Джон Донн алхимический

ДжОН ДОНН АлХИМИЧЕсКИй

Ибо древние не раз отмечали, что родоночальником обоих этих искусств: и лирической поэзии, и алхимии следует полагать Гермеса, изобретшего как лиру, так и атанор.

Шуаль ибн Алепу

О различии двух эпох – елизаветинской и якобитской –

весьма красноречиво говорит список книг, выходивших с

посвящением монарху: в последние три года елизаветин-

ского царствования из 15 произведений, чьи авторы адре-

совали свой труд самой королеве, большая часть посвящена

истории и юриспруденции и всего лишь 3 – религии; соот-

ветственно за первые 3 года правления Иакова ему адресо-

вано 95 изданий (сказывается эйфория нового царствова-

ния), из которых 43 – религиозные трактаты509.

И точно так же, характерным образом, упоение много-

образием и грандиозностью мира внешнего (которое по-

рой сродни пушкинскому трагическому упоению «бездны

мрачной на краю») у старших елизаветинцев: Рэли, спенсе-

ра, Шекспира, у их продолжателей: Донна, Герберта и др., за-

мещается рефлектирующим вниманием к миру внутренне-

му и к метафизике. На смену экспансии внешней приходит

«экспансия внутренняя», когда встает вопрос о границах

частного мира личности.

Одним из «универсальных» культурных кодов эпохи,

позволявших связать внешнее и внутреннее, был язык алхи-

мических описаний, основанный на параллелизме микро-

и макрокосма.

К сравнениям из области алхимии прибегали поэты и

авторы трактатов по риторике510, политики и и проповед-

ники. сам Донн, будучи настоятелем собора св. Павла, по-

рой говорил со своими прихожанами на языке алхимии,

367

Джон Донн алхимический

как в этом пассаже из проповеди, прочитанной на тему 9-го

стиха из 50, покаянного псалма: «Окропи меня иссопом, и

буду чист; омой меня, и буду белее снега»:

Потому Давид, который был металлом, семижды ис-

пытанным пламенем, желая стать золотом, что пойдет

в сокровищницу Господа, мог понять, что при трансмута-

ции металлу не достаточно пройти через стадию каль-

цинации или растворения ... или омовения, что отделит

шлак от чистой сущности, и даже трансмутации, кото-

рая металл облагородит, – мало: необходима фиксация,

закрепление, дабы металл не ушел паром и не стал ничем,

не вернулся бы в прежнее низкое состояние. Так познал он,

что мало одного растворения, мало расплавиться в сле-

зах, мало омовения и трансмутации, которой достиг он

этим очищением и омовением, – нужна фиксация, закре-

пление...511

сам факт употребления алхимической образности в

проповеди показывает, насколько понятен был в ту эпо-

ху символический язык алхимии даже вполне рядовым

прихожанам собора св.Павла. И действительно, в конце

XVI – начале XVII в. европейские типографии выдают из-

под пресса множество алхимических и герметических

трактатов и компендиумов – всевозможные Ars Chemica,

Museum Hermeticum, Rosarium Philosophorum и т.п. лучшие

умы Европы: Пико делла Мирандола и Марсилио Фичино,

Джордано Бруно и ян Коменский, Кеплер и Ньютон, Ро-

берт Фладд и Джон Ди – наперебой рассуждают о герме-

тической философии и Камне философов, символизме

Каббалы и алхимических фигурах512. В бумагах Государ-

ственной Канцелярии Ее Величества королевы Елизаветы I

содержится более 30 документов, посвященных работе ал-

химиков при королевском дворе, – работе, пользовавшей-

ся высочайшим вниманием и покровительством. следы

этого «алхимического бума» обнаруживаются и в литера-

туре, причем не только на уровне простых упоминаний

368


алембика или Меркурия философов, но в сложных и при-

хотливых сравнениях и образах.

Для людей той эпохи духовный аспект Великого Делания

был куда важнее связанных с алхимией возможностей мо-

ментального обогащения. Алхимия была универсальной нау-

кой о мире и человеке, своего рода «пределом знания». В гла-

зах непосвященных алхимия была в ту эпоху чем-то столь

же грандиозным и истинным, хоть и не очень понятным,

как для наших современников – теория относительности.

Алхимия была «искусством высвобождения отдельных

фрагментов мироздания из ограниченности существова-

ния во времени и достижения совершенства, которое для

металлов мыслилось как золото, а для человека – долголе-

тие, затем – бессмертие и, наконец, искупление»513.

собственно, алхимия искала гармонического равнове-

сия человека и мироздания. Она именовала себя духовной

наукой и напрямую соотносилась с космологией и учением

о спасении.

Менее всего – вопреки распространенному представ-

лению – алхимики были озабочены получением золота.

это ярчайшим образом сформулировано у одного из адеп-

тов алхимии, бенедиктинского монаха Василия Валентина

(XV в.), в трактате «Триумфальная колесница сурьмы»: «Все

только и восклицают: Мы хотим быть богатыми, быть бога-

тыми! Да, вы алчете богатства и твердите, вослед эпикуру:

“Позаботимся же о теле, а душа пусть сама заботится о себе”.

Как Мидас в притче, вы желаете все вещи обратить в золо-

то. Множество людей ищут столь желанного им богатства в

сурьме, но коль не ревнуют они о Боге и отбрасывают прочь

любовь к ближнему, они всегда будут видеть перед собой

сурьму, и не постигнут ее подобно тем, кто смотрит в зубы

коню, но не ведают ни о возрасте его, ни о качествах....»514

Искомый алхимиками Философский Камень есть ду-

ховная субстанция, преображающая в первую очередь са-

мое существо адепта, а трансмутация металлов, превраще-

ние их в «наше золото» (понимаемое скорее как символ бес-

смертия) является не более чем подтверждением способно-

369


сти превращать «тленное в нетленное». Один из младших

современников Шекспира, сэр Томас Браун, писал: «Мое

поверхностное знание о Философском камне (который

есть нечто большее, нежели вещь, позволяющая до беско-

нечности производить золото) многое открыло мне о Боге

и укрепило мою веру в то, что бессмертный дух и нетленная

субстанция моей души могут до поры скрываться и дремать

в этом чертоге плоти»515. Дорн, ученик Парацельса, форму-

лирует эту идею с предельной ясностью: «Преобразите себя

из мертвых камней в живые философские камни!»516 Ины-

ми словами, алхимия – оперативный путь к бессмертию и

спасению. Путь, параллельный христианству, но при этом

лежащий вне его, сколь бы искренними христианами ни

были многие из алхимиков...

Алхимия пользовалась не языком специальных терми-

нов, а системой символов, намеренно многосмысленных,

требующих вдумчивого размышления и истолкования – то

был единственный способ преодолеть немощь языка с его

неспособностью описать мир иначе как механическую сум-

му феноменов, а потому непригодного для передачи опы-

та целокупной Реальности. символ же способен указать на

Иное – но истинный его смысл раскрывается не в тексте

трактата, а в сознании читателя. с самых первых шагов в

царстве алхимии субъект алхимической практики оказы-

вается ее же объектом. смысловая пульсация алхимических

образов может вызвать у современного читателя болезнен-

ное недоумение – но как физическая боль говорит о недуге,

заставляя прислушаться к телу и найти для него лекарство,

так и порождаемая алхимическим текстом внутренняя сму-

та – свидетельство недуга души, безотчетно ищущей пути

к своей небесной прародине. «У меди не угасает желание

стать золотом», – писал Майстер экхарт, имея в виду томле-

ние человека по вечности.

следуя за натурфилософами древности, алхимики по-

лагали, что всякая сущность трехсоставна: в ней присутству-

ют тело, душа и дух. Тело, в свою очередь, состоит из чет-

верицы элементов-стихий: земли, воды, воздуха и огня. По-

370


следние являются идеальными началами, «коим сопричаст-

но все сущее, – как писал алхимик Никола Фламмель, – но

при том они недоступны чувствам, а познаваемы лишь по

их проявлениям»517, и, по словам другого адепта алхимии,

Бернара Тревизана, «не могут быть явлены физическому

взору»518.

Modus operandi алхимии заключается в том, что «дух

растворяет тело, и путем этого растворения из тела извле-

кается душа; тело претворяется в душу, а душа – в дух, и этот

дух вновь соединяется с телом, даруя ему постоянство»519.

Растворение тела для его преображения необходимо,

ибо все сущее в мире отмечено печатью Грехопадения, а

потому, учит Василий Валентин, алхимик XVI века, «вся-

кую плоть, происходящую от земли, должно разложить

на элементы и вновь свести к персти земной; тогда зем-

ная соль породит новое поколение, которое воскреснет

в жизни небесной»520. Материя, «распускается» до Materia

Prima – состояния исходного Хаоса, в коем она пребыва-

ла в самом начале творения, еще чуждая дихотомии Добра

и зла, а затем оживляется духом – чтобы восстать в славе

и совершенстве. При этом объектом алхимической прак-

тики является сам алхимик. это ясно из определения «Из-

начальной материи», с которым мы встречаемся в трак-

тате арабского алхимика IX века Абу'л-Касима ал-Ираки:

«…materia prima мы обретаем в недрах горы, что скрыва-

ет в себе бесчисленное множество вещей несотворенных.

В недрах сих содержится всякое знание, которое только

можно приобрести в этом мире. Нет такого знания или

понимания, мечты или мысли, навыка или истолкования,

помышления или мудрости, философии или геометрии,

искусства государственного управления, власти и дерза-

ния, различения сущностей, удовлетворения, претерпе-

вания, повиновения, красоты, изобретательности, стран-

ствования, правоверия, предводительства или определен-

ности, произрастания, заповедей, владычества, богатства,

достоинства, совета, деяния, которые бы не содержались

в недрах сих. Но также нет такой ненависти, злорадства,

371


обмана или неверия, иллюзии или тирании, нет одержи-

мости и порочности, невежества, лености, низменных

побуждений, деспотизма или злоупотребления властью,

также как нет песни или игры, флейты или лиры, бра-

косочетания или поступка, оружия и распри, крови или

убийства, которые бы там не скрывались»521. Подобно

Данте, совершающему восхождение к Райской Розе, алхи-

мик должен пройти через духовную смерть, спуститься в

Ад собственного духа, преобразить тот в горниле Чисти-

лища и затем обрести райское, адамическое состояние

полноты и бессмертия.

А теперь, учитывая вышесказанное, взглянем на эпи-

грамму Донна, написанную им после участия в морской

экпедиции графа эссекса, где ситуация морского сражения

изящно сжата до нескольких рифмованных строк:

Йоханнесс Вайерикс. 4 элемента натурфилософии. 1601. Британский музей, Лондон

372


THE BURNT SHIP

Out of a fired ship, which, by no way

But drowing, could be rescued from the flame,

Some men leap’d forth, and ever as they came

Neer the foes ships, did by their shot decay;

So all were lost, which in the ship were found,

They in the sea being burnt, they in the burnt ship drown’d.

[Из охваченного пламенем корабля, которому остается лишь/

затонуть, некоторые, чтобы спастись от огня,/ бросались в

воду, но лишь подплывали/ к вражеским судам, как находили

свой конец;/ и так погибли все, бывшие на том судне:/ они

горели в море и тонули в пылающем корабле.]

Перед нами, казалось бы, парадоксальная, однако впол-

не реалистическая зарисовка. Но не будем спешить. В алхи-

мических трактатах процесс поисков Камня часто описы-

вался как странствие – или плавание522. Укажем на два со-

временных Донну текста: «Тонкую аллегорию, посвященную

тайнам алхимии» Михаэля Майера523, где получение камня

представлено как многотрудное и полное опасностей пу-

тешествие, и «Краткое изложение Философии Природы»

Томаса Карнока, созданное, очевидно, во второй половине

XVI в. У Карнока мы читаем:

All which tyme to Land we shall not passe,

No although our Ship be made of Glasse,

But all tempest of the Aire we must abide,

And in dangerous roades many tymes to ride;

Bread we shall have none, nor yet other foode,

But only faire water descending from a Cloude:

The Moone shall us burn so in processe of tyme,

That we shall be as black as men of Inde:

But shortly we shall passe into another Clymate,

Where we shall receive a more purer estate;

For this our Sinns we make our Purgatory,

For the which we shall receive a Spirituall body:

373


A body I say which if it should be sould,

Truly I say it is worth his weight in Gold524.

[Все это время мы не должны приближаться к земле,/ Хотя

корабль наш сделан из стекла / Однако должны избегать мы

всячески воздушных бурь,/ И многократно следовать опасны-

ми путями;/ Ни хлеба не должно быть с собою у нас, ни иной

еды,/ А лишь пламенеющая вода, что нисходит из облаков:/

луна столь обожжет нас за это время,/ Что мы почернеем,

как индусы:/ Но вскоре прибудем мы туда, где климат иной,/

И там мы получим очищение;/ Ибо это из-за грехов наших

мы создали сие Чистилище,/ Чтобы получить в нем духовное

тело:/ Тело, которое, как сказано мной, если/ Истинны мои

слова, ценно, как слиток золота.]

здесь кораблем назван сам алхимический сосуд – алем-

бик, и упоминается «пламенеющая вода». этот кажущийся

оксюморон кочует в алхимии из текста в текст. Так, у медика,

алхимика и астролога саймона Формана (1552–1611), боль-

ше известного историкам английской литературы тем, что

в его дневнике 1611 г. содержится единственное дошедшее

до нас аутентичное описание шекспировских постановок

в театре «Глобус», в алхимическом стихотворном трактате

«О разделении Хаоса» говорится:

«The water to the fire is most Enemie;

Therefore, kepe fier in water, and moisten that is drie...»525

[Вода – главный враг огню;/ Потому сохраняй огонь в воде

и увлажняй сухое...]

В другом алхимическом трактате XVII века, «Гидро-

лит, или водяной камень мудрых», мы читаем: «Мудрецы

многое говорили о выпаривающем огне, который назы-

вали они огнем мудрости, – он не материален и не име-

ет отношения к стихии огня, а – сущностен и несотворен.

Также они называли сие пламя «божественным пламенем»,

374


или меркуриальной водой»526. Весьма часто эта загадоч-

ная пламенеющая вода называется, как в трактате «Тайны

розенкрейцеров», приписываемом Джону Ди527, и в ряде

других алхимических текстов, «небесной водой, что не

мочит рук»528. А такой известный любому алхимику текст,

как «Rosarium Philosophorum», учит: «сжигай в воде, топи в

пламени. Многократно делай влажным и каждый раз про-

каливай. Умерщвляй переменчивое и оживляй, и воскре-

шай из смерти. И так воистину обретешь чаемое. И если

ты знаешь режим огня, Меркурий и огонь – все, что тебе

нужно».

Парадокс Донна прочитывался современниками имен-

но в этом контексте. «сгорать в воде» и «омываться пламе-

нем» были для них вполне узнаваемыми и знакомыми сло-

восочетаниями. И основная посылка донновской эпиграм-

мы, как раз и порождающая иронично-комический эффект,

понималась примерно как: «И мы, вдали от столичной жиз-

ни, гния на корабельной палубе, знаем кое-что из вашей

алхимической философии, – но знаем и реальность, вам в

столицах не ведомую».

Определенная ирония по отношению к алхимическим

практикам присутствует и в другом стихотворении Донна –

«Алхимии любви». Однако ирония эта весьма неоднозначная.

стихотворение открывается фривольно-двусмысленным

утверждением:

Some that have deeper digg’d loves Myne then I...

[Кто далее меня копнул рудник любви...]

чтобы далее развернуться следующим образом:

I should not finde that hidden mysterie;

Oh, ’tis imposture all:

And as no chymique yet th’Elixar got,

But glorifies his pregnant pot,

If by the way to him befall

375


Some odoriferous thing, or medicinall,

So, lovers dreame a rich and long delight,

But get a winter-seeming summers night.

[я не нашел этой сокрытой тайны;/ Все это сплошное

надувательство:/И как ни один химик не получил эликсира,/

но славит свой беременный горшок,/ коли случится, что

обнаружит в оном/ нечто вонючее или какое лекарство,/

так и мечты влюбленных <преисполнены> роскошных и

длительных радостей,/ но оборачиваются <короткой> летней

ночью, подобной зимней стуже.]

Во времена королевы Елизаветы проводилось весьма

тонкое различие между двумя категориями людей, практи-

ковавших занятия алхимией. К первой принадлежали под-

линные искатели знания, бескорыстные адепты, имено-

вавшие себя «children of Science» – «детьми Науки», «sages» –

«мудрецами» и «philosophers» – «философами», ко второй –

прагматики и практики, мечтавшие об обогащении, – их

презрительно именовали «souflers»– «раздувателями горна»,

и «chemists» – «химиками». Алхимические трактаты обраща-

лись к первым из них.

Вторых уличали в подделке золота и прочих металлов.

Артур Ди (кстати, около двадцати лет проведший в России

в качестве лейб-медика царя Михаила Федоровича529) в

предисловии к своему алхимическому трактату «Fasciculus

Chemicus» с горечью отмечал: «Искусство Химии слишком

скомпрометировано, обесславлено и подвергнуто бесче-

стию мошенническими действиями самозванцев и обман-

щиков, его практикующих, – и в глазах публики отмечено

недобрыми стигматами»530, а его издатель, сэр элиас Аш-

мол, один из эрудированнейших людей XVII в., много лет

отдавший собиранию и изданию алхимических рукописей,

вторит этим словам: «среди пишущих о священном Искус-

стве есть люди различные... Последнюю и наихудшую кате-

горию составляют те из них, кто выпускает в свет ложные

советы и исполненные фальши руководства, движимые на-

376


мерением затмить и заслонить свет, распространяемый ис-

тинными Философами, – и не достойны они иного имени,

как обманщики»531.

У Донна речь идет именно о «суфлере», шарлатане

(в глазах людей той эпохи) «по определению». Обращает на

себя внимание и другое словечко: «pot». Во всех алхимиче-

ских сочинениях сосуду, в котором происходит варка фило-

Алхимик. Solomon Trismozin.

Splendor Solis. Harley MS 3469

377


софского камня, уделялось чрезвычайное внимание, он был

окружен крайним пиететом и именовался «athanor» – «ата-

нором», «alembick» – «алембиком», «cucurbit» – «перегонным

кубом» или же «vessel» – «чашей». У Донна алхимический со-

суд вполне под стать его хозяину. И тот, и другой не достой-

ны ничего, кроме презрения. «Двойное жало» иронии в этом

стихотворении направлено не против любви и не против

алхимии, но против любви плотской и алхимии как поддел-

ки металла. Недаром же все комментаторы Донна, как один,

рядом с «Алхимией любви» всегда вспоминают «экстаз» –

стихотворение о духовном соединении возлюбленных. Ос-

меивание морока любви-вожделения и тоска по любви со-

вершенной у Донна – лишь две стороны единой медали.

«Растворение» («The Dissolution») – одно из самых прон-

зительных любовных стихотворений Донна. Как мы видим,

уже само название отсылает к алхимической операции рас-

творения, нисхождения в Хаос. В труде Джованни лациния

«Collectanea Lacinii ex Arnoldo de Villa Nova» мы читаем опи-

сание операций для получения Философского камня, из-

влеченное из сочинений Вилла Новы, якобы обладавшего

Великой Тайной:

«Первейшая наша физическая задача – растворить Ка-

мень в Меркурии, первоматерии всех металлов. Раство-

рение тела происходит под воздействием духа и сопрово-

ждается сгущением духа. затем тело смешивается с духом, а

дух – с телом. Четыре главных метода нашего Магистерия:

растворение, очищение, редукция и фиксация. Растворить –

значит сделать грубое тонким; очистить – сделать темное

светлым; редуцировать – из влажного извлечь сухое; фик-

сация же достигается высвобождением духа и сгущением

его в его собственном теле, или – твердой субстанции. Рас-

творение Камня и погребение его во прахе – таков первый

режим. Второй же режим: омовение и очищение черной,

ущербной, зловонной материи, чтобы та могла стать свет-

лой, чистой, лишенной порока, – каковое очищение дости-

гается разделением Камня на четыре его элемента и очище-

нием каждого из элементов»532.

378


следуя за натурфилософами древности, алхимики

полагали, что всякая сущность трехсоставна: в ней при-

сутствуют тело, душа и дух. Тело же, в свою очередь, состо-

ит из четверицы элементов-стихий: земли, воды, воздуха

и огня. Но при этом из нечистого нельзя получить чистое,

а так как все в мире отмечено печатью грехопадения, то

алхимик, начиная свое делание, должен сперва вернуться

к Хаосу, предшествующему Творению, к первооснове, не

ведающей греха, ибо она чужда дихотомии зла и добра, –

и из нее уже создавать свое совершенство – Камень. «Вся-

кую плоть, происходящую от земли, должно разложить на

элементы и вновь свести к персти земной; тогда земная

соль породит новое, которое воскреснет в жизни небес-

ной, – пишет Василий Валентин. – Ибо в нашем Делании

там, где нет первичной земли, нет воскресения. В земле

заключен бальзам Природы и соль Мудрецов»533. Материя

подвергается мучению и умерщвлению, чернеет и разла-

гается: «Если пшеничное зерно, пав в землю не умрет, то

останется одно; а если умрет, то принесет много плода»

(Ин. 12, 24).

Четвертый алхимический

ключ. Michael Maier. Tripus Aureus.

Francfurt, 1618. Гравюра

иллюстрирует сущность

алхимического «растворения»,

когда через погружение в смерть материя очищается

духом (последний символизирует горящая свеча).

Сухое дерево олицетворяет

«мертвое» состояние

Первоматерии, которого

необходимо достичь на первом этапе. Цветущее дерево

на церковном дворе на заднем плане указывает на ее

последующее воскрешение

379


THE DISSOLUTION

Shee’is dead; And all which die

To their first Elements resolve;

And wee were mutual Element to us,

And made of one another.

My body then doth hers involve

And those things werefore I consist, hereby

In me abudant grow and burdenous

And nourish not but smother.

My fire of Passion, sighes of ayre,

Water of teares, and earthly sad despaire,

Which my materialls bee,

But neere worne out by loves securitie,

She, to my losse, doth by her death repaire,

And I might live long wretched so

But that my fire doth with my fuel grow.

Now as those Active Kings

Whose foraine conquest treasure brings,

Receive more, and spend more, and soonest breake:

This (which I am amaz’d that I can speake)

Восьмой алхимический ключ. Michael Maier. Tripus Aureus. Francfurt, 1618. Гравюра иллюстрирует алхимическое правило: «Нет рождения без гниения», отсылая к двум но-возаветным текстам: «Если пшеничное зерно не упадёт в землю и не умрёт, оно пребывает одно; а если умрёт, то приносит много плода» (Ин. 12: 24). «То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет…» (1 Кор 15. 36–38)

380


This death, hath with my store

My use encreas’d.

And so my soule more earnestly releas’d,

With outstrip hers; As bullets flowen before

A latter bullet may o’rtake, the pouder being more.

[Она мертва; А все, что умирает/ возвращается к своим

первостихиям;/ Мы же были друг для друга общей стихией,

состоя один из другого./ И вот мое тело приняло ее, и тем

самым все, из чего состоял я,/ многократно во мне выросло

и отяжелило меня/ и напитало, едва ли не придавив своей

тяжестью:/ Мое пламя страсти, вздохи Воздуха,/ Воды слез

и земное горестное Отчаянье, из которых я состоял,/ И что

было почти израсходовано любовью,/ Она, опустошив меня,

возместила то своей смертью; я мог бы жить дальше,

несчастный./ Но огонь <сжигающий меня> разгорелся

<сильней>, ибо топлива стало больше,/ И теперь, как те

воинственные царьки,/ Кому завоевание чужих земель

приносит сокровища,/ И получая больше, они больше

тратят – и тем скорее падут:/ эта смерть (о чем говорю с

удивлением),/ Дав мне <столько>,/ увеличила мой расход

<жизни>./ И вот моя душа тем ближе к освобождению,/

обгоняя ее <душу>: Так пушечное ядро, посланное первым,/

может быть настигнуто другим, если пушкари положили

больше пороха. ]

Как мы видим, Донн оперирует четверицей гераклито-

вых первоэлементов-стихий. Греческий философ учил, что

«первое превращение субстанции: путем сплочения – из

огня в воздух, второе – из воздуха в воду, третье – в резуль-

тате еще большего, пропорционального сплочения воды в

землю. земля, в свою очередь, разлагается и тает; так проис-

ходит первое разжижение в воду, второе из воды в воздух, а

третье и последнее – в огонь»534. Учение это было аккуму-

лировано алхимией. Так, в уже упоминавшемся нами трак-

тате по оперативной алхимии – «Rosarium Philosophorum» –

мы читаем: «Камень заключает в себе четыре стихии. Когда

381


Четыре элемента и соответствующие им стадии алхимического процесса. Слева направо: Земля, Вода, Воздух, Огонь. Michael Maier. Tripus Aureus. Francfurt, 1618

Гниение материи алхимического делания. Хромота Вулкана, стоящего рядом с хрустальным гробом (последний символизирует алембик), указывает: на данном этапе Великого делания просто поддержания жара недостаточно. Johann Daniel Mylius. Philosophia reformata. Frankfurt, 1622

382


произведено растворение, то воду называют первой стихи-

ей, когда же произведена очистка тела, то мы имеем дело со

второй стихией, называемой землей, после того как земля

подвергнута кальцинированию, она зовется огнем, а ког-

да Камень растворен опять, то речь идет уже о воздухе»535.

У Донна возлюбленная соединяется с поэтом после смер-

ти, ее элементы входят в его состав. Напомним, однако, что

таинство изготовления Философского Камня «заключается

в соединении мужского и женского, активного и пассивно-

го элементов... и ниже я опять подтверждаю это многооб-

разными цитатами Мудрых», – пишет эдвард Келли. затем

следует «цитатник» – Асканий: «соединение двух подобно

бракосочетанию мужа и жены, от объятия коих рождается

золотая вода». Авиценна: «По отдельности очисти мужа и

жену, с тем чтобы могли они соединиться в отсутствие по-

сторонних, ибо если не очистить их, не смогут они любить

друг друга. соединив эти две природы, ты получишь приро-

ду чистую и светоносную»536.

В «каноническом» своде по алхимии – трактате «Rosa ri-

um philosophorum» («Розарий (четки) философов» одна из

первых гравюр изображает царственную пару, совокупля-

ющуюся на жидко-текучем ложе, раскинутом меж крутыми

и голыми берегами. Пояснение гласит, что «тогда Бейя [ма-

теринское море] поднялась над Габрицием и заточила его в

своей утробе, так что его вовсе не было видно. И она обня-

ла Габриция с такой любовью, что полностью впитала его

своею природой, растворив до атомов». Далее цитируются

стихи из Меркулина:

Candida mulier, si rubeo sit nupta marito,

Mox complexantur, complexaque copulantur,

Per se solvuntur, per se quoque conficiuntur,

Ut duo qui fuerant unum quasi corpore fiant.

[Если белая жена сочетается браком с красным мужем,

заключают они друг друга в объятия, а обнявшись,

совокупляются,

383


Друг в друге растворяются, друг другом совершенствуются,

Так что они, которые были двумя, становятся как бы одним

телом]537

Из этого соединения двух является алхимический

гермафродит. И на следующей гравюре в «Розарии фило-

софов» мы видим все тех же царя и царицу, но сплав-

ленных в единое существо о двух головах, тело которо-

го справа – мужское, а слева – женское. Гравюре с этим

изображением предпослан заголовок «PHILOSOPHORUM.

CONCEPTIOSEVPUTREfactio» – «философское зачатие или

распад (гниение, разложение)». То есть изображенная

здесь смерть представляет собой промежуточную стадию,

за которой последует новая жизнь. Надпись под саркофа-

гом гласит: «здесь покоятся Король и Королева мертвыми./

Rosarium philosophorum. В издании: De Alchimia Opuscula complura veterum philosophorum. Frankfurt, 1550

384


Душа отделяется с великой скорбью». Еще ниже следует из-

речение «Аристотеля, короля философов»:

Unqam vidi aliquod animatum crescere sine putrefactione,

nisi autem fiat putri dum in vanum erit opus alchimicum.

Не доводилось мне видеть, как нечто растет, не гния при этом,

и тщетно алхимическое делание, если сама [материя делания]

не подвергается гниению.

заметим, что анонимный автор «Розария» в поясни-

тельном тексте к гравюре, изображающей алхимический

брак, использует формулу «duo qui fuerant unum quasi

corpore fiant» – «двое, которые были двумя, станут еди-

ным телом/ плотью». Формула эта, восходящая к еван-

Rosarium philosophorum.

В издании: De Alchimia Opuscula

complura veterum philosophorum.

Frankfurt, 1550

385


гельскому стиху (Мф. 19, 5–6), который в Библии Короля

Иакова звучит по-английски следующим образом: «And

said: For this cause shall a man leave father and mother, and

shall cleave to his wife: and they twain shall be one flesh?

Whereforetheyarenomoretwain, butoneflesh. What therefore

God hath joined together, let not man put asunder», (в сино-

дальном переводе: «И сказал: посему оставит человек отца

и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною пло-

тью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог

сочетал, того человек да не разлучает»).

этот стих вошел в состав церковной службы Таинства

Брака (Венчания), во время которой священник после об-

мена клятвами и кольцами произносит следующие слова:

So ought men to love their wives as their own bodies. He that

loveth his wife loveth himself: for no man ever yet hated his

own flesh, but nourisheth and cherisheth it, even as the Lord

the Church: for we are members of his body, of his flesh, and

of his bones. For this cause shall a man leave his father and

mother, and shall be joined unto his wife; and they two shall be

one flesh. This is a great mystery; but I speak concerning Christ

and the Church. Nevertheless, let every one of you in particular

so love his wife, even as himself. ( Solemnization of Matrimony

from the Book of Common Prayer (1662) (Так должны мужья

любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену лю-

бит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к

своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь церковь,

потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его.

Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к

жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я го-

ворю по отношению ко Христу и к церкви. Так каждый из

вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится

своего мужа).

Тем самым контекст, в котором «работает» стихотво-

рение Донна, гораздо шире, чем просто представление о

четверице стихий как основе мира – речь идет именно об

алхимическом магистерии, и именно он задает высокий

386


трагизм стихотворения. В результате описанных операций

алхимик получает чаемое – камень. Но лирический герой

Донна вовсе не «трансмутирует» в совершеннейшее Тво-

рение. со смертью возлюбленной он лишь стремительнее

движется к закату – ибо там, за гранью видимости, его ожи-

дает соединение с ней. Донн не столько «перелагает» Opus

alchemicum стихами, сколько отталкивается от него, за счет

этого создавая напряженную, предельную трагичность сти-

хотворения. А алхимическая образность служит здесь лишь

материалом для порождения метафоры (ил. 58).

Крайне важна алхимическая образность для стихотво-

рения «Ноктюрн в день святой люси, самый короткий день

года» («Nocturnall upon S.Lucies day, being the shortest day»),

поднесенного Донном своей покровительнице, люси Ха-

ригнтон, графине Бедфорд (ил. 56). В этом стихотворении

космология и алхимия сплетены воедино. День св. люси –

своего рода полночная кульминация годового цикла – са-

мый короткий день года, точка зимнего солнцестояния. св.

люция, погибшая во времена Диоклетиановых гонений на

церковь, почиталась покровительницей зрения, а само имя

ее ассоциировалось со светом. Однако название донновско-

го стихотворения: «Ноктюрн» – парадоксальным образом

отсылает к ночному времени суток, ибо «ноктюрном» ран-

ние христиане называли ночной молебен, который служи-

ли в полночь538. В основе стихотворения, по наблюдениям

исследователей, лежит форма литании Деве Марии539, и ли-

тургическая торжественность тона создает очень сильный

эффект:

This is the years midnight, and it is the dayes,

Lucies, who scarce seaven houres herself unmakes,

The sun is spent, and now his flasks

Send forth light squibs, no constant rayes;

The whorlds whole sap is sunke:

The generall balme th’hydrotique earth hath drunk,

Whither, as to beds-feet, life is shrunke,

Dead and enterr’d; yet all these seeme to laugh,

387


Compar’d with mee, who am their Epitath.

[Полночь года, и дни/ люси, едва ли на семь часов

прорезающей тьму,/ солнце ушло, и лишь его отблески/

отражены небесными светилами540, но нет солнечных лучей;/

жизненный сок мира сошел на нет,/ животворящий

бальзам выпит отсасывающей жидкость землей,/ и будто на

одре смертном жизнь – она усохла,/ – она мертва и предана

земле; но все это кажется достойным смеха/ в сравненни

со мной, ибо я – их эпитафия.]

Обратим внимание на упоминаемый здесь «животво-

рящий бальзам». После Парацельса это сочетание стало си-

нонимом «жизненного эликсира», и само понятие ассоции-

ровалось более с алхимическими, нежели с медицинскими

практиками. Алхимические аллюзии крайне важны для по-

нимания этого стихотворения, как мы увидим ниже. Пока

же укажем на одну немаловажную астрологическую деталь –

абсолютно внятную современникам Донна, – ибо знание

азов астрологии входило тогда в самое «неспециальное»

образование. зимнее солнцестояние происходит в знаке

Козерога. знак этот является домом сатурна. В общераспро-

страненной символике той эпохи сатурн олицетворял раз-

рушительную работу времени541, а в алхимии связывался со

стадией nigredo – «распускания материи» до первовещества,

о чем мы уже упоминали выше.

среди алхимических операций, обязательных для этой

стадии, присутствует и операция кальцинации – прокали-

вания до шлакообразного вещества, призванная получить

чистую, беспримесную материю, соотносимую со стихией

«земли», в которой отсутствует малейшая примесь стихии

«воды» (ил 57).

Таким образом, мы видим, что «мертвая» земля в разби-

раемом стихотворении – не столько порожденный фанта-

зией поэта образ, сколько вполне конкретная алхимическая

аллюзия.

В следующей строфе алхимическая образность получа-

ет дальнейшее развитие:

388


Study me then, you, who shall lovers bee

At the next world, that is, at the next Spring:

For I am every dead thing,

In whom love wrought new alchemie.

For his art did expresse.

A quinessence even from nothingnesse,

From dull privations, and I am re-begot

Of absence, darknesse, death; things which are not.

[Что ж – посмотрите внимательно на меня, вы, кто будете

любовниками/ в следующем мире, то есть – следующей

весной:/ ибо я – всецело мертв/ и во мне любовь творит

новый алхимический процесс,/ который выражает искусство

смерти./ я – квинтэссенция ничто,/ <извлеченная> из

лишенности чего бы то ни было, возрожденный, <я состою>/

из отсутствия, тьмы, смерти; из того, что не имеет бытия.]

Как мы говорили выше, алхимик проводит материю

че рез смерть и воскрешает ее обновленной и исцеленной –

такой, которой она предстанет после Второго Пришествия,

в мире, где «новое небо и новая земля, ибо прежнее небо и

прежняя земля миновали» (Откр. 21, 1). Мысль Донна про-

должает развиваться в алхимически-религиозном контек-

сте – именно он позволяет дерзновенно уравнять прише-

ствие Христа и возвращение весны. Однако дальше Донн

поясняет, что речь идет об особой алхимии – происходящая

с ним трансмутация ведет не к вечной жизни, но – к смерти.

Продукт алхимических операций – философский камень, яв-

ляющийся квинтэссенцией четырех стихий: «земли», «воды»,

«воздуха» и «огня». лирический же герой «Ноктюрна» есть

квинтэссенция четырех вещей, не обладающих самостоя-

тельным бытием: «лишенности, отсутствия, тьмы и смерти».

Донн продолжает развертку этой алхимической мета-

форы в следующей строфе:

All others, from all things, draw all that’s good,

Life, soule, forme, spirit, whence they being have;

389


I, by loves lembecke, am the grave

Of all, that’s nothing. Oft a flood

Have we two wept, and so

Drownd the whole world, us two; oft did we grow

To be two Chaosses, when did we show

Care to ought else; and made us carcasses.

[Все остальные – они из всего извлекают благо,/ жизнь,

душу, форму, дух – покуда обладают бытием;/ я же, алембик542

любви, – могила/ Всего, я – ничто. Часто наши слезы

оборачивались наводнением,/ затопляющим весь мир, часто

мы взращивали/ Два хаоса, которыми сами же и были, когда

нам надлежало бы проявить/ заботу о прочих <живущих>;

и мы превращались в два бездушных тела.]

Упоминаемый здесь алембик, герметично запечаты-

ваемый сосуд из огнеупорного стекла, вводит нас в область

оперативной алхимии. О соответствии Хаоса и Первомате-

рии алхимического процесса мы уже говорили выше. «Без-

душные тела», в таком случае, соотнесены с той стадией ал-

химических операций, когда происходит отделение духа от

материи – с тем, чтобы впоследствии соединить его с мате-

рией, подвергшейся очищению и нетронутой первородным

грехом, исказившим весь строй бытия.

But I am by her death, (which word wrongs her)

Of the first nothing, the Elixer grown;

Where I a man, that I were one,

I needs must know; I should preferre,

If I was any beast,

Some ends, some means; Yea plants, yea stones detest,

And love; All, all some properties invest;

If I an ordinary nothing were,

As shadow, a light, and body must be here.

[Но я ее смертью (слово это по отношению к ней ошибочно)/

взращен из перво-ничто, став его эликсиром;/ Будь я

390


человеком, каким я и был/ я знал бы, в чем мне нужда;

я бы предпочитал,/ Будь просто живой тварью,/ одним целям

иные, одним средствам достижения таковых – другие; Будь

растением, будь камнем, я все же питал бы отвращение/

И любовь к чему-либо; Все сущее наделено теми или иными

качествами;/ И будь я просто ничем, будь я в этом подобен

тени, – тогда были бы свет и настоящее тело, <которое тень

отбрасывает>.]

Рассуждение Донна о тварях живых, растениях и кам-

нях явно восходят к Парацельсу, писавшему о животво-

рящих все сущее духах следующее: «Есть духи небесные и

адские, духи человеков, металлов, камней и т.д. Из этого вы

можете заключить, что дух, воистину, есть жизнь и бальзам

всякого творения, что обладает телом»543. Однако герой

стихотворения столь опустошен потерей возлюбленной

(связано это с ее смертью или нет – до сих пор является

предметом спора комментаторов: слова о том, что «понятие

«смерть» приложимо <к возлюбленной> лишь по ошибке»,

можно понимать по-разному), что становится эликсиром,

квинтэссенцией пустоты, существовавшей до Творения. Мо-

тив этот уже звучал в стихотворении, но его подчеркнутый

повтор вводит важные пояснения. зимнее солнцестояние –

точка, в которой солнце как бы «замирает» – чтобы повер-

нуть на лето. этот поворот связан с естественным течением

времени в будущее, т. е. – в эсхатологической перспективе –

ко Второму Пришествию и обретению райского состояния.

Но время героя стихотворения течет в противоположном

направлении – в прошлое: через воспоминания о возлю-

бленной – к воспоминанию о том, что он и она носили в

себе Хаос, – а отсюда делается и следующий шаг – к пустоте,

предшествующей Творению. И понятно, почему тогда фи-

нальная строфа утверждает:

But I am None; nor will my Sunne renew.

You lovers, for whose sake, the lesser Sunne

At this time to the Goat is runne

391


To fetch new lust, and give it you,

Enjoy your summer all;

Since she enjoyes her long night festivall,

Let mee prepare towards her, and let mee call

This houre her Vigill, and her Eve, since this

Both the yeares, and dayes deep midnight is.

[Но я – Ничто; мое солнце не обновится./ Вы, любовники,

ради кого умаленное ныне солнце/ пересекает сейчас знак

Козерога,/ чтобы питать новые страсти и дарить вас ими,/

Вы отпразднуете лето сполна;/ Она же справляет свой долгий

ночной праздник,/ Дайте же мне подготовиться к тому, чтобы

<перейти> к ней, и дайте мне назвать/ этот час полночной

службой в ее честь, ее кануном, ибо это/ Глубокая полночь и

года, и дня.]

Внутренне мертвый, впустивший в себя смерть – и

из смерти и ничто состоящий герой стихотворения со-

вершает ночной молебен ушедшей (умершей?) возлю-

бленной. Данная строфа почти на грани святотатства от-

сылает читателя к евангельскому: «Но Иисус сказал ему:

предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди,

благовествуй царствие Божие» (лк. 9, 60). собственно,

стихотворение – с его литургическими интонациями –

есть литургия во славу смерти. (заметим, что тут возни-

кает еще одна интересная алхимическая аллюзия. Фулка-

нелли в своем сочинении «Тайны соборов», посвященном

взаимосвязи убранства европейских церквей и симво-

лизма алхимии, упоминает о Черной Богоматери, спец-

ифическая форма поклонения которой существовала во

Франции в средние века. Фулканелли прослеживает неко-

торые мотивы этого культа и параллельные им алхимиче-

ские представления о первоматерии544. Во времена Донна

культы эти были еше живы, и он мог столкнуться с ними

во время своего пребывания в Париже; возможно связь

алхимии и литургики в «Ноктюрне в день святой люси»

объясняется именно этим.)

392


На сквозной алхимической метафоре построено и

стихотворение «A Valediction: forbidding mourning». Встре-

чающееся в «Прощании...» сравнение влюбленных с нож-

ками циркуля в сознании современных любителей поэзии

стало едва ли не «знаковой чертой» поэтики Донна, а сам

текст неоднократно подвергался истолкованиям545. Одна-

ко, насколько нам известно, никем не делались попытки

провести параллели между этим текстом и современной

ему алхимической иконографией. При том, что еще Френ-

сис Амелия йейтс в своей работе «Розенкрейцерское Про-

свещение», анализируя известный алхимический трактат

Михаэля Майера «Бегущая Аталанта», заметила, что «ме-

тафизическая поэзия Джона Донна служит своего рода

эквивалентом Майеровых эмблем, выражая сходные ре-

лигиозные и философские воззрения»546, почти никто из

исследователей поэзии Донна к этому замечанию не при-

слушался.

A VALEDICTION: FORBIDDING MOURNING

As virtuous men passe mildly away,

And whisper to their soules, to goe,

While some of their sad friends do say,

The breath goes now, and some say, no:

So let us melt, and make no noise,

No tear floods, nor sigh-tempests move,

T’were prophanation of our joyes

To tell the layetie our love.

Moving of th’earth brings harmes and feares,

Men reckon what it did and meant,

But trepidation of the spheares,

Though greater farre, is innocent.

Dull sublunary lovers love

(Whose soule is sence) cannot admit

Absence, because it doth remove

Those things which elemented it.

393


But we by a love, so much refin’d,

That our selves know not what it is,

Inter assured of the mind,

Care lesse, eyes, lips and hands to misse.

Our two soules therefore, which are one,

Though I must goe, endure not yet

A breach, but an expansion,

Like gold to ayery thinnesse beate.

If they be two, they are two so

As striffe twin compasses are two,

Thy soule the fixt foot, makes no show

To move, but doth, if th’ other doe.

And thought it in the center sit,

Yet when the other far doth rome,

It leanes, and hearkens, after it,

And growes erect, as that comes home.

Such wilt thou be to mee, who must

Like th’other foot, oblique runne;

Thy firmnes make my circle just,

And makes me end, where I begunne.

[Как праведники тихо отходят <из этого мира>/ И шепотом

понуждают души свои уйти,/ Тогда как иные из их скорбящих

друзей говорят,/ Прервалось дыхание, или нет.// Мы же

сольемся [букв. – «сплавимся»] воедино, без восклицаний,/ Без

потоков слез, без бурь вздохов// Ибо было бы профанацией

нашей радости/ Поведать о сердцевине нашей любви// Дви-

жение земных пластов несет ущерб и страх,/ людям ведомо,

что это означает,/ Но дрожь небесных сфер/ Нам неведома,

ибо те от нас далеки.// скудная любовь подлунных

любовников/ (Наделенных лишь чувственною душой)

не может допустить/ Отсутствия, ибо с ним уходит то, что

составляло ее суть.// Но мы, столь очищенные любовью,/

394


Что наши «я», не знают, – что это такое:/ взаимно осознавая

друг друга/ заботиться об отсутствии глаз, губ и рук.// Наши

две души – одна душа,/ И пусть я должен уйти, вынести это,/

То не разрыв, но – растяжение <души>,/ Подобно тому, как

золото отковывают в тончайшую проволоку.// А если душ две,

то пара их подобна/ Паре борющихся ножек циркуля,/ Душа,

которая есть ножка-опора, кажется недвижной,/ Но движется

вместе с другой.// И та, что в центре,/ Когда другая отходит

далеко,/ Она склоняется, тянется за другой,/ И выпрямляется,

когда та возвращается назад.// Так ты для меня, который

должен,/ подобно ножке циркуля, обегать круг;/ Твоя

твердость (постоянство) позволяет мне завершить круг/ и

вернуться к началу.]

Понимание этого текста требует определенного ком-

ментария.

Одним из топосов алхимии является представление об

«алхимическом браке», когда из соединения «Короля» и «Ко-

ролевы» рождается алхимический Андрогин (ил. 58).

Процесс соединения описывается как «слияние» ново-

брачных, ведущее к их «растворению» в друг друге. Отталки-

ваясь именно от этих образов и от глагола «to melt» – «сли-

ваться», «расплавляться», за которым следует напоминание

о золоте, Джон Фрессеро в своей работе «Донновское “Про-

щание, запрещающее грусть” интерпретирует интересую-

щее нас стихотворение как текст, восходящий к алхимии547.

Нам бы хотелось подкрепить его интерпретацию рядом

других соображений.

В алхимической символике золото и солнце изобра-

жались одним знаком: кругом с точкой в центре (знак этот

и сегодня принят астрономами для солнца). Выбор зна-

ка предопределило не в последнюю очередь то, что круг

мыслился как совершенная фигура. Естественно, что не-

подверженное ржавчине и тлению золото, получаемое при

помощи Камня, наделенного божественными атрибутами,

символизировалось совершеннейшей из форм. Круг также

символизировал оба Космоса: и Макрокосм Мироздания,

395


и Микрокосм человека. Именно таков смысл знаменитого

рисунка леонардо, изображающего человека, вписанного в

круг548. Отсюда понятно, почему получение «философского

золота» есть восстановление изначальной гармонии микро-

и макрокосма, а обладание философским камнем трансму-

тирует самое существо адепта.

Так, Ириней Филалет учит: «Наш Камень есть микрокосм,

малый мир, ибо он состоит из активного и пассивного, дви-

жущего и движимого, фиксированного и текучего, зрелого

и сырого, – которые, будучи приведены в равновесие, помо-

гают друг другу и совершенствуют один другого». Алхимия

имеет дело с живым, пульсирующим бытием, пронизанным

бесчисленными соответствиями малого и великого. цель

алхимии – приведение в равновесие композиции четырех

элементов путем conjunctio oppositorum, слияния «мужско-

го» и «женского» начал в алхимического андрогина. (На-

помним, что когда в «Пире» (183Е–193D) Платон описывает

изначального человека – он говорит о нем как о двуполом

существе сферической формы.)

Отмеченные нами ассоциации, связанные с кругом, бу-

дут важны для «Прощания, запрещающего грусть».

заметим, что в «Прощании...» упоминание о золоте пред-

шествует образу циркуля. Подчеркнем ход развития доннов-

ского образа: золото – циркуль – круг – завершение круга,

конец которого совпадает с его началом. А теперь позволим

себе обратиться к весьма известному алхимическому трак-

тату: сочинению Михаэля Майера «Atalanta fugiens», издан-

ному в 1618 г.549 На одной из гравюр (№ XXI) изображен ал-

химик, описывающий циркулем круг около треугольника, в

который, в свою очередь, вписан квадрат, а в тот – еще один

малый круг, где изображены Адам и Ева. Подпись под гравю-

рой гласит: «сотвори из мужчины и женщины Круг, из Кру-

га – Квадрат, а из Квадрата – Треугольник. Из треугольника

вновь создай круг – и обретешь Камень Философов». Далее

следует разъяснение: «<Философы древности> под кругом

понимали простейшее тело, квадрат означал четыре элемен-

та-стихии... Квадрат должен быть редуцирован в треугольник,

396


то есть в тело, дух и душу. эти трое появляются в трех цветах,

которые предшествуют красноте: тело или земля в черноте

сатурна; дух в лунной белизне, как вода, и душа или воздух в

солнечно-желтом. Тогда треугольник будет совершенным, но

в свою очередь он должен преобразоваться в круг, то есть в

неизменную красноту, и тогда женщина преобразится в муж-

чину и станет с ним единым целым, <...> двое вновь вернутся

к единству, в котором – Покой и вечный мир».

сходная формула обнаруживается и в более раннем

трактате «Rosarium Philosophorum»: «сотвори круг из муж-

чины и женщины, извлеки из него квадрат, а из того – треу-

гольник, обрати последний в круг – и получишь Философ-

ский Камень».

Особенно важно для нас, что круг начинает и завер-

шает Алхимическое Делание. Именно это мы видим и в по-

следних строках донновского стихотворения: «Thy firmnes

make my circle just,/ And makes me end, where I begunne».

завершение Великого Делания позволяет адепту привести

в гармонию микро- и макрокосм. Характерно, что в фило-

софской эмблематике XVII века круг, очерченный циркулем,

символизировал пределы, положенные человеку как мало-

му миру – ср. гравюры в труде Валентина Вейгеля «Введе-

ние человеческое в философию мистическую» (1618)550

и Роберта Фладда «Оба мира» (1621)551. Понимая это, мы

поймем посылку донновской метафоры: возлюбленная есть

центр микро- и макрокосма поэта, смысл и корень его су-

ществования. Так сухая геометрия наполняется предельной

теплотой и нежностью. Именно алхимическая аллюзия

придает многомерность донновским строкам. Перед нами

«компрессия» мысли, когда отдельные логические звенья

опускаются как слишком очевидные, за счет чего нарастает

«удельный вес» каждого слова. Алхимия служит здесь лишь

исходным импульсом для поэтического образа.

Весьма характерно, что о золоте сказано у Донна «gold

to ayery thinnesse beate»: «откованное до воздушной тон-

кости». Речь здесь идет не столько о чисто технической

терминологии, сколько о специфически-герметическом

397


понятии «мучения материи во имя высвобождения духа».

Так, один из крупнейших знатоков алхимии, юлиус эвола

пишет в своей книге «Герметическая традиция»: «Как из-

вестно, “семя” или “золото профанов” символизирует не-

преображенную личность. это – “король, не являющийся

королем”, ибо он “не предстоит Небу, но – повержен”...

И в этом состоянии падения мы должны помнить, что душа

подвержена воздействию животного начала – страстям и

инстинктам... Герметическая максима “Убей живое” име-

ет в виду в первую очередь именно эти порывы – все, что

связано с элементом Марса [т. е. железом. – А.Н.], и золотом,

запертым в темнице “я”, ограниченного телом. Именно на

этот аспект личности распространяются в герметических

трактатах метафоры ковки, битья и плющения; Пламя же

Искусства, воздействию которого Материя Делания под-

вергается на данном этапе, символизируется любым ору-

Эмблема XXI из Michael Maier. Atalanta Fugiens. Oppenheim, 1618

398


дием, способным ранить: мечом, копьем, ножницами, мо-

лотом, серпом и т.п.»552. После этого комментария понятно,

что появление образа «отковываемого золота» неумоли-

мо-логично следует за словами о подлунных любовниках,

«наделенных лишь чувственною душой», которые не могут

«допустить отсутствия [возлюбленного], ибо с ним уходит

то, что составляло суть [их любви]». специфика языка по-

эзии метафизиков состоит не в использовании техниче-

ской или «ученой» терминологии, а в том, что таковое ис-

пользование предполагает обязательное наличие за этой

терминологией неких духовных практик: «То, что внизу,

подобно тому, что вверху».

эффективность привлечения алхимической иконо-

графии для интерпретации донновских текстов можно

продемонстрировать, анализируя одно из поздних «теоло-

гических» стихотворений Донна, на первый взгляд, уже в

силу самой своей тематики от алхимии далекое. Однако в

донновском «Resurrection» – «Воскресении» – центральный

образ стихотворения строится на уподоблении мертвого

Христа, ждущего воскресения, золоту, спящему в земле:

[His body] For these three days become a mineral;

He was all gold when he lay down, but rose

All tincture and doth not alone dispose

Leaden and iron wills to good, but is

Of power to make even sinful flesh like his.

[«Его тело] на три эти дня стало минералом;/ Он был золотом,

когда лег [в могилу], но восстал/ Тинктурой всего, обладая не

только/ Волей олова и железа преобразиться в совершенный

металл (т. е. – золото),/ Но властью преобразить даже нашу

грешную плоть»].

Алхимический контекст данной метафоры был указан

э. Крэшо553 и стантоном Дж. линденом554, однако исследо-

ватели проигнорировали ряд иных алхимических аллюзий,

присутствующих в стихотворении.

399


Текст Донна начинается следующим образом:

Sleep, sleep, old sun, you canst have not repassed

As yet, the wound thou took’st on Friday last;

Sleep then, and rest; the world may bear the stay,

A better son rose before thee today,

Who, not content to enlighten all that dwell

On earth’s face, as thou, enlightened hell,

And made the dark fires languish in that vale,

As, at the presence here, our fires grow pale.

[спи, спи старое солнце, ты еще не смогло оправиться/

от раны, полученной в [страстную] Пятницу;/ спи же и

отдыхай; мир сможет вынести твое промедление:/ лучшее

солнце взошло сегодня прежде тебя,/ – Тот, Кто не

удовлетворится лишь тем, чтобы озарять все, сущее/ на лице

земли, как ты, но озаривший Ад/ И заставивший угаснуть

темные огни в долине [скорби],/ А наше пламя – взметнуться

ярче, ибо Он – здесь].

Отталкиваясь от фонетической омонимии слов Sun –

«солнце» и Son – «сын», Донн добивается удивительной суг-

гестии смыслов. В Евангелии от луки сказано, что когда Ии-

сус испустил дух, «померкло солнце, и завеса в храме раздра-

лась по средине» (лк. 23, 45). Уподобив потемнение солнца,

поражение его света, ранам Христа, а сошествие солнца

за горизонт – пребыванию Христа в гробнице, Донн лишь

«овеществил» каноническую метафору «Христос – солнце

жизни», – тем самым возвратив ей пронзительную новизну.

В алхимической иконографии весьма часто можно

встретить изображение триумфального окончания «Вели-

кого делания» – получение Философского Камня – в обра-

зе Христа, встающего из гроба, – или же поднимающегося

из гробницы сияющего солнца. Нет никаких сомнений, что

здесь алхимия лишь следует христианству, привлекая для

изъяснения своих практик его образность: достаточно срав-

нить гравюру из «Rosarium philosophorum» с иконографией

400


сюжета «Noli me tangere» («Не тронь меня»), получившей

свое название по словам Христа, сказанным Им Марии Маг-

далине, когда она первой увидела его после Воскресения.

Однако в алхимических трактатах мы встречаемся так-

же и с иным родом изображений, на которых присутствуют

два солнца: черное, пораженное солнце, садящееся за гори-

зонт, – и восходящее «солнце живое». Особый интерес – в

силу их необычайной красоты – представляют для нас ми-

ниатюры XVI века, иллюстрирующие трактат соломона

Трисмозина «Splendor Solis», – ныне этот манускрипт хра-

нится в Британском музее. На первой из них черное солнце

погружается в воды озера. Мрачное светило символизирует

пораженный аспект природы, чье «темное, пожирающее

пламя» ведет все сущее к распаду и смерти. В анонимном

Rosarium philosophorum.

В издании: De Alchimia

Opuscula complura veterum

philosophorum. Frankfurt, 1550.

401


теософско-алхимическом трактате XV века с псевдобогос-

ловским названием «Книга святой Троицы» говорится, что

после грехопадения Адама основой природы человека стал

«темный огонь солнца». На языке «оперативной» алхимии,

больше озабоченной практическими, нежели духовными

аспектами Великого Делания, «черная тень солнца» симво-

лизировала несовершенство природного золота555, которое

должно быть очищено алхимиком и преображено в «золото

философов».

Круг Мартина Шонгауэра. Noli me tangere. Створка т.н. Алтаря Доминиканцев. Ок. 1480. Музей Унтерлинден, Кольмар, Франция

402


Воды озера на интересующей нас миниатюре олицетво-

ряют Первоматерию, через растворение в которой только и

возможно дальнейшее преображение. В некоторых случаях

«черное солнце» алхимики именуют «подземным солнцем»

или «адским светилом» – в этом качестве оно представлено

на известной гравюре в алхимическом компендиуме Даниэ-

ля стольция «Viridarium Chimicum» (1624).

Другая миниатюра из «Splendor Solis» изображает алое

сияющее солнце, встающее над идиллическим пейзажем

с городом и рекой на заднем плане. Оно символизирует

предмет чаяний алхимика – lapis (ил. 59). В других трак-

татах аналогичная фаза Великого Делания изображается

красным крылатым львом, возносящим солнце в своих ла-

пах. Об этом льве у Никола Фламмеля сказано: «Он вырыва-

ет человека из долины скорби и дарует освобождение: ос-

вобождение от отчаянья бедности, от болезней, на крыльях

Эмблема XLV «Sol et ejus umbra

perficiunt opus» («Солнце и его тень

завершают Работу»)

из Michael Maier. Atalanta Fugiens. Oppenheim, 1618

403


своих, которые есть честь и слава, возносит он его прочь от

этих стоячих вод египетских, имя которым – забота смерт-

ного о хлебе насущном.»

Как мы видим, здесь алхимия разрабатывает уже свои

собственные представления о мироздании, параллельные

христианству, но вместе с тем весьма далекие от его кано-

нической догматики. Однако при сопоставлении этих алхи-

мических образов с интересующим нас фрагментом Донна

проявляется их необычайное сходство. Более того, избегая

вопроса о влиянии на Донна при создании стихотворения

«Воскресение» конкретных алхимических трактатов, мы

можем с большой долей уверенности сказать, что «прозрач-

ная» алхимическая метафора в тексте, с которой мы начали

анализ, появляется здесь именно потому, что она «поддер-

жана» и спровоцирована алхимическими аллюзиями пер-

вой строфы. заметим, что для Донна в принципе характерна

разработка единой сквозной метафоры на протяжении все-

го стихотворения. Появление алхимической образности в

религиозном стихотворении не должно нас удивлять. Более

того – алхимические аллюзии встречаются у Донна значи-

тельно чаще в религиозных стихах и «Посланиях», ориен-

тированных на вдумчивого и образованного читателя, чем

в светских стихотворениях, составивших основу «Песен и

сонетов», адресованных более массовой аудитории.

Рассмотрим еще один «алхимический» текст Донна:

ELEGIE ON THE LADY MARKHAM

Man is the World, and death th’Ocean,

To which God gives the lover parts of man.

This Sea invirons all, and though as yet

God hath set markes, and bounds, twixt us and it,

Yet doth it rore, and gnaw, and still pretend,

And breaks our banks, when ere it takes a friend.

Then our land waters (tears of passion) vent;

Our waters, then, above our firmament,

(Teares which our Soule doth for her sins let fall)

Take all a brackish tast, and Funerall,

404


And even these teares, which should wash sin, are sin.

We, after Gods Noe, drowne our word againe.

Nothing but man of all invenom’d things

Doth work upon itselfe, with inborne stings.

Teares are false Spectacles, we cannot see

Through passion mist, what wee are, or what shee.

In her this sea of death hath made no breach,

But as she tide doth wash the slimie beach,

And leaves embroder’d workes upon the sand,

So is her flesh refin’d by death cold hand.

As men of China,’after an ages stay,

Do Take up Procelane, where they buried Clay;

So at this grave, her limbecke, which refines

The Diamonds, Rubies, Saphires, Pearls, and Mines,

Of which this flesh was, her soule shall inspire

Flesh of such stuffe, as God, when his last fire

Annuls this world, to recompence it, shall,

Make and name then, th’Elixar of this All.

They say, the sea, when it gaines, lothes too;

If carnall Death (the younger brother) doe

Usurpe the body,’our soul, which subject is

To th’elder death, by sinne, is freed by this;

They perish both, when they attemt the just;

For, graves our trophies are, and both death just;

So, unobnoxious now, she’hath buried both;

For, none to death sinnes, that to sinne is loth,

Nor doe they die, which are not loth to die;

So hath she this, and that virginity.

Grace was in her extremly diligent,

That kept her from sinne, yet made her repent.

Of what small spots pure white complaines! Alas,

How little poyson cracks a christall glasse!

She sinn’d, but just enough to let us see

That God’s word must be true, All, sinners be.

So much did zeale her concsience rarefie,

That, extreme truth lack’d little of a lye,

Making omissions, acts; laying the touch

405


Of sinne, on things that sometimes may be such.

As Moses Cherubines, whose natures doe

Surpasse all speed, by him are winged too:

So would her soule, already’in heaven, seeme then,

To clyme by teares, the common staires of men.

How fit she was for God, I am content

To speake, that Death his vaine hast may repent.

How fit for us, how even and how sweet,

How good in all her titles, and how meete,

To have reform’d this forward heresie,

That woman can no parts of frienship bee;

How Morall, how Divine shall not be told,

Lest they that heare her vertues, thinke her old:

And lest we take Deaths part, and make him glad

Of such a prey, and to his triumph add.

[Человек – мир, а смерть – Океан,/ Которому Бог отдал

<покрывать> низменности человека./ это море окружает все

сущее, и хотя/ Бог положил между ним и нами предел и

границу556,/ Оно ярится, и гложет <берега> и не умеряет

своих притязаний, и крушит наши берега, забирая друзей./

Тогда изливаются и воды нашей суши (наши слезы скорби);/

Наши воды затопляют землю, покрывая ее,/ (То слезы, кото-

рой душе пристало, скорее, лить о своих грехах)/ сметая все,

и вот – похороны,/ И даже те слезы, что должны бы смыть

грех, греховны./ Мы, после Ноева потопа, ниспосланного

Богом, вновь топим мир сами./ Из всех ядовитых тварей

только человек/ жалит себя жалом, что дано ему от

рождения./ слезы – ложные очки, мы не видим/ сквозь

пелену страдания, кто мы, кто – она./ Но ей это море смерти

не причинило вреда,/ Как приливная волна лижет влажный

берег,/ И оставляет на песке плавник, обточенный волной,/

Так ее плоть очищена холодной рукою смерти./ Так китайцы,

по прошествии лет/ извлекают из земляной печи, где они

погребли глину, фарфор;/ Так эта могила, ее лембик, очистит/

алмазы, рубины, сапфиры, жемчуг и золотую руду,/ из

которых состояла ее плоть, <и> душа облечется/ этой

406


<обновленной плотью>, подобно тому, как Господь, когда

Его последний пожар/ уничтожит мир, сотворит тот заново/

и даст ему имя: извлечет эликсир всего сущего./ Говорят, это

море, добиваясь своего, тем самым теряет;/ Если смерть

плоти (младший брат)/ захватит тело, наша душа,

подвластная/ иной смерти, которая старше <этой>, – ибо

<душа> грешна, – тем самым освобождается;/ <и та, и другая

смерть> теряют, дерзнув на такой шаг;| тем самым могила –

наш трофей, и обе смерти| повержены во прах;/ Ибо не

обречен греху смертному тот, кому грех отвратителен,/

но и тот, кому не отвратительна смерть, тоже умрет,/

Она же имела оба эти качества и была чиста./ Милость была

явлена в ней столь сильно,/ Что удерживала ее от греха, – и

даже в этом она каялась!/ Так о мельчайших пятнах жалеет

чистейшая белизна! Увы,/ сколь малой капли яда достаточно,

чтобы лопнул хрустальный сосуд!/ Она грешила, но только

ради того, чтобы доказать:/ Не могут слова Господа быть

неверны, а сказано же – «Всякий грешен»./

Ее совесть столь ревностно требовала чистоты,/ что предель-

ной правде <ее слов и деяний> недоставало небольшой при-

меси лжи,/ обмолвки, оплошности; так легкое прикосновение

греха только подтверждает безупречность./

Так херувимы, о которых знаем от Моисея: пусть сама

их природа/ такова, что движутся быстрее быстрого,

они еще наделены крыльями от Бога:/ Так ее душа,

уже пребывая на Небе,/ стремится еще выше, восходя

от слезы к слезе – поднимаясь этой лестницей человеков./

столь по душе она Богу, – говорить о том/

радостно, – что смерть уже клянет свою суетную

поспешность./ сколь по душе <была> она нам, сколь мила,/

добра – при всей ее знатности, сколь мягка,/ Опровергая

укоренившуюся ересь,/ Будто женщина не способна на

дружбу;/ сколь <была> нравственна она и набожна –

не буду говорить,/ чтобы услышавшие об этих

ее добродетелях не сочли старой девой:/ и чтобы <этими

славословиями> не прославить смерть, не дать ей/

почувствовать свой триумф.]

407


Текст этот нуждается в подробном комментарии. Во-

первых, сам жанр траурной элегии, писавшейся часто по за-

казу, мало понятен современному читателю. своеобразная

риторика, определяемая законами жанра, кажется нашим

современникам – да и не только им – тяжеловесной: харак-

терно, что Бен Джонсон саркастически заметил по поводу

донновской «Анатомии мира», написанной на смерть пят-

надцатилетней элизабет Друри, дочери покровителя поэта,

что столь пышная хвала подобает скорее «не юной девице,

а Деве Марии»557. Однако при этом упускается из вида тот

факт, что хвалы воздаются вовсе не земной, конкретной

личности умершего, – оплакивается «идеальный человек».

То есть жанр жестко предполагает философско-дидактиче-

ский характер текста.

Если прочесть внимательно «элегию на смерть леди

Маркхэм», мы увидим, что в ней присутствуют как бы не-

сколько сквозных смысловых планов. Развертка их предо-

пределена самим началом стихотворения: «Человек есть

мир, а смерть – Океан...» Противопоставление земной твер-

ди и воды вводит тему сотворения мира. следующая же

строка совмещает в себе два смысла: «смерти-океану опре-

делено покрывать низменности этого мира» и – «смерти

отдано лишь несовершенное, тленное в человеке, его низ-

менная часть». Тем самым Донн отсылает читателя к стро-

кам «Первого послания Коринфянам» (15, 44–51), читае-

мым во время заупокойной службы: «Есть тело душевное,

есть тело и духовное. Так и написано: первый человек Адам

стал душею живущею; а последний Адам есть дух животво-

рящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное.

Первый человек – из земли, перстный; второй человек –

Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и ка-

ков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ

перстного, будем носить и образ небесного. Но то скажу

вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать цар-

ствия Божия, и тление не наследует нетления». Так вводится

эсхатологическая тема Воскресения и страшного суда. Од-

нако христианское учение о воздаянии предполагает, что

408


в каждом человеке воплощается вся история мира, от гре-

хопадения Адама. Тем самым, леди Маркхэм – воплощение

всего человечества. Вряд ли в таком случае панегирический

тон Донна столь уж неуместен. Далее, в строках 7 и 8 он го-

ворит о слезах скорби (tears of passion), захлестывающих

близких покойной, что «они покрывают нашу твердь», –

«above our firmament». Фактически, Донн точно цитирует

7-й стих 1-й главы «Книги Бытия» в авторизованной версии

короля Иакова: «And God made the firmament, and divided the

waters which were under the firmament from the waters were

above the firmament» – «И создал Бог твердь, и отделил воду,

которая под твердью, от воды, которая над твердью». Под-

черкнем, что номер строки в стихотворении Донна соот-

ветствует номеру соответствующего стиха «Книги бытия».

следом идет упоминание о «слезах, которые душе до-

зволено лить о своем грехопадении», – тема сотворения

мира сменяется темой изгнания из Рая, а упоминание Ноя

несколькими строками ниже отсылает к истории Потопа.

следующая строка, повествующая о том, что человек ядо-

вит более, чем самый ядовитый гад, и постоянно сам себя

жалит, находит свое объяснение в пассаже из последней

проповеди Донна, прочитанной им в ожидании собствен-

ной кончины: «То, что мы именуем жизнью, есть всего лишь

Hebdomada mortium, Неделя смертей, семь дней, семь вре-

мен нашей жизни, проведенной в умирании, семижды

пройденная смерть; и затем конец. Наше рождение умирает

в детстве, наше детство умирает в юности, юность со всем

прочим умирает в старости, старость в свой черед умирает

и подводит конец всему. И не то чтобы они, юность наша

из детства или старость из юности, возникали друг из друга,

как Феникс из пепла другого Феникса, который только что

умер, нет: но как оса или гадюка из отбросов, или как змея

из навоза. Наша юность хуже, чем наше детство, и наша

старость хуже, чем юность. Наша юность жаждет и алчет, и

после того пускается грешить, чего детство наше еще не ве-

дало. А старость наша кручинится и злится, потому что уже

не в силах греховодничать, как умела юность...»558 Далее,

409


говоря в «элегии», что «слезы – ложные стекла, глядя <на

мир> сквозь них, мы все видим покрытым туманом страсти

или скорби», Донн отсылает нас к словам апоостола Павла:

«Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно,

тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда по-

знаю, подобно как я познан» (1 Кор. 13, 12). Чуть ниже упо-

минание о плоти, очищаемой смертью, вновь возвращает

нас к канону чтения во время заупокойной службы: «Гово-

рю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во

мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мерт-

вые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленно-

му сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему

облечься в бессмертие» (1 Кор. 15, 51–53). Тленное, персть

земная должна быть, по Донну, преображена, «как китайцы...

погребая <в печи> глину, извлекают фарфор; так эта моги-

ла, ее лембик, очистит алмазы, рубины, сапфиры, жемчуг и

золотую руду, из которых состояла ее плоть, <и> душа обле-

чется этой обновленной плотью, подобно тому, как Господь,

когда Его последний пожар уничтожит мир, сотворит тот

заново и даст ему имя: извлечет эликсир всего сущего».

Упоминание здесь «лембика», алхимического сосуда, несо-

мненно говорит о герметическом контексте данного фраг-

мента559. О проникновении алхимии в богословие мы уже

говорили выше. здесь же позволим себе процитировать не-

большой фрагмент из «Речи во здравие» лютера: «Наука ал-

химия мне очень нравится: это действительно естественная

философия древних. Она нравится мне не только много-

численными возможностями применения, например, при

варке металлов, при дистилляции и возгонке жидкостей, но

также аллегорией и ее тайным, весьма заманчивым значе-

нием, касающимся воскрешения мертвых в день страшного

суда. Ибо так же, как огонь в печи вытягивает и выделяет из

одной субстанции другие части и извлекает дух, жизнь, здо-

ровье, силу, в то время как нечистые вещества, осадок оста-

ются на дне, как мертвое тело, не имеющее никакой ценно-

сти, точно так же Бог в день страшного суда разделит все,

отделит праведных от неправедных»560.

410


этот же образ – но уже в чисто алхимической интер-

претации – мы находим у Василия Валентина, когда в трак-

тате «Двенадцать ключей философии» он пишет о приго-

товлении materia prima, из которой «варится» Философский

камень: «В конце времен суждено миру сгореть в огне, и все,

сотворенное Богом из ничто, сгорит и станет пеплом; и из

этого пепла родится юная птица Феникс. Ибо в том пепле

дремлет истинная и подлинная субстанция Тартара, кото-

рая, будучи растворена, позволит нам открыть крепчайший

затвор Королевского Покоя. И когда все сгорит, будут созда-

ны новое небо и новая земля, и новый человек в славе его,

исполненный всяческого благородства»561.

следующее движение донновской мысли: «Если смерть

плоти (младший брат) захватит тело, наша душа, подвласт-

ная смерти, которая старше, ибо грешна, тем самым осво-

бождается; <и та, и другая смерть> теряют, дерзнув на такой

шаг; тем самым могила – наш трофей, и обе смерти повер-

жены во прах», – возвращает нас к апостолу Павлу: «Когда же

тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется

в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена

смерть победою. смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?»

(1 Кор. 15, 54–55). заметим, что в английском смерть обыч-

но сочетается с притяжательным прилагательным «his», что

указывает на мужской род. Тем самым отчетливый «воен-

ный» привкус донновской метафоры «смерть-завоеватель,

смерть-узурпатор» более чем оправдан.

Что касается различения смертей духовной и плотской,

приведем в качестве комментария еще один фрагмент из

предсмертной проповеди Донна: «Но вправду ли разлуче-

ние души и тела есть последняя смерть, которую предстоит

терпеть телу? (ибо о духовной смерти мы теперь говорить

не будем). Нет, не так. Пускай это exitus а mortе, но это вновь

introitus in mortem; Пускай это исход из многообразных

смертей мира, но это вход в смерть истления и разложения

и поедания червями и рассыпания в прах, и рассеяния пра-

ха, в могиле и из нее; это смерть, которой каждому умерше-

му предстоит умирать вновь. Только Христу, Ему единому не

411


пришлось умереть этой смертью, не увидеть тления...Что же

сохранило Его? быть может, непричастность первородному

греху, свобода от греха спасли Его от этого тления и разло-

жения? в самом деле, ведь первородный грех и стал причи-

ной нашего тления и разложения; Если бы мы не согреши-

ли во Адаме, смертному нашему не надлежало бы облечься в

бессмертие (по слову Апостола), и тленному нашему не над-

лежало бы облечься в нетление, но мы совершали бы наш

переход из этого мира в иной, минуя всяческую смертность,

всякую тленность»562.

Дальнейшее описание совершенства освободившейся

от плена тела души, греховной лишь тем, «что даже к греху

испытывала жалость», укладывается в ту же герметическую

логику. Обратим внимание на другую важную параллель:

мы уже упоминали, что алхимическое делание совершается

в несколько стадий – умерщвление материи, ее разложение

на элементы, называемое «растворением», что позволяет

разделить «дух» и «тело», затем следует их очистка и после

того – соединение, ведущее к обретению Философского

камня. Весь ход «элегии на смерть леди Маркхэм» с раз-

верткой образа смерти-океана четко следует этой схеме.

Тем самым алхимическая аллюзия здесь – отнюдь не про-

ходное сравнение, а смыслообразующая сквозная метафо-

ра, структурирующая весь текст, – точно так же, как то было

с «золотом–кругом–циркулем» в «Прощании, запрещаю-

щем грусть». символ не шифр, не тайнопись, он указует на

реальность, постижимую духом, но не выразимую в непо-

средственном дискурсе. И все же символы могут существо-

вать лишь внутри более-менее живой системы взаимосвя-

зей, а тем самым значение алхимических символов зависит

от контекста. Порой они могут поворачиваться то одной,

то другой своей стороной, им часто присуща амбивалент-

ность, и все же там, где речь заходит о символах, невозмо-

жен произвол. Не существует «символики» ad hoc.

592

Примечания

508 Не без иронии заметим, что целый ряд исследователей склонен приписывать авторство шекспировских текстов упоминавшемуся в нашей статье эдварду де Виру, графу Оксфорду, тогда как другие видят в Мэри Фиттон «смуглую леди со-нетов».

509 Marotti Arthur. John Donne, coterie poet. Madison, 1986. P. 180.510 Puttenham George. The arte of English poesie, 1589. (English linguistics, 1500–1800 :

a collection of facsimile reprints ; no. 110). Menston : Scolar Press, 1968. P. 254–255.511 The Sermons of John Donne/ Ed. by G.R.Potter and E.M.Simpson. V. III. Berkley – Los

Angeles, 1957. P. 100–101.512 см. Yates F.A., Giordano Bruno and the Hermetic Tradition, Chicago, 1964.513 Sheppard Harry J. European Alchemy in the Context of a Universal Definition// Die

Alchemie in der europaischen Kultur- und Wissenschaftsgeschichte. Herausgegeben von Christoph Meinel. Weisbaden: In Komission bei O. Harrassowitz, 1986. S. 16 – 17.

514 Basile Valentine. Triumph-Wagen Antimonii... An Tag geben durch Johann Thweden. Mit einer Vorrede, Doctoris Joachimi Tanckii., Leipsig, 1604.

515 Brown Thomas. Religio Medici. London, 1643. P. 17–18.516 Theatrum chemicum, I, P. 267517 цит. по: Evola Julius. The hermetic tradition. Symbols and Teachings of the Royal Art.

Rochester, 1995. P. 18.518 Treviso, Bernard de. Le parole delaissee// Bibliotheque des philosophes chemiques.

Vol. 2. Paris, 1741. P. 401.519 Trismosin Solomon. Splendor Solis: Alchemical Treatises. London, 1920. P. 30. ср. :

«Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышле-ния и намерения сердечные» (Ев. 4, 12).

520 Basile Valentine. Les douze clefs de la philosophie (Traductio, Introduction, Notes et Explication des Images par Eugene Canseliet). Paris, 1956. P. 131–132; Basil Valentine. The Twelve Keys//The Book of Lambspring and the Golden Tripod. Dyfed (Wales), 1987. P. 59.

521 Burckhardt Titus. Alchemy: science of the cosmos, science of the soul. Shaftesbury, 1967. P. 100.

522 Головин Е.В. Франсуа Рабле: алхимический вояж к Дионису// литературное обо-зрение. 1994, № 3–4. с. 26–32.

523 Maier Michael. The subtle allegory concerning the secrets of alchemie/ сoncerning the Secrets of Alchemie and Other Tracts from «Hermetic Museum». Llanlerh, 1989. P. 36–59.

524 The Breviary of Natural Philosophy. Compiled by the unlettered Scholar Thomas Charnock/ Theatrum Chemicum Britannicum: containing severall poeticall pieces of our famous English Philosophers, who have written the hermetique mysteries in their own ancient language. Reprint of the London edition 1652. New York, London: Johnson Reprint, 1967. P. 292.

525 Forman Simon. Of the Division of the Chaos/ Alchemical poetry, 1575–1700: from previously unpublished manuscripts. New York, London: Garland, 1995. P. 58.

526 The Sophic Hydrolith; or, Water Stone of the Wise/ The Glory of the World and other Alchemical Tracts from «The Hermetic Museum». Dyfed, Wales: Llanerch Enterprices,

593


1987. P. 98.527 Атрибутация эта весьма сомнительна, и собственно, имеет смысл говорить об

трактате «псевдо-Ди», как говорят о сочинениях «псевдо-Аристотеля».528 Dee John. The Rosicrucian Secrets: their excelent method of making medicines of

metals also their lawes and mysteries. Wellingborough: Acquarian, 1985. P. 55.529 Figurovski N.A. The Alchemist and Physician Arthur Dee (Artemii Ivanovich Dii). An

Episode in the History of Chemistry and Medicine in Russia// Ambix. The journal of the Society for the Study of Alchemy and Early Chemistry . Vol. XIII, February 1965,

# 1. P. 35–51.530 Dee Arthur. Fasciculus chemicus. Garland reference library of the humanities. English

Renaissance hermeticism. Vol. 6. New York: Garland Pub., 1997. P. 17.531 Ibid., P. 2.532 Lacini Jovani. Pretiosa margarita novella..., Venecie, 1546. [Без пагинации].533 Basile Valentine. Les ouze clefs de la philosophiie (Traductio, Introduction, Notes et

Explication des Images par Eugene Canseliet). Paris, 1956. P. 131–132; Basil Valentine. The Twelve Keys// The Book of Lambspring and the Golden Tripod. Dyfed (Wales), 1987. P. 59.

534 Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1/ Пер. А.В. лебедева. М.: Наука, 1989. с. 220. Фр. 33 (31DK).

535 Опубликовано как приложение в: «De Alchemia Opuscula complura veterum philosophorum...». Frankfurt, 1550. [Без пагинации].

536 Kelly Edward. Angli tractatus duo egregii, De Lapide Philosophorum, una cum Theatro astronomiae terrestri, cum Figuris, in gratiam filiorum Hermetis nunc primum in lucem editi, curante J. L.M.C. [Johanne Lange Medicin Candidato]., Hamburg, 1676. Без пагинации.

537 цит. по: Юнг К.Г. Психология переноса. М., 1997. с. 206. Пер. М.А. собуцкого.538 The Catholic Encyclopedia/ ed. Charles G. Heberman. New York, 1911. XI, 87.539 Miller Clarence H. Donne’s «A Nocturnal upon S.Lucies Day» and the Nocturns of

Matins // Essential Articles for the Study of John Donne’s Poetry/ ed. by Roberts J.R. Hamden: Archon Books, 1975. P. 305–310; Gardner Helen. Preface/John Donne. The Divine Poems. Oxford: Claredon Press, 1952. P. XXVIII; Zimmer, Mary E. «In whom love wrought new Alchimie»: The Inversion of Christian Spiritual Resurrection in John Donne's «A nocturnall upon S. Lucies day»// Christianity and Literature. Summer 2002. Volume 51, issue 4. P. 553–570.

540 В эпоху Донна считалось, что свет звезд – отраженный свет солнца. см.: Heydon Christopher, Sir. An Astrological Discourse. London, 1650. [First published 1608]. P. 2.

541 Klibansky R., Panofsky E., Saxl F. Saturn and Melancholy. London: Nelson, 1964.542 Алхимический сосуд.543 цит. по: Murray W..A. Donne and Paracelsus: An Essay in Interpretation/ Essential

Articles for the Study of John Donne Poetry. (Ed. by J.R.Robert). Hamden, 1975. P. 125.544 Fulcanelli: Master Alchemist. Le Mystere des Cathedrales. Esoteric interpretation of the

Hermetic Symbols of the Great Work. London: Neville Spearman, 1971. P. 56–62.545 см., в частности: Fressero John. Donne’s «Valediction: Forbidding Mourning»/

Essential Articles for the Study of John Donne Poetry. (Ed. by J.R.Robert). Hamden,

594


1975. P. 279–304.546 Йейтс Ф.А. Розенкрейцеровское просвещение. М.: «Алетейя», «энигма», 1999.

с. 405–406.547 Freccero John. Donne’s «Valediction: forbidding mourning»/ Essential Articles to the

Study of John Donne’s Poetry. Ed. by J.R.Roberts. Hamden, 1975. P. 279–304. см. осо-бо: с. 298–303.

548 В этом отношении особенно показателен трактат: Fludd, Robert. Utrisque Cosmi Maioris scilicet et Minoris Metaphisica. Oppenheim, 1617. Особый интерес пред-ставляет сама титульная гравюра этой книги, к которой мы и отсылаем читателя.

549 см. репринтное издание: Maier Michael. Atalanta Fugiens, hoc est Emblemata nova de Secretis Naturae Chymica. Oppenheim: J.Th. de Bry (Reprint Kassel/Basel, 1964). S. 79.

550 Weigel V. Inroductio hominis in Philosophia Mystica. Neustadt, 1618.551 Fludd R. Utriusque Cosmi. Vol. II. Frankfurt, 1621.552 Evola Julius. The Hermetic Tradition. Symbols and Teachings of the Royal Art.

Rochester: Inner Tradition International, 1994. P. 86.553 Crashaw E. Hermetic Elements in Donne’s Poetic Vision/ John Donne. Essays in

Celebration. (Ed. by A.J.Smith). London, 1972. P. 347–348.554 Linden Stanton J. Darke Hierigliphics: alchemy in English Literature from Chaucer to

Restoration. Lexington: University of Kentucky, 1996. P. 189–190.555 Об алхимическом образе “темной тени солнца” в английской поэзии XVI–

XVII вв. см.: Lyndy Abraham. Harriot’s gift to Arthur Dee: literary images from an alchemic manuscript. Thomas Harriot Seminar. Occasional paper. # 10. Durham, 1993. P. 20–33; Lyndy Abracham. Alchemical imagery. Cambridge: CUP, 1998. P. 186.

556 ср.: «Когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время». (Притч. 8, 29–30).

557 цит. по: Горбунов А.Н. Джон Донн и английская поэзия XVI - XVII веков. Москва: «Издательство Московского университета», 1993. с. 118. см. также письмо Донна Джорджу Гарранду 14 апреля 1612 г.: Gosse E. The Life and Letters of John Donne. Vol. 1. Gloucester, MA: Peter Smith, 1959. P. 302.

558 Донн Джон. схватка смерти. Пер. О.А. седаковой/ Донн Джон. По ком звонит ко-локол. М.: Aenigma, 2004. с. 351.

559 это было замечено э. Крэшо в: Crashaw E. Hermetic Elements in Donne’s Poetic Vision/ John Donne. Essays in Celebration. (Ed. by A.J. Smith). London, 1972. P. 326; однако он ограничился простой констатацией данного факта, оставив его без всяких комментариев.

560 Tischreden. Edition de Weimar, I, 1149. цит по: Элиаде М. Кузнецы и алхимики/ элиаде М. Азиатская алхимия. М.: «янус-К», 1998. с. 268.

561 Basile Valentin. Les ouze clefs de la philosophiie (Traductio, Introduction, Notes et Explication des Images par Eugene Canseliet). Paris, 1956. P. 131–132.

562 Донн Джон. схватка смерти. Пер. О.А. седаковой/ Донн Джон. По ком звонит ко-локол. М.: Aenigma, 2004. с. 333–334.

563 Hamlet, Act II, Scene 2.564 The Waterstone of the Sages. Part IV.565 Philalethes Eugenius. Coelum Terrae/ Magia Adamica: or the antiquitie of magic, and

Джон Донн алхимический

Documents