Baryshnikov A.Ye. 2014: The Concept of Identity in Contemprorary Romano-British Studies // A.V. Makhlayuk, O.L. Gabelko (eds.). Antiquitas Aeterna. Issue 4. Nizhny Novgorod. P.373-388.

1

Барышников А.Е., Калуга

Концепт идентичности в современных исследованиях римской

Британии1

Исходный вариант статьи, которая опубликована (с небольшими правками) в очередном,

четвёртом выпуске альманаха «Antiquitas Aeternae» (Нижний Новгород, ред. О.Л.

Габелко, А.В. Махлаюк) в 2014 году.

Понятие «идентичность» появилось в романо-британских исследованиях сравнительно

недавно — в 90-х гг. XX в. — но всего за двадцать лет стало одним из наиболее часто

используемых концептов в арсенале учёных, занимающихся изучением провинции.

Подобную ситуацию не стоит считать случайной. Возникновение и последующий рост

интереса к анализу идентичности жителей римской Британии был обусловлен двумя

обстоятельствами. Во-первых, идентичности древних культур стали популярной темой

исследования для антиковедов, занимающихся историей Римской империи в целом2. Во-

вторых, к указанному периоду романо-британские исследования оказались в

своеобразном теоретическом кризисе. Этот кризис был связан с пересмотром концепции

романизации, обычно выступавшей в качестве фундамента для реконструкций

провинциальной истории3. Последние два десятилетия данная концепция подвергалась

жёсткой критике — её характеризовали как устаревшую, построенную на стереотипах,

идеологически ангажированную теорию, возникшую в колониальную эпоху4. Но главный

недостаток романизации заключался в том, что основанная на ней реконструкция истории

римской Британии отличалась схематичностью и упрощённостью; традиционное

понимание истории провинции не сообразовывалось с качественными и количественными

изменениями корпуса источников. Лакуну, образовавшуюся в результате деконструкции

романизации, нужно было заполнить — и это обстоятельство подвигло исследователей на

1 Данная статья является расширенным вариантом доклада, прочитанного в рамках II авторско-читательской

конференции альманаха «Antiquitas Aeterna» (Нижний Новгород, апрель 2014 года). Автор выражает

искреннюю признательность всем коллегам, высказавшим свои суждения в процессе обсуждения работы.

Мы также хотим поблагодарить А.В. Махлаюка и Т.А. Ивлеву, без помощи которых эта публикация была

бы значительно беднее как по содержанию, так и по библиографии; наконец, отдельной благодарности

заслуживает Евгения Спасская, высказавшая ряд ценных замечаний при обсуждении ключевых положений

статьи. Ответственность за все ошибки и неточности лежит исключительно на совести автора. 2 E.g. Perkins 2009, Revell 2009 (в работе Л. Ревелл материал из Британии анализируется вместе с

источниками, касающимися жизни других регионов Империи). В отечественном антиковедении данной

проблеме посвящена статья В.В. Дементьевой: Дементьева 2009. 3 Об этом см.: Барышников 2012б.

4 Mattingly 2007, 14. О влиянии постколониализма на современную археологию (в том числе романо-

британские исследования) см.: Gosden 2001.

2

поиск и применение свежих идей, которые позволили бы лучше понять и точнее

реконструировать прошлое. В процессе выработки новой методологии важную роль

сыграли (и продолжают играть) теории и концепты, сформулированные в других отраслях

гуманитарного знания5. Особое место среди них занимает концепт идентичности. С

помощью данного термина можно, как полагают многие исследователи, преодолеть

стереотипное понимание культурных трансформаций в провинции, основанное на

характерном для теории романизации противопоставлении цивилизованных «римлян» и

диких «бриттов»6.

В 1990-е гг. появляется целый ряд исследований римской Британии и других регионов

Империи, сосредоточенных на анализе древних идентичностей: гендерных,

этнокультурных, групповых7. Идентичность активно используется при реконструкции

социокультурных перемен, происходивших в римских провинциях8, — так, в знаковой

монографии Г. Вулфа, посвящённой римской Галлии, данный термин употребляется 69

раз. Стоит отметить, что в большинстве исследований этого периода понятие

«идентичность» фигурирует как нечто само собой разумеющееся, не требующее

развёрнутого определения и специальной характеристики.

Первые попытки сформулировать определение идентичности применительно к истории и

археологии римской Британии, а также выработать методологические средства изучения

древних идентичностей были предприняты на рубеже столетий. Пожалуй, первой

попыткой осмыслить концепт идентичности стала статья Дж.Д. Хилла9. Автор заметил,

что, хотя методологический аппарат, связанный с концептом идентичности, появился в

научных публикациях сравнительно недавно, в реальности романо-британские

исследования всегда были сосредоточены на анализе провинциальной идентичности10

. За

свежей терминологией скрывается новое, более точное понимание идентичности,

представляющей собой фундамент человеческой природы. Дж.Д. Хилл отмечает, что

5 Например, теория глобализации, первоначально сформулированная экономистами и набирающая всё

большую популярность в других дисциплинах, связанных с изучением человека и общества, — Pitts 2008;

концепты «креолизации» и «бриколажа культур», появившиеся в публикациях, посвящённых истории и

этнографии Карибского бассейна — Webster 2001, Terrenato 1998; понятие «габитус», родившееся в недрах

социологии, —Pitts 2007. См. также недавнюю статью Эндрю Гарднера: Gardner 2013. 6 О гносеологических проблемах, связанных с использованием этого традиционно противопоставления см.:

Barrett 1997. 7 Наибольшее число подобных работ увидело свет благодаря активной деятельности организаторов

регулярной «Конференции теоретической римской археологии». В рамках этого научного мероприятия

прошли апробацию и были опубликованы десятки статей, основанных на критическом осмыслении

традиционных взглядов на историю провинции и Империи. E.g.: Meadows 1994; Van Driel-Murray 1995;

Allason-Jones 1995; Scott 1995; Laurence, Berry 1998; Petts 1998; Jundi, Hill 1998; James 1999; Clarke 1999;

Williams 1999. 8 Woolf 1998.

9 Hill 2001.

10 Hill 2001, 12, 15.

3

идентичности даются раз и навсегда при рождении, но создаются человеком в течение

всей жизни. Они не статичны, но меняются в процессе человеческой деятельности и

взаимодействия с другими людьми. Кроме того, идентичности не свободны от внутренних

противоречий11

. Само понятие идентичности, по словам автора, имеет глубокую

психологическую основу и может быть определено как «то, кем ты являешься, кем

хочешь являться, кем счастлив быть»12

. Региональная, гендерная, возрастная,

субгрупповая и классовая идентичности являются ядром, вокруг которого строится

отношения человека с окружающим миром13

. Для реконструкции этих идентичностей

необходим анализ четырёх аспектов повседневной жизни: телесного (одежды, гигиены,

медицинского ухода, обращения с телом после смерти); пищевого (культурных,

социальных и политических особенностей рациона); пространственного (организации

жилого и нежилого пространства, структуры поселений); потребительского (потребностей

человека, а также путей, методов, способов получения товаров и вещей людьми)14

.

Подобный анализ может быть осуществлён только при наличии крайне

детализированных, сделанных по единому образцу записей обо всех находках, которые

совершаются в процессе археологических исследований.

Статья Дж.Д. Хилла является своеобразным наброском, первой попыткой осознать саму

проблему исследования идентичностей римской Британии: в ней нет обстоятельного

разбора теорий идентичности, нет инструкций и развёрнутого изложения методов

изучения идентичности, нет примеров подобного изучения. Но, как показывают новейшие

публикации, многие мысли, высказанные автором, оказались продуктивными15

.

В начале XXI в. ряд британских антиковедов предпринимает попытки не только

разработать методы изучения идентичностей римской Британии, но и применить их к

конкретному материалу источников. Здесь стоит особо выделить трёх исследователей —

Д. Мэттингли, Э. Гарднера и М. Питтса.

Д. Мэттингли изложил своё видение концепта идентичности в специальной статье, а чуть

позже использовал сформулированные принципы в большой монографии, посвящённой

истории Британии как провинции Римской империи16

. Исходной посылкой для

теоретических построений исследователя стал тезис о сложности, многоплановости и

11

Hill 2001, 12, 14. 12

Hill 2001, 14. 13

Hill 2001, 15-16. 14

Hill 2001, 17. 15

См., например: Ivleva 2012a, 13. 16

Mattingly 2004; Mattingly 2007. См. рецензию на русском: Барышников 2012а.

4

многообразии существования и развития романо-британского общества17

. Эта сложность

не может полноценно изучаться с позиций традиционной теории романизации, так что

необходимо сформировать новые подходы. Анализ идентичностей оказывается одним из

таких подходов — помимо концепта идентичности в трудах Д. Мэттингли важную роль

играют понятия «ландшафт» (landscape)18

и «различающийся опыт» (discrepant

experience)19

. Последнее тесно связано с концептом идентичности: по мнению автора,

жители Британии по-разному выстраивали отношения с завоевателями и их культурой;

опыт этих отношений серьёзно различался, соответственно, различались и идентичности,

формировавшиеся у жителей провинции. Что интересно, самому термину «идентичность»

Д. Мэттингли не даёт определения, но выделяет факторы, формировавшие

индивидуальную и групповую идентичность в римском мире20

. К ним относится

социальный статус, материальное состояние, локализация в пространстве (место

проживания или пребывания), правовой статус, связь с имперским аппаратом управления,

профессиональная деятельность, религия, происхождение, языки, гендер и возраст21

.

Идентичность человека, отмечает исследователь, многопланова и динамична —

отдельные её стороны могут меняться с течением времени и под давлением обстоятельств.

В качестве иллюстрации своего подхода Д. Мэттингли анализирует надгробную надпись

Регины, обнаруженную в Саут Шилдс (RIB, I, 1065): она принадлежала к бриттскому

племени катувеллаунов, была рабыней, впоследствии стала вольноотпущенницей и

супругой сирийца Барата, который был то ли военным, то ли купцом, торговавшим на

границе провинции22

. Случай с Региной исключителен; обычно учёные не располагают

столь подробной информацией для реконструкции индивидуальных идентичностей

жителей римской Британии. Намного чаще исследователи вынуждены восстанавливать

отдельные аспекты коллективных идентичностей, опираясь на данные материальной

культуры, отрывочные сведения эпиграфики и античной традиции. Анализируя

идентичности римского гарнизона острова и жителей городов провинции, Д. Мэттингли

выделяет типичные их черты и получает таким образом варианты групповых

идентичностей. Так, воинское сообщество обладает более сильной, по сравнению с

17

Это наблюдение стало одной из главных предпосылок для пересмотра концепции романизации и

традиционных представлений о жизни в римских провинциях. См.: Millett 2005, 2. 18

Определения сам исследователь не даёт, что несколько удивительно, поскольку понятие «landscape»

является стержневым для нескольких глав, посвящённых жизни в сельской местности (см. Mattingly 2007,

353-490). Из контекста ясно, что Д. Мэттингли имеет в виду культурный ландшафт и особое внимание

уделяет систематизации типов поселений и построек. 19

Mattingly 1997. 20

По дальнейшему тексту статьи кажется, что в понимании термина Д. Мэттингли следует Ш. Джонс: Jones

1997, 18-19. 21

Mattingly 2004, 11; Mattingly 2007, 18. 22

Mattingly 2007, 18.

5

другими социальными группами, «привычкой к эпиграфике» («epigraphic habit»),

выражавшейся во множестве алтарей и надгробий, с особым набором почитаемых богов

(от традиционных римских до галльских — Камула и Тевтата), специфическим

рационом23

. Городская идентичность римской Британии выглядит «менее римской»: в

религиозной жизни городов значительно большую роль играют местные традиции,

монументальных надписей и скульптур значительно меньше, чем в фортах и постоянных

лагерях легионов24

. Стоит отметить, что построения Д. Мэттингли являются скорее

обобщёнными образами групповых идентичностей провинции, а не детальными

реконструкциями всех факторов, формирующих идентичность25

.

Иной подход продемонстрирован в работах Э. Гарднера, специалиста по позднеримскому

гарнизону Британии26

. Его методология выстроена на широком привлечении

социологических построений и обстоятельном анализе источников, прежде всего, данных

материальной культуры27

. По Э. Гарднеру, идентичность — комплексный и многомерный

концепт, конструируемый человеком в процессе «социальной практики» —

взаимодействия с другими людьми28

. Идентичность является одним из качеств

человеческой жизни, связывающим в роли своеобразного символического посредника

деятельность и структуру29

. В ней можно выделить три уровня: макро- (ассоциация с

государством, Римом и римским образом жизни, военным/гражданским сообществом,

этносом), мезо- (принадлежность к той или иной общности, статус, возраст, гендер,

религия, семья и родственные связи) и микро- (идентичность индивида, специфические

характеристики отдельного человека)30

. В попытке разобраться с позднеримской военной

идентичностью, её вариациями и составляющими, Э. Гарднер предпринял попытку

проанализировать источники, связанные с фортами, постоянными лагерями и другими

местами, где были расквартированы и действовали части провинциального гарнизона31

.

Выяснилось, что «военная идентичность» позднеримского времени отнюдь не была

монолитной и единообразной. В выстроенных вдоль вала Адриана фортах располагались

подразделения с серьёзно различающимися идентичностями — так, в Хаузстедс

материальная культура и идентичность гарнизона оставались практически неизменными

23

Mattingly 2007, 199-204, 211, 217, 220-222. 24

Mattingly 2007, 299, 301, 304-306. 25

Это обстоятельство можно объяснить жанровыми особенностями рассматриваемых работ: одна из них

является теоретико-методологической статьёй, другая — книга об истории римской Британии вообще,

рассчитанная на широкую читательскую аудиторию. 26

Gardner 2007; См. также ряд ранних статей: Gardner 1999; Gardner 2002. 27

Особое влияние на автора оказали труды Э. Гидденса. См.: Gardner 2007, 39-51. 28

Gardner 1999, 404. 29

Gardner 2007, 18, 239. 30

Gardner 2007, 240, fig. 5.3. 31

См. особенно: Gardner 2007, 197-242.

6

со II в. н.э., в то время как отряды, служившие в Саут Шилдс были больше похожи на

современную им римскую армию, действовавшую на континенте32

. В этот период, судя по

данным источников, всё меньше различий сохранялось между вещественными

проявлениями городской и военной идентичностей33

; на севере острова также стирались

видимые отличия (достаточно хорошо определяемые на юге) между представителями

провинциальной администрации и командным составом армии34

. С точки зрения

гендерной идентичности, форты и лагеря позднеримской Британии оставались местами

пребывания мужчин35

; с этническими идентичностями солдат ситуация сложнее —

отделить бриттов от германцев, галлов от римлян подчас невозможно36

. Тем не менее, Э.

Гарднеру удалось продемонстрировать, насколько сложными, многомерными и

изменчивыми могут быть идентичности, которые раньше объединялись под общим

определением «военной идентичности».

Ещё один подход к изучению проблемы можно встретить в трудах М. Питтса37

. Он

заключает, что идентичность в сущности своей основана на изменяющихся, ситуативных,

субъективных идентификациях себя и других, укоренённых в повседневной практике и

историческом опыте, которые также подвержены трансформациям и изменениям38

.

Привлекая теоретические наработки П. Бурдьё, М. Питтс подчёркивает особую важность

повседневной деятельности и социальной практики для понимания и реконструкции

идентичностей жителей римской Британии39

. Сам автор осуществил масштабное

исследование повседневных практик питания и питья в юго-восточной Британии40

. Его

цель заключалась в том, чтобы «с помощью контекстуального анализа пропорционального

отношения между различными видами сосудов» понять изменения в идентичности

жителей региона41

. В результате удалось выделить четыре основных периода в развитии

юго-востока Альбиона, каждому из которых соответствовала своя традиция потребления

пищи и напитков и, следовательно, свой набор идентичностей. Первый период (50—15 гг.

до н.э.) характеризовался преобладанием бриттских форм сосудов с редкими

«вкраплениями» импортных амфор; состав керамических комплексов указывает на

32

Gardner 2007, 220-223. 33

Gardner 2007, 228. 34

Gardner 2007, 221-227. 35

Gardner 2007, 229-231. 36

Gardner 2007, 235-237. 37

Pitts 2004, Pitts, Perring 2006, Pitts 2007. 38

Pitts 2007, 701; Jones 1997, 13-14. 39

Pitts 2007, 701. 40

Pitts 2004, Pitts 2005a, Pitts 2005b, Pitts 2005c, Pitts, Perring 2006. 41

Pitts 2007, 703. Описание методов анализа керамики (EVE, CA и MNV) см.: Pitts, Perring 2006, 197-199.

7

особую важность коллективных пиров и массовое потребление местных пива42

. Второй

период (15 г. до н.э. — 40 г. н.э.) указывает на усиление торговых и культурных связей с

континентом. Возникает и растёт импорт столовой посуды из римской Галлии, местные

мастера начинают копировать её формы; происходят постепенные изменения в питании,

хотя пиры, судя по всему, сохраняют своё значение43

. На третьем этапе (40—70 гг. н.э.),

совпадающего со временем постепенного римского завоевания острова, происходят

изменения, связанные с основанием колонии в Камулодуне и муниципия в Веруламии44

.

Жители вновь созданных городских центров пили и ели в соответствии с

континентальными, имперскими традициями, что и отразилось в керамических

комплексах этих городов. В них преобладал импорт: активно использовались мортарии,

бельгская керамика, сосуды стиля terra sigillata. Иной была картина в поселениях бриттов,

сохранившихся с доримского времени — здесь продолжаются местные традиции питания.

Кроме того, анализ инвентаря некоторых погребений местной элиты демонстрирует

смешение традиций и рождение новых, романо-британских идентичностей45

. Наконец,

последний, самый продолжительный, период (70—200 гг. н.э.) ознаменовался самыми

серьёзными переменами. Окончательно ушла в прошлое бриттская традиция

коллективных пиров, вместе с ней закончилось (или существенно сократилось)

производство некоторых местных типов сосудов. Новый образ питания и повседневной

жизни (а вместе с ними и новое ощущение идентичности) постепенно распространился из

городов в сельскую местность, не вытесняя, впрочем, бриттские традиции совсем46

.

Важную роль в процессе распространения новых обычаев питания и новых

идентичностей, по мнению М. Питтса, сыграло появление (или трансформация) «среднего

класса», который, утратив потребность в старых социальных практиках, стал осваивать

новые47

.

Несмотря на порой значительную разницу в исходных методологических установках,

работы Д. Мэттингли, Э. Гарднера, М. Питтса показывают, что исследование

идентичности являются весьма перспективным направлением научной работы. Выводы,

сделанные в результате этих исследований, позволяют отойти от упрощённой картины

взаимоотношений римлян и бриттов, помогают более полно реконструировать историю

42

Pitts 2007, 704. Здесь и далее мы ссылаемся на краткое подведение итогов, осуществлённое автором в

статье 2007 года. Более подробно см.: Pitts 2004, Pitts 2005a, Pitts, Perring 2006. 43

Pitts 2007, 704-706. 44

Pitts 2007, 704-705. 45

Pitts 2007, 707. 46

Pitts 2007, 708. 47

Ibid.

8

римской Британии, дают шанс увидеть, сколь различными были следствия превращения

большей части острова в провинцию48

.

Подобный потенциал концепта идентичности превращает его в желанный инструмент

познания, к которому всё чаще и чаще прибегают специалисты. За последние пять лет

появился целый ряд интересных исследований идентичности жителей римской Британии,

среди которых нужно особенно отметить интересные работы Х. Экардт о диаспорах

провинции и Т.А. Ивлевой о выходцах из Британии, живших на континенте49

.

Впрочем, нельзя сказать, что в деле изучения идентичностей римской Британии всё

обстоит гладко. К нынешнему моменту в исследованиях всё более заметными становятся

некоторые проблемы как объективного, так и субъективного характера.

Одной из таких проблем является чрезмерная популярность концепта идентичности. Эта

популярность в романо-британских исследованиях, с одной стороны, обусловлена

кризисом теории романизации и подкрепляется первыми интересными результатами —

фундированными и глубокими исследованиями, упомянутыми выше. С другой стороны,

идентичность превратилось в «модное» слово, активно используемое не только учёными,

но и людьми, подчас бесконечно далёкими от науки, — политиками, общественными

деятелями и журналистами50

. Идентичность оказывается слишком часто употребляемым

термином; возникает иллюзия, что он понятен всем и не требует дополнительных

пояснений. Это, в свою очередь, негативно отражается на конкретных исследованиях: как

отметил М. Питтс, значительной части публикаций, связанных с идентичностью Империи

и провинций, не хватает теоретического фундамента51

. Популярность идентичности имеет

и ещё одну «тёмную» сторону. Концепт, понятный, как кажется, всем и подходящий для

изучения самых разных тем, вытесняет на периферию теоретической мысли иные

подходы, превращаясь тем самым в ярлык, этакий новый вариант «романизации».

Неопределённость и многозначность термина, слишком частое его употребление,

усугубляемое ангажированным использованием в политическом дискурсе, — всё это уже

породило дискуссию о смысле концепта, возможности и границах его применения в

48

Pitts 2007, 709. 49

Eckardt 2010; Leach, Eckardt, Chenery, Muldner, Lewis 2010. Упоминания также заслуживают более ранние

труды Хэллы Экардт, прежде всего, те, в которых она реконструирует идентичности на основе анализа

масляных ламп, импортировавшихся в римскую Британию: Eckardt 2000, Eckardt 2002. Ivleva 2011, Ivleva

2012a, Ivleva 2012b. 50

В 1968 году этот факт отметил Э. Эриксон, психолог, во многом благодаря книге которого идентичность

стала объектом пристального внимания учёных: Эриксон 2006, 24. Статистический сервис Google Ngram

Viewer хорошо иллюстрирует ситуацию: с 1960-х гг. происходит рост числа употреблений слова «identity»,

пик этого роста приходится на начало 2000-х. Схожим образом дело обстоит с корпусом русскоязычных

текстов: только здесь популярность «идентичности» начинает резко расти с 1980-х гг. 51

Pitts 2007, 699.

9

антропологической науке52

. Представляется, что опыт антропологов следует учитывать

при исследовании идентичности в древнем мире вообще и римской Британии в

частности53

.

Ещё одна проблема становится заметна при взгляде на имеющиеся в распоряжении

учёных источники. Корпус романо-британской эпиграфики невелик, поэтому важнейшую

роль для изучения идентичностей провинции играют памятники материальной культуры,

прежде всего, артефакты — именно в них актуализируются, проявляются, реализуются и

взаимодействуют различные идентичности человека; они выступают одновременно

продуктом идентичности и средством, с помощью которого идентичность формируется54

.

Однако исследование комплексов артефактов, их функций, символических значений,

«генеалогий» и «биографий» предъявляет строгие требования к самой науке. Для того,

чтобы результаты работы получились удовлетворительными, необходимы подробные и

аккуратно подготовленные к публикации отчёты о раскопках — а они, как указывает Р.

Рис, в последнее время встречаются нечасто55

. Кроме того, требуется системная

подготовка учёных с «узкой» специализацией, занимающихся изучением одного

конкретного типа артефактов, которые могли бы не только осуществлять атрибуцию

объектов, но и соотносить их с региональным, провинциальным и имперским

контекстами56

. При соблюдении указанных условий исследование провинциальных

идентичностей через материальную культуру представляется весьма многообещающим, о

чём свидетельствует появление в последние годы ряда методологически важных

публикаций57

.

Наиболее серьёзные проблемы, на наш взгляд, связаны с самим понятием идентичности. В

рассмотренных выше публикациях достаточное внимание уделялось методам

исследования идентичности, факторам, влияющим на её формирование и развитие, связи с

материальной культурой и повседневностью, но практически отсутствуют определения

самого термина. Редкое исключение составляет простая, если не сказать, упрощённая

дефиниция, предложенная Дж.Д. Хиллом, согласно которому идентичность — это ответ

52

Brubaker, Cooper 2000, 2. С возражениями Р. Брубэкеру и Ф. Куперу (а также другим критикам

идентичности) выступил Й. Сокефельд: Sokefeld 2001. См. также: Poole 1994, Petrovic 2006. Интересно, что в

учебнике Р. Скупина и К. ДеКорсе термин идентичность не включён в специальный глоссарий и

используется так, словно его значение очевидно любому читателю: Scupin, DeCorse 2012. 53

См., например, Ivleva 2012a, 1-2. 54

Revell 2009, 3; Ivleva 2012a, 8-11; Gosden 2005, Antonaccio 2009. 55

Reece 2009, 380. 56

Hill 2001, 18; Allason-Jones 2001. 57

Прежде всего, речь идёт об учебнике, написанном коллективом авторов под руководством Л. Элласон-

Джонс: Artefacts in Roman Britain… 2011; кроме того, следует отметить интересную книгу Й. Ферриса, в

которой поднимается ряд вопросов, связанных с идентичностью: Ferris 2012. На осень 2014 года

запланирован выпуск монографии Х. Экардт, посвящённой вопросам идентичности и материальной

культуре северо-западных провинций: Eckardt 2014.

10

на вопрос «кем ты являешься, кем хочешь являться, кем счастлив быть»58

. Д. Мэттингли,

М. Питтс не дают собственных трактовок термина, но отсылают к уже высказанным в

археологической литературе тезисам, прежде всего, к характеристикам этнической,

культурной идентичностей и «этничности», сформулированных в книге Ш. Джонс59

.

Особенно странным выглядит отсутствие определения идентичности в монографии Э.

Гарднера: автор, несколько раз отметив, что занимается исследованием идентичности,

подробно разбирает теорию структурации, концепт деятельности и структуры, выделяет

измерения человеческой жизни, уровни идентичности, но при этом не формулирует

определения последней. В связи с этим трудно избавиться от ощущения, что, несмотря на

отсылки к одним и тем же теоретическим и методологическим публикациям в

рассматриваемых работах, исследователи по-разному понимают содержание и структуру

идентичности. Так, компоненты идентичности в одном исследовании практически

совпадают с факторами, формирующими идентичность, в другом; в одних исследованиях

идентичность делится на уровни, в других представляет собой единую сущность; не ясны

различия между аспектами (вариантами) идентичности — культурная идентичность часто

отождествляется с этнической, а иной раз и вовсе служит синонимом социальной;

наконец, одни авторы говорят об общей идентичности, включающей в себя результаты

гендерной, социальной, культурной и этнической идентификаций человека, другие — о

множестве отдельных, «узких» идентичностей.

На наш взгляд, источники этой неразберихи следует искать за пределами собственно

романо-британских исследований и антиковедения в целом. Возникнув в недрах

психологии, идентичность постепенно стала объектом исследования для социологов,

философов, антропологов и археологов60

. В каждой области знания сформировался свой

круг изучаемых аспектов идентичности, родились самостоятельные аналитические

подходы, были сформулированы собственные трактовки понятия61

. Более того, эти

трактовки могли различаться не только у представителей одной дисциплины, но и внутри

одной публикации62

. В результате психологическое понимание идентичности, основанное

на понятии «Я», оказывается весьма далёким от того концепта, который используется

58

Hill 2001, 14. 59

Mattingly 2004, 8; Pitts 2007, 701; Jones 1997, XIII, 13-14; См. также: Jones 2007, 54. 60

Об истоках концепта в психологии и социологии см.: Kroger, Marcia 2011. О взаимодействии

антропологии и археологии см.: Gosden 1999. 61

Vignoles, Schwartz, Luyckx 2011, 7-8. 62

Так, Э. Эриксон использовал термин «идентичность» сразу в нескольких значениях: как «сознательное

чувство уникальности индивида», как «бессознательное стремление к непрерывности опыта», как

«солидаризацию с идеалами группы». См.: Эриксон 2006, 218.

11

археологами и историками63

. Если принять в качестве базового определения идентичности

предложенную в новейшей литературе формулировку «ответ на вопрос “кто ты?”»64

, то

можно сказать, что представители разных областей знания задают его по-разному и

получаются разные ответы. В самом различии подходов нет ничего предосудительного,

оно во многом предопределено разницей в корпусе источников и области исследований

каждой из наук. Проблема заключается в том, что все «узкие» места концепта

идентичности, неоднозначность и неясность его трактовок — всё то, что отмечал ещё Э.

Эриксон, — всё это переходит в другие дисциплины вместе с самим концептом,

усложняясь и усложняя возможность понимания и изучения идентичности. Как связаны

между собой понятия «идентичность» и «самость»? Чем личность отличается от

идентичности65

? Как соотносятся друг с другом личная и коллективная идентичности?

Является ли идентичность динамичным, развивающимся феноменом или для неё

характерна стабильность? Можно ли говорить о единой, идентичности или правильнее

будет рассматривать аспекты идентичности изолированно, словно они составляю

самостоятельные идентичности? Чтобы быть последовательными и не затеряться в дебрях

интерпретаций, исследователям — к какой бы науке они не принадлежали — следует

ответить на эти вопросы. В этом смысле особенно важными представляются

междисциплинарные изыскания, направленные на уточнение существующих

представлений идентичности и формирование обобщающего, конвенционального

понимания концепта66

. Подобное понимание необходимо и для выявления уникальности и

особенности каждого из дисциплинарных подходов. Выяснить, чем и почему

идентичность в археологии и антиковедении существенно отличается от общего

определения идентичности в гуманитарном знании, можно лишь в том случае, если

последнее корректно и полно сформулировано.

Осознание специфики анализа и реконструкции идентичностей в древности необходимо,

поскольку недостаточно критическое восприятие теоретических разработок других

дисциплин вкупе с общественной атмосферой порождает серьёзную опасность

модернизации исторического материала. Исследователи, попадающие в эту ловушку,

начинают задавать источникам вопросы, которые являются актуальными сейчас, но не

63

Если в трудах Э. Эрискона и его последователей идентичность является «тождественностью человека

самому себе», то в современных археологических и антиковедческих работах она, образно говоря,

представляет отражение самого себя, которое человек видит в зрачках других. 64

Vignoles, Schwartz, Luyckx 2011, 2. 65

Вопрос о специфике личности в древности сам по себе крайне сложен и заслуживает отдельного внимания

исследователей. В отечественной науке ему, в частности, посвящён номер альманаха «Одиссей» (особенно

интересны ответы на редакционную анкету): Одиссей… 1990, 10-89. 66

См.: Cotes 2006. Особого внимания заслуживает вышедший несколько лет назад двухтомник,

посвящённый методологии идентичности: Handbook of Identity 2011.

12

существовали в античности. Наглядным примером такого подхода может служить

небольшой фрагмент из новейшей монографии Й. Ферриса, посвящённый образу

африканца в римской Британии: проанализировав вещественные источники, автор

замечает, что расовой дискриминации в провинции не наблюдается67

. Изначальная

очевидность ответа заставляет задуматься, а нужно ли вообще задавать столь актуальный

для современности и не столь значимый для древности вопрос? Представляется, что

намного более продуктивно было бы отстраниться от современных проблем и пытаться

анализировать древнюю идентичность in situ, не вырывая из культурно-исторического

контекста. Так, недостаточно просто определить уровень благосостояния исследуемого

объекта (человека или коллектива) и соотнести их со средними показателями по

провинции или Империи, важно выяснить, что это имущественное положение означало,

как воспринималось окружающими. Просто обозначить этническую, племенную и

общинную принадлежность индивида можно, но этого мало; нужно постараться понять,

чем эта принадлежность была для него самого и для других. Можно воссоздать пёструю

палитру религиозных пристрастий жителей провинции, но без учёта специфики сознания

человека древности мы получим набор божеств, которые для нас являются лишь именами

и символами римской власти или бриттского сопротивления, в то время как для населения

острова они были частью реального мира.

Такой подход требует от исследователей комплексного анализа античной традиции,

эпиграфики и вещественных источников. К свидетельствам римских и греческих авторов

в последнее время принято относиться скептически, для чего, на наш взгляд, нет веских

причин68

. Действительно, сообщения античных писателей не дают нам возможность

объективно посмотреть на бриттские племена, но они позволяют реконструировать

имперские идентичности и системы ценностей. В этой связи показательным кажется

пассаж из одного трактата Цицерона: «Человека характеризует имя, происхождение, образ

жизни, воспитание, поведение, вкусы, судьба. К последней относится: богат он или беден,

знатный или простой, власть имущий или частный гражданин, прославлен или неизвестен,

свободный или раб» (De Inventione, I, 25). Это своеобразная «памятка», перечисляющая

ключевые компоненты, которые определяли самопрезентацию человека и восприятие его

окружающими в I в. до н.э. (и, как нам кажется, в более поздний период), должна быть

очень полезна исследователям римской идентичности. Игнорировать подобные

сообщения традиции столь же неразумно, сколь применять их в качестве универсального

67

Ferris 2012, 144-149. 68

E.g. Mattingly 2007, 37-38. Нам ближе позиция Э. Уоллес-Хэдрилла, который активно привлекает данные

традиции для реконструкции римской идентичности: Wallace-Hadrill 2012.

13

средства, равно подходящего как для анализа имперских идентичностей, так и

реконструкции бриттских. Комплексный, всесторонний анализ разных источников

позволит воссоздать идентичности римской Британии в противоречивой динамике их

развития.

На наш взгляд, идентичность является одним из наиболее перспективных инструментов

изучения жизни самой северной провинции Империи. Сам концепт, безусловно, требует

совершенствования, но появление целого ряда методологически значимых публикаций69

и

конкретных исследований70

внушает определённый оптимизм. Но не стоит забывать, что

анализ идентичности не является универсальным решением всех проблем, возникающих

перед исследователями римской Британии.

69

Meskell 2001, Babic 2005, Diaz-Andreu 2005, Edwards 2005, Lucy 2005a, Lucy 2005b, Hodos 2009. 70

Gardner 2007, Ivleva 2012a, Mattingly 2007, Pitts 2005a.

14

Барышников А.Е.

Концепт идентичности в современных исследованиях римской Британии

Статья посвящена появлению и распространению концепта идентичности в современных

романо-британских исследованиях. Автор рассматривает важнейшие публикации,

связанные с теоретической разработкой концепта и его практическим применением в

исследованиях истории провинции. Несмотря на интересные результаты и выводы,

полученные в ходе этих исследований, сам концепт идентичности требует

совершенствования. Ряд проблем, таких как, избыточная популярность идентичности,

недостаточная ясность самого термина «идентичность», опасность модернизации

исторической реальности, должны внушить исследователям дополнительную

осторожность. При этом концепт идентичности остаётся одним из наиболее

перспективных инструментов исследования жизни римской Британии.

Ключевые слова: римская Британия, идентичность, романизация

A.Ye. Baryshnikov

The Concept of Identity in contemporary Romano-British Studies

The paper deals with emergence and development of the concept of “identity” in contemporary

Romano-British scholarship. The author considers the most important publications concerned

with the theoretical research of the concept and its practical use in the studies of provincial

history. Despite some interesting results and conclusions made during these studies the concept

still needs to be upgraded. Several problems such as an odd popularity of identity, an insufficient

clarity of its meaning, a danger of anachronisms must make scholars more careful. But with

despite all this matters the concept of identity remains one of the most promising tools for the

investigation of life in Roman Britain.

Key words: Roman Britain, identity, romanization

Список сокращений

RIB I — Collingwood R.G., Wright R.P. The Roman Inscriptions of Britain. Vol.I. Inscriptions

on stone. — Oxford, 1965

Литература

Allason-Jones L. 2001: Material culture and identity // Britons and Romans: advancing an

archaeological agenda / S. James, M. Millett (ed.). York, 19-25.

Allason-Jones L. 1995: ‘Sexing’ Small Finds // Theoretical Roman Archaeology: Second

Conference Proceedings / P. Rush (ed.). Aldershot, 22-32.

15

Antonaccio C.M. 2009: (Re)defining ethnicity: culture, material culture and identity // Material

culture and social identities in the Ancient world / S. Hales, T. Hodos (ed.). NY, 32-54.

Artefacts in Roman Britain... 2011: Artefacts in Roman Britain. Their purpose and use / J.

Allason-Jones (ed.). Cambridge.

Babic S. 2005: Status identity and archaeology // The Archaeology of Identity. Approaches to

Gender, Age, Status, Ehtnicity and Religion / M. Diaz-Andreu, S. Lucy, S. Babic, D.N. Edwards.

L., 67-86.

Barrett J.C. 1997: Romanization: a critical comment // Dialogues in Roman Imperialism / D.J.

Mattingly (ed.). Portsmouth, Rhode Island. 51-66.

Brubaker R., Cooper F. 2000: Beyond ‘Identity’ // Theory and Society. 29, 1-47.

Clarke S.1999: Contact, Architectural Symbolism and the Negotiation of Cultural Identity in the

Military Zone // TRAC 98: Proceedings of the Seventh Annual Theoretical Roman Archaeology

Conference, Leicester 1998 / P. Baker, C. Forcey, S. Jundi, R. Witcher (ed.). Oxford, 36-45.

Cotes J. 2006: Identity studies: how close are we to developing a social science of identity — an

appraisal of the field // Identity: an international journal of theory and research. 6 (1), 3-25.

Diaz-Andreu M. 2005: Gender Identity // // The Archaeology of Identity. Approaches to Gender,

Age, Status, Ehtnicity and Religion / M. Diaz-Andreu, S. Lucy, S. Babic, D.N. Edwards. L., 13-

42.

Eckardt H.2010: A long way from home: diaspora communities in Roman Britain // Roman

diasporas: archaeological approaches to mobility and diversity in the Roman Empire / H. Eckardt

(ed.). Portsmouth, Rhode Island, 99-130.

Eckardt H. 2000: Illuminating Roman Britain // TRAC 99: Proceedings of the Ninth Annual

Theoretical Roman Archaeology Conference, Durham 1999 / G. Fincham, G. Harrison, R.

Rodgers Holland, L. Revell (ed.). Oxford, 8-21.

Eckardt H.2002: Illuminating Roman Britain. Montagnac.

Eckardt H.2014: Objects and identities. Roman Britain and the North-Western Provinces.

Oxford (forthcoming)

Edwards N. 2005: Archaeology of religion // The Archaeology of Identity. Approaches to

Gender, Age, Status, Ehtnicity and Religion / M. Diaz-Andreu, S. Lucy, S. Babic, D.N. Edwards.

L., 110-129.

Ferris I. 2012: Roman Britain through its objects. Stroud.

Gardner A. 1999: Military Identities in Late Roman Britain // Oxford Journal of Archaeology. 18

(4), 403-418.

Gardner A. 2002: Social Identity and the duality of structures in late Roman-period Britain //

Journal of Social Archaeology. 2 (3), 323-351.

16

Gardner A. 2007: An Archaeology of Identity. Soldiers and Society in Late Roman Britain.

Walnut Creek, California.

Gardner A. 2013: Thinking about Roman Imperialism: Postcolonialism, Globalisation and

Beyond? // Britannia. 44, 1-25.

Gosden C. 1999: Anthropology and Archaeology. A changing relationship. L., N.Y.

Gosden C. 2001: Postcolonial Archaeology: Issues of Culture, Identity and Knowledge //

Archaeological Theory Today / I. Holder (ed.). L., 241-261.

Gosden C. 2005: What Do Objects Want? // Journal of Archaeological Method and Theory, 12.3,

193-211.

Hill J.D. 2001: Romanisation, gender and class: recent approaches to identity in Britain and their

possible consequences // Britons and Romans: advancing an archaeological agenda / S. James,

M. Millett (ed.). York, 12-18.

Hodos T. 2009: Local and global perspectives in the study of social and cultural identities //

Material culture and social identities in the Ancient World / S. Halley, T. Hodos (ed.).

Cambridge.

Ivleva T.A. 2012a: Britons Abroad. The mobility of Britons and the circulation of British-made

objects in the Roman Empire. Ph.D. diss. Leiden University.

Ivleva T.A. 2012b: British military units and the identity of British-born recruits in the Roman

army, between the first and third centuries AD // Orbis Terrarum: Internationale Zeitschrift für

historische Geographie der alten Welt (2008-2011). 10, 59-92.

Ivleva T.A. 2011: British emigrants in the Roman Empire: complexities and symbols of ethnic

identities // TRAC 2010: Proceedings of the Twentieth Annual Theoretical Roman Archaeology

Conference, Oxford 2010 / D. Mladenovic, B. Russel (ed.). Oxford, 123-153.

James S. 1999: The Community of Soldiers: a Major Identity and Centre of Power in the Roman

Empire // TRAC 98: Proceedings of the Seventh Annual Theoretical Roman Archaeology

Conference, Leicester 1998 / P. Baker, C. Forcey, S. Jundi, R. Witcher (ed.). Oxford, 14-25.

Jones S. 1997: The Archaeology of Ethnicity: Constructing identities in the past and present. L.,

N.Y.

Jones S. 2007: Discourses of identity in the interpretation of the past // The archaeology of

identities: a reader / T. Insoll (ed.). L.,44-58.

Jundi S., Hill J.D. 1998: Brooches and Identities in First Century AD Britain: more than meets

the eye? // TRAC 97: Proceedings of the Seventh Annual Theoretical Roman Archaeology

Conference, Nottingham 1997 / C. Forcey, J. Hawthorne, R. Witcher (ed.). Oxford, 125-137.

Kroger J., Marcia J. 2011: The Identity Statuses: Origins,Meanings and Interpretations //

Handbook of Identity Theory and Research. Vol. I: Structures and Processes / S.J. Schwartz, K.

Luyckx, V.L. Vignoles (ed.). N.Y., 31-53.

17

Leach S., Eckardt H., Chenery C., Muldner G., Lewis M. 2010: Lady of York: migration,

ethnicity and identity in Roman Britain // Antiquity. 84 (323), 131-145.

Lucy S. 2005a: The archaeology of age // The Archaeology of Identity. Approaches to Gender,

Age, Status, Ehtnicity and Religion / M. Diaz-Andreu, S. Lucy, S. Babic, D.N. Edwards. L., 43-

66.

Lucy S. 2005b: Ethnic and Cultural Identities // The Archaeology of Identity. Approaches to

Gender, Age, Status, Ehtnicity and Religion / M. Diaz-Andreu, S. Lucy, S. Babic, D.N. Edwards.

L., 86-109.

Mattingly D. 2007: An Imperial Possession. Britain in the Roman Empire. L.

Mattingly D. 2004: Being Roman: expressing identity in a provincial setting // Journal of Roman

Archaeology. 17, 5-25.

Mattingly D. 1997: Dialogues of power and experience in the Roman Empire // Dialogues in

Roman Imperialism / D.J. Mattingly (ed.). Portsmouth, Rhode Island. 1-16.

Meadows K. 1994: You Are What You Eat: Diet, Identity and Romanisation // TRAC 94:

Proceedings of the Fourth Annual Theoretical Roman Archaeology Conference, Durham 1994 /

S. Cottam, D. Dungworth, S. Scott, J. Taylor (ed.). Oxford, 133-140.

Meskell L. 2001: Archaeologies of Identity // Archaeological Theory Today / I. Holder (ed.). L.,

187-213.

Millett M. 20058: The Romanization of Britain. An Essay in Archaeological Interpretation.

Cambridge.

Perkins J. 2009: Roman Imperial Identities in the Early Christian Era. L., N.Y.

Petrovic D. 2006: Anatomy of Identity. Theoretical Approach to Identity // Ethnological

Researches. 1.11, 235-259.

Petts D. 1998: Landscape and Cultural Identity in Roman Britain // Cultural Identity in the

Roman Empire / R. Laurence, J. Berry (ed.). L., N.Y., 79-94.

Pitts M.2005a: Consumption and identity in Essex and Hertfordshire, c. 50 B.C.-A.D.200: a

ceramic perspective. Ph.D. diss., University of York.

Pitts M. 2008: Globalizing the local in Roman Britain: an anthropological approach to social

change // Journal of Anthropological Archaeology. 27, 493-506.

Pitts M. 2004: «I drink, therefore I am?» Pottery consumption and identity at Elms Farm,

Heybridge, Essex // TRAC 2003: Proceedings of the Thirteenth Annual Theoretical Roman

Archaeology Conference, Leicester 2003 / B. Croxford, H. Eckardt, J. Meade, J. Weekes (ed.).

Oxford, 16-27.

Pitts M. 2005b: Pots and pits: drinking and deposition in Late Iron Age South-East Britain //

Oxford Journal of Archaeology. 24, 143-161.

18

Pitts M. 2005c: Regional identities and the social use of ceramics // TRAC 2004: Proceedings of

the Fourteenth Annual Theoretical Roman Archaeology Conference / J. Bruhn, B. Croxford, D.

Grogoropoulos (ed.). Oxford, 50-64.

Pitts M. 2007: The Emperor’s New Clothes? The Utility of Identity in Roman Archaeology //

American Journal of Archaeology. 111. 4, 693-713.

Pitts M., Perring D. 2006: The making of Britain’s first urban landscapes: the case of Late Iron

Age and Roman Essex // Britannia. 37, 189-212.

Poole F.J.P. 1994: Socialization, Enculturation and the Development of Personal Identity//

Companion Encyclopedia of Anthropology. Humanity, Culture and Social Life / T. Ingold (ed.).

N.Y., L., 831-860.

Reece R. 2009: Review: ‘An archaeology of identity: soldiers and society in Late Roman Britain’

by A. Gardner. Left Coast Press, Walnut Creek, 2007 // Britannia, 379-380.

Revell L. 2009: Roman Imperialism and Local Identities. Cambridge.

Scupin R., DeCorse C.R. 20127: Anthropology. A Global Perspective. L.

Sokefeld M. 2001: Reconsidering Identity // Anthropos. 96.2, 527-544.

Scott E. 1995: Women and Gender Relations in the Roman Empire // Theoretical Roman

Archaeology: Second Conference Proceedings / P. Rush (ed.). Aldershot, 174-189.

Terrenato N. 1998: The Romanization of Italy: global acculturation or cultural bricolage? //

TRAC 97: Proceedings of the Seventh Annual Theoretical Roman Archaeology Conference,

Nottingham 1997 / C. Forcey, J. Hawthorne, R. Witcher (ed.). Oxford, 20-27.

Van Driel-Murray C. 1995: Gender in Question // Theoretical Roman Archaeology: Second

Conference Proceedings / P. Rush (ed.). Aldershot, 3-21.

Vignoles V.L., Schwartz S.J., Luyckx K. 2011: Introduction: toward an integrative view of

identity // Handbook of Identity Theory and Research. Vol. I: Structures and Processes / S.J.

Schwartz, K. Luyckx, V.L. Vignoles (ed.). N.Y., 1-30.

Wallace-Hadrill A. 20122: The creation and expression of identity. The Roman World //

Classical Archaeology / Alcock S., Osborne R. (ed.). Chichester, 368-393.

Webster J.2001: Creolizing the Roman provinces // American Journal of Archaeology. 105.2,

209-225.

Woolf G. 1998: Becoming Roman. The origins of provincial civilization in Gaul. Cambridge.

Williams H.M.R. 1999: Identities and Cemeteries in Roman and Early Medieval Britain // TRAC

98: Proceedings of the Seventh Annual Theoretical Roman Archaeology Conference, Leicester

1998 / P. Baker, C. Forcey, S. Jundi, R. Witcher (ed.). Oxford, 96-107.

Барышников А.Е. 2012а: История римской Британии без романизации: концепция Дэвида

Мэттингли // Studia Historica. 12, 284-295.

19

Барышников А.Е. 2012б: Римская Британия и проблема романизации: кризис

традиционной концепции и дискуссия о новых подходах в современном английском

антиковедении // Вестник ННГУ. 6(3), 200-211.

Дементьева В.В. 2009: Римская идентичность: формирование традиций гражданского

коллектива // Античный мир и археология. 13, 203-213.

Одиссей… 1990: Одиссей. Человек в истории. Личность и общество. М.

Эриксон Э. 20062: Идентичность: юность и кризис / Пер. с англ. А.Д. Андреевой, А.М.

Прихожан, В.И. Ривош, Н.Н. Толстых; общ. ред. и предисл. А.В. Толстых. М.