ИТАЛЬЯНСКИЙ ФАШИЗМ И РУССКИЙ КОММУНИЗМ

"Ital'ianskii fashizm i russkii kommunizm" [Italian Fascism andRussian Communism]. Rossiia i sovremennyi mir: Problemy mneniia diskussiisobytiia [Russia and the Contemporary World (Russian Academy of

Sciences)] (1996): 291-316.

https://www.academia.edu/7309647

Кларк Джей Келвнт IIIИТАЛЬЯНСКИЙ ФАШИЗМ И РУССКИЙ КОММУНИЗМ1)

J. Calvitt Clarke IIIRussia and Italy Against Hitler: The Bolshevik-Fascist Rapprochement of the 1930s.

Westport, CT: Greenwood Press, 1991.

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Джексонвилль - небольшой американский городок, названный в честь известного генерала времен Гражданской войны 1861-1865 гг.,расположился в северо-восточной части полуострова Флорида в зоне умеренных тропиков. Расстояние между Санкт-Петербургом и Джексонвиллем - ровно полмира, а точнее, И временных зон.

Каково же было удивление автора этого краткого введения, когда в сравнительно небольшом, по американским стандартам, доме он увидел более десятка развешанных по всем стенам огромных уличных рекламных афиш, анонсирующих практически полный репертуарленинградского Театра Комедии конца 60-х годов.

Хозяин дома явно неспроста украсил свое жилище такой нестандартной для США рекламой, как бы демонстрируя свои воспоминания о далекой России и симпатии к ней.

Участок за домом, или, как говорят в Америке, задний двор, профессора Кларка примыкает к небольшому озеру. На участок часто

291

1 Из книги Jay Calvitt Clarke III. Russia and Italy against Hitler. - N.Y., 1991. - Р. 77-99.

наведываются белки, и профессор Кларк через день насаживает сырыекукурузные початки на особые четырехлопастные острые "пропеллеры'', прилаженные к вековым деревьям. Чтобы полакомитьсязернышками, флоридские белки вынуждены вращаться вместе с пропеллерами, но после их посещений кукурузный початок бывает объеденным дочиста.

Профессор истории и политологии частного университета Джексонвилля Джей Кларк дважды в 60-e и 70-е годы посетил СССР и одним из курсов, которые он читает сегодня студентам, является "История России XX века''.

Предлагаемый вниманию читателя материал о взаимоотношениях СССР и Италии во главе с Муссолини в конце 20-х -начале 30-х годов представляет собой отрывок из монографии профессора Кларка.Эта книга написана на основе его докторской диссертации. В 80-е годы Кларку удалось получить доступ к архивам министерства иностранных дел фашистской Италии.

Тема эта, по вполне понятным причинам, долгие годы оставалась запретной: еще бы • коммунисты Сталин, Молотов, Ворошилов через "старика" Литвинова выступают с настоятельной инициативой и лично, и на государственном уровне подружиться с фашистами Муссолини и Чиано. Подобные сюжеты и сегодня ждут своего российского исследователя

Мне дважды - в 1993 и в 1994 гг. - по приглашению руководства Джексонвилльского университета пришлось выступить перед препода¬вателями и аспирантами по проблемам политических и экономических реформ и причин падения коммунизма в России. При последнем расставании профессор Кларк передал мне свою книгу "Россия и Италия против Гитлера", которую я затем перевел на русский язык Отрывок из этой книги представлен мной для публикации в журнале.

Профессор Кларк обращается к заинтересовавшимся его книгой спросьбой присылать свои отзывы по адресу: J. Calvitt Clarke III, Division of Social Sciences, Jacksonville University, Jacksonville, FL, 32211.

А. Г.Сафиров-кандидат исторических наук, политолог, профессор Хафордского университета (США)

292

***

Для Москвы одним из способов разорвать круг напряженной и угрожающей изоляции состоял в том, чтобы держаться ближе к Италии, инициатору четырехстороннего пакта.2 Задача эта оказаласьудивительно легкой, несмотря на кажущиеся различия в господствующей философии двух стран. Во-первых, экономическое соглашение и Пакт о дружбе, нейтралитете и ненападении (май и сентябрь 1933 г.), подкрепленные сотрудничеством в военной области, смягчали не оставляющее Кремль чувство изоляции. Это сотрудничество также дало Италии свободу маневра, как только стало ясно, что четырехсторонний пакт оказался мертворожденным. Цинизм диктаторов и идеологическое лицемерие, которые никогда не следует переоценивать, сами по себе не в состоянии объяснить этотпроцесс.

С кем не поведешься в политике. Этот труизм, старый, но всегда современный, еще более точен, когда речь идет об идеологии, вторгающейся в международную дипломатию. Идеологические лидеры вечно становятся жертвами очарования Кеа1ро1Шк, а рогом вынуждены придумывать теоретическое оправданиеэтого обольщения. Подчас то, что выглядит неприступными идеоло¬гическими стенами, с помощью ловких трюков может стать воротами, распахивающимися перед новыми перспективами сотрудничества. Так и произошло в этом случае, поскольку многообещающее экономическое, политическое и военное сближение СССР и Италии в начале 30-х годов было упрощено часто

293

высказываемым, особенно в Италии, убеждением о существовании идеологического, революционного и функционального сходства между двумя обществами. Многим итальянцам, даже проницательным и прочно стоящим на почве реальности дипломатам, казалось, что сталинизм

2 "Пакт четырех" 1933 г. - "пакт согласия и сотрудничества" МеждуАнглией, Францией, Италией и Германией - был подписан в Риме 15 июля 1933 р. Серьезные разногласия между участниками Пакта привели к тому, что он так и не был ратифицирован (А.С.)

движется в сторону фашизма, имея целью сгладить противоречия несостоятельного большевизма. Суть понятия "сближение" трудно ухватить из-за обилия слащавых дефиниций и слезных сантиментов. Но Муссолини впоследствии часто похвалялся, что фашизм не чуждается парадоксов; последовательность и рациональность были принципами обанкротившихся либералов, буржуазными догмами, отрицавшими человеческую способность к внутреннему величию.

Политические институты итальянского фашизма, по крайней мере отчасти, выросли из ленинской модели, и вначале Муссолини утверждал, что фашистское движение может похвастаться большим числом членов из среды пролетариата, чем большевистская партия. Как всегда преувеличивая, Муссолини заявлял, что дисциплинированная фашистская партия сделала Италию., самой тоталитарной и самой эффективной страной среди всех стран мира, включая СССР. Философские и институциональные сходства между фашизмом и ленинским коммунизмом, двумя обществами, отошедшими от либерализма, вдохновляли Дуче. Действительно, постепенно сложилось то, что один из антифашистских историков назвал "изобретательным сродством" между римской и московской диктатурами.

Несколько западных авторов создали теории тоталитаризма, которые подчеркивают существенное сходство, лежащее в основе однопартийных диктатур XX в. Сами диктаторы признавали некоторые из своих общих профессиональных императивов. Итальянское посольство в Москве, например, следовало инструкции Муссолини посылать ему любой материал,проливающий свет на методы И.В.Сталина. Муссолини полагал, что не стремящиеся к дискуссиям массы лишены смелости делать самостоятельныеоценки и предпочитают быть управляемыми сверху. Он признавал, что

294

воспитывал людей в духе коллективизма, следуя примеру Сталина. Даже предпочтения Муссолини в сфере искусства относились к советскому реализму, и он думал, что большевики • большие мастера в использовании кинофильмов в пропагандистских целях: "Русские в этом показали нам хороший пример".

Теперь, зная, в чем состояли сходства, зададимся вопросом, каков их источник.

ДОВОЕННЫЙ ИТАЛЬЯНСКИЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ СИНДИКАЛИЗМ ИМОДЕРНИЗАЦИЯ

До первой мировой войны левая интеллигенция подчас казалась в большей степени заинтересованной в междоусобных войнах друг с другом,чем в борьбе с общим классовым врагом -буржуазией. И вопреки заявлениям их представителей фашизм и коммунизм не были антиподами.

Хотя их точное соотношение определить по-прежнему сложно, но, как подчеркивает один автор, существуют элементы общности:

Фашизм был наследником долгой интеллектуальной традиции, уходящей корнями в сомнительное наследство, оставленное революционерам в работе Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Фашизм был по сути дела марксистской ересью. Это былмарксизм, творчески измененный, с тем чтобы отвечать частным конкретным нуждам экономически отсталой нации, осужденной конкурировать с более развитыми плутократиями своего времени за пространство, ресурсы и международный авторитет.

Если предположить, что эта точка зрения может быть принята сегодня, более важный вопрос для современников состоит в следующем: осознавали ли это сами мыслители и политики, которые боролись за формирование двух идеологий в более ранние периоды этого века. В действительности иногда признавалось, что общность позиций нередко выглядела более весомо, чем талмудические разногласия.

295

К 1903 г. миланская "Ауапяагша $оаа1к(а" Артуро Лабриолы стала форумом для революционеров Италии - сторонников сорелианского синдикализма, которые боролись против реформистского социализма. Ее страницы украшали такие знаменитости, как Вильфредо Парето и Бенедетто Кроме, за которыми вскоре последовало второе поколение теоретиков-сорелианцев, включая Анджело Оливьеро Оливетти, Роберто Михельса, Серджио Панунцио, Оттавио Динале, Паоло Орано, Энрико Леоне и Агостино Ланцилло, которые доминировали в итальянском радикализме в течение длительного периода. Вместе ониобразовывали альтернативную социалистическую ортодоксию, которую считали истинной наследницей классического марксизма. Очевидно и то, что их идеи выглядели не более еретическими, чем ленинские.

К 1904 г. Муссолини, в то время социалистический агитатор в Швейцарии, сблизился с "Ауапдагша зоааШЛа", с которой он сотрудничал последующие пять лет. Синдикалисты - авторы журнала оказали значительное влияние на интеллектуальное и политическое развитие будущего дуче-.

Радикальные синдикалисты, как, например, Оливетти, новаторски доказывали, что в условиях экономического отставания социалисты, если они стремятся к тому, чтобы их идеи охватили массы, должны взывать к национальным чувствам. По Оливетти, как синдикализм, так и национализм ставили своей целью значительный

рост производства. Пока Италия остается экономически неразвитой, буржуазия продолжает быть необходимой для создания экономических предпосылок социалистической революции. Оливетти говорил о национальном социализме, поскольку в неразвитой экономике только нация может добиться экономического уровня развития экономики, которое имел в виду классический марксизм.

Когда Муссолини принял на себя обязанности редактора социалистической газеты "Ауапй!" в декабре 1912 г., он привлек анархистов и даже некоторых ортодоксальных марксистов

296

(Анжелика Балабанофф, например), которую он пригласил в качестве помощника редактора. Паоло Орано, входивший в редколлегию, вместес другими синдикалистами (например, Серджио Панунцио) определял тон издания. Муссолини также основал и редактировал ЧЛор^а" с ноября 1913 до декабря следующего года. Это выходящее раз в два месяца издание привлекло многих наиболее значительных молодых социалистов и синдикалистов, которые помогли Дуче сформулировать свои собственные идеи.

Перед самой первой мировой войной независимые национал-синдикалисты, включая Панунцио и Динале, рассматривали войну как прогрессивное явление. Помогая свести воедино логические обоснования фашизма, они поддерживали борьбу Италии с Османской империей за Ливию в 1911 г. и вместе с Муссолини агитировали за вступление Италии в первую мировую войну. Многие социалисты перешли теперь в возглавляемые Муссолини ряды фашистов, и такие синдикалисты, как Панунцио, Орано и Оливетти, стали главными идеологами фашизма.

В октябре 1914 г. Оливетти в "Pagine Libere" говорил о социализме, основанном на национальных чувствах, социализме, которому суждено завершить объединение Италии, чем превратить ее в одну из наиболее промышленно развитых стран. Через три года в "L’Italia Nostra" Оливетти писал о нации как институте, объединяющем людей различных классов для достижения общих исторических задач; принадлежность к классу не настраивала человека против нации, а объединяла его с ней. Патриотизм

полностью совместим с революционными традициями итальянского социализма.

ИТАЛЬЯНСКИЙ СИНДИКАЛИЗМ, ФАШИЗМ И ЛЕНИНСКИЙ БОЛЬШЕВИЗМ

В 1919 г. Муссолини подчеркивал, что абсолютный спад экономической эффективности в Советской России доказывает неспособность большевиков осознать свои исторические

297

обязательства и революционную необходимость. Он полагал, что они окончательно предались решению задач национальной реконструкции иобороны, т.е. некоторой форме эволюционного национал-социализма, как он был определен бывшими синдикалистами в фашистском движении. Муссолини прозорливо предвидел, что Ленин обратится к буржуазным специалистам за помощью в восстановлении' разрушенной экономики России. Большевизм, говорил он, должен мобилизовать трудовые ресурсы и направить их на достижение интенсивного развития, которое могло быть предвосхищено, поскольку Маркс ясно показал, что социализм может быть построен только на зрелой экономической базе. Россия, еще не завершившая капиталистическую стадию экономического развития, не имела никаких материальных условий для классической марксистской революции. Россия была не более готова к социализму, чем Италия.

В июле 1920 г. Муссолини опять разоблачал ленинский режим. Ирония истории состояла в том, что он сам построил свое фашистское государство по тому же образцу, который он осуждал в большевистском эксперименте. По Муссолини, большевики построили "государство в самом конкретном значении этого слова... Государство, состоящее из людей, осуществляющих власть при помощижелезной дисциплины и "резко реагирующих" в случае малейшей необходимости". В ленинской России, сетовал Муссолини, есть только один авторитет: он. Есть только одна свобода: его. Есть только один закон: его. Каждый может либо подчиниться, либо погибнуть. Не оставив возможности для проявления индивидуальности, Советы создали "супергосударство", которое

подавляет и перемалывает индивидуума и управляет всей его жизнью... Наиболее мощное и защищенное как от внутренних, так и от внешних врагов государство, которое существует в мире, несомненно, Россия Говоря "государство", имеют в виду армию, полицию, суд и бюрократию. Российское государство - государство рог ехсеИепсе, чей пролетариат, как и в старых буржуазных странах, повинуется, работает, мало ест, а также позволяет устраивать над собой резню.

298

Он высоко оценил Коммунистическую партию, находящуюся в меньшинстве, за ее способность управлять, "обладая абсолютной и неограниченной властью". Отбрасывая мысль о том, что к власти пришел истинный социализм, он пришел к выводу: "Ленин -ремесленник, который обтачивает людей, как другие ремесленники обтачивают мрамор или металл. Но люди тверже камня и менее ковкие, чем сталь. Шедевра не получилось. Ремесленник не справился. Задача превзошла его способности.

Ленин при практической разработке революционного правления сразбега наткнулся на многие из проблем, предсказанных синдикалистами. В первые месяцы после переворота он ожидал, что революция в Германии выручит Россию из беды. Таким образом, в то время когда первые фашисты создавали организацию для национальнойреволюции, большевики все еще мечтали о международном восстании. Ленин, сменив лошадей в 1921 г., предложил нэп, чтобы заменить идеологически более последовательный, но оказавшийся несостоятельным военный коммунизм. Как и фашисты, Ленин говорил теперь о том, чтобы согласовывать работу всей общественной фабрики с "единой железной волей", и он начал смотреть на отмирание государства как на длительный процесс: "Мы нуждаемся в государстве, мы нуждаемся в принуждении".

После смерти Ленина в 1924 г. эта логика достигла своего апогея на следующий год со сталинским "творческим развитием" марксизма: "социализм в одной стране", другими словами национал-социализм. Муссолини пытался убедить себя, что русский коммунизм,от которого Сталин мог и отступить, был менее революционен, чем фашизм. Он и некоторые его последователи даже обдумывали возможность того, что два движения настолько сблизятся друг с

другом, что станут трудно различимыми. Сталин мог бы стать прямымнаследником царей и империалистом, с которым фашизм мог бы найти общий язык. В 1923 г. дуче предсказывал: "Завтра будет не империализм с социалистическим клеймом, а она [Россия] вернется на тропу своего старого империализма с

299

панславянским клеймом". Казалось, что это может предоставить Италии экономические преимущества, и Муссолини полагал, что имеетсмысл для его страны строить корабли и самолеты для Советов в обмен на поставки 1/3 необходимой Италии нефти.

Даже такие преданные фашистской партии рабочие, как Дико Гранди, министр иностранных дел при Муссолини с 1928 по 1932 г., ранее признавали тождественность фашизма и ленинского большевизма. Он получил по крайней мере часть своего интеллек-туального заряда от революционного синдикализма и в 1914 г. говорил о первой мировой войне как о классовой борьбе наций. Шестью годами позже Гранди утверждал, что социалисты оказались неспособными понять саму суть русской революции. Она была не чем иным, как борьбой неразвитой пролетарской нации против более развитых капиталистических государств.

Не только фашисты проводили такой анализ. Торкато Нанни, революционер-марксист и давний знакомый Муссолини, предвидел^ этисобытия уже в 1920 г. Он проанализировал общие экономические основы фашизма и большевизма, которые послужили базой сходных стратегических, тактических и институциональных черт.этих двух мобилизовавших массы и богатых событиями революций. Обе теории, писал он, признавали ответственность буржуазии за пррмышленно отсталую экономику и защиту нации-государства необходимым двигателем прогресса.

Лев Троцкий, организатор Октябрьской революции, последовательно, даже упрямо утверждал, что фашизм - массовое движение, органично вырастающее из развала капитализма. Хотя он отрицал все виды национал-коммунизма, он также признавал некоторую путаницу. "Сталинизм и фашизм, - писал он, - несмотря на глубокие различия в социальном базисе, - симметричные явления.

Победоносное революционное движение в Европе сразу же сметет не только фашизм, но и советский бонапартизм".

Он, однако, не пошел так далеко, как его бывший соратник Бруно Рицци, который доказывал, что допущение сходных эволюционных и автаркических обязательств Может привести только

300

к социальной и идеологической конвергенции. Он сокрушался, "что то, чего фашизм сознательно добивался, [Советский Союз] непроизвольно создал". Для него правительства Сталина, Муссолини,Гитлера и даже Рузвельта имели тенденцией развития всеобщую систему "бюрократического коллективизма", новую форму классового господства.

Фашистские теоретики соглашались с такими теориями конвергенции. В 1925 г. Панунцио утверждал, что фашизм и большевизм в основных пунктах похожи. Фашисты отмечали, что Советы создали вооруженное авторитарное антилиберальное государство, которое мобилизовало и дисциплинировало массы на службу интенсивному внутреннему развитию страны. Верховный орган государства создавал и распределял ресурсы, вырабатывал интересы и управлял ими, а также узурпировал и выполнял первичные задачи воспитания.

Таким образом, тогда как первые фашисты формулировали логическое обоснование теории мобилизации масс, направленной на развитие авторитарной, иерархической, антилиберальной и государственной программы, возглавляемой харизматическим лидером,жизнь заставила большевиков двигаться тем же курсом. Обе программы намеревались создать современную автаркическую индустриальную систему, которая обеспечила бы политическую н экономическую независимость, к которой стремилось общество слаборазвитой нации. С помощью форсированной индустриализации и "государственного капитализма" Советы надеялись получить для России все выгоды буржуазной модернизации. Перед лицом вынужденного аскетизма для мобилизации населения своих стран коммунисты и фашисты дополнили экономические стимулы пышными зрелищами, церемониями, ритуалами и парадами. Все упомянутые выше

факты, а также стремление к территориальной экспансии дополняли впечатляющую картину симметричности систем.

301

ДИСКУССИЯ В "CRITICA FASCISTA” В 30-e ГОДЫ

Начавшийся с момента Октябрьской революции касающийся большевизма литературный поток, буквально затопивший Италию, свидетельствовал о глубоком и устойчивом восхищении советским экспериментом. Не скованная точно заданными темами дискуссия приняла новое направление в 1922 и 1923 гг. с введением Лениным нэпа и вновь в 1928 г. в связи с коллективизацией и принятием первого пятилетнего плана. По крайней мере, до середины 30-х годов фашистская пресса, хотя и постоянно подчеркивала негативныеявления, все же нередко выражала симпатию к Советской России. Фактически дискуссия так и не была завершена 22 июня 1941 г., к моменту вторжения фашистов на территорию Советской России. Хотя многие левые на Западе считали фашистскую критику жесткой, в ретроспективе она выглядит весьма слабой. С другой стороны, эта критика часто носила оборонительный характер, как будто авторы пытались доказать трудящимся Италии, что при фашизме все организовано лучше.

Тогда как нравственная и интеллектуально-"духовная" жизнь России волновала некоторых итальянских авторов, другие, возможно с мыслью об экономическом и политическом сотрудничестве, занимались осмыслением политической географии Советского Союза й его составных частей. Итальянцы были хорошо осведомлены о центробежных силах, грозящих сломом братскому единству социалистических республик. Часть авторов, с другой стороны, былаобеспокоена "экспансионистской", "примитивной", "азиатской" природой России и большевизма, культурно и политически угрожавшихЕвропе, оплотом которой была Италия. Итальянские авторы пытались исследовать также политическую и философскую природу борьбы за власть, которая при известных благоприятных обстоятельствах возвела Сталина на диктаторский трон.

Одним из "плацдармов" этой дискуссии были страницы "Critica Fascista", влиятельного полемического журнала "левых корпоративистов". Редактор журнала Джузеппе Боттаи, "борец с

302

режимом", в середине 20-х годов аргументировал часто упоминавшийся рефрен 6 том, что фашизм и большевизм вместе выступают против духа буржуазии и плутократии.В 1930 и 1931 гг. "Critica Fascista" выпустила серию статей, которые были озаглавлены "Рим или Москва?". В середине 1929 г. Бруно Спампанато пытался трактовать ленинское насилие как следствие "примитивности русского ума", а русских объявил "детьми" в политике. Большевистская мысль, писал он, просто отражает эту незрелость, а антирелигиозный дрейф правительства, например, явился результатом "детского незнания первой фазы революции". Он предсказывал, что точно так же, как робеспьеровскую антирелигиозную политику сменили наполеоновские взгляды на религию, большевики тем более отступятся от. религиозного насилия.

Спампанато добавлял, что Сталин, чтобы продолжать дело Ленина, не может пренебрегать "необходимостью". Новые социально-экономические группы вступали в ряды пролетариата, а антикулацкаякампания в сельских районах ослабевала. Фактически война, революция и гражданская война были равнозначны ницшеанскому возрождению России из хаоса и смерти. Но поскольку страна при царизме была отсталой, большевистский эксперимент нес в себе больше насилия, чем революции где бы то ни было в Европе. ЦарскаяРоссия не торопилась с созданием национальной идеи, и когда ленинизм пытался создать идею нации, идеологический багаж воздвигал препятствия на пути большевиков.

Напоминая своим читателям, что фашизм есть самая высокая стадия политического развития, Спампанато заключал, что ситуация в России в 1930 г. противопоставляла Советское государство фашистской демократии. Но даже при этих обстоятельствах он видел нить, которая может мысленно связать их в единое целое. "Не боясьникаких примеров, поскольку они крепко связаны с жизненностью

своего исторического опыта, фашисты могут обнаружить некоторые фундаментальные позиции, по которым им следует уважать

303

большевиков... Мы осмеливаемся сказать, что большевизм в России -прелюдия фашизма".

Дискуссия в "Critica Fascista" серьезно началась полутора годами позже. Серджио Панунцио, усиливая свой аргумент недавним положением Дуче о том, что торговые отношения Италии с СССР были лучше, чем с любой другой страной, отрицал, что Рим и Москва представляют собой противоположности в экономическом плане: Следовательно, если мы останемся исключительно на экономической почве, мыпридем не только к абсурдности того, что фашизм противостоит коммунизму, мы также придем к неспособности обнаружить различие и, напротив, сможем усмотреть уравновешивающее единство - диагональ исторических контактов двух великих держав и двух современных революций: коммунизма и фашизма - Рима и Москвы.

Но не все совместимо. Фашизм представляет собой религию "духа") "воли" и "нации". Большевизм, наоборот, воплощает "религию материи" и "гигантскую фабрику". Здесь противоположностьмежду Москвой и Римом предстает "абсолютной выкристаллизованной инепреходящей, как в области духа, так и в области нравственных и религиозных ценностей... Дуэль между большевизмом и фашизмом должна была быть абсолютной и вечной".

Не в первый и не в последний раз итальянцы, несмотря на кажущиеся различными идеологические режимы, пытались размышлять осотрудничестве в практическом, прагматическом плане, сохраняя фундаментальные теоретические разногласия с большевиками. Эта статья бывшего синдикалиста стала отправным пунктом последовавшейдискуссии в "Critica Fascista".

Риччардо Фиорини отстаивал ту точку зрения, что экономические различия между коммунизмом и фашизмом не основаны на противоположности между частным и государственным производством. Более важным было то, что фашистское производство было главным образом национальным, чего нельзя сказать о коммунистическом производстве. Он предсказывал, что коммунизм, по-видимому, приведет к интернационализации

304

производства, тогда как результатом фашизма станет конфедерация производящих государств. Но даже при этом он полагал, что с течением времени коммунистический экономический порядок, в тот момент отличный от фашизма, все больше будет сближаться с последним.

В философском плане Фиорини отверг противоположность между фашизмом и коммунизмом, выдвинутую Панунцио. Он усомнился, несмотря на красноречие Кремля, что Советы на самом деле исповедовали религию материализма. Кроме того, в царской России существовали черты семьи и религиозной жизни, которые заслуживалиразрушения. В отличие от Панунцио, он нашел повод подчеркнуть возможность кооперации в духовной сфере между двумя режимами. Обеих идеологии противостояли либерализму и демократии. "Россия и Италия объединяются с целью создать новый порядок". Он предсказывал, что коммунизм приблизится к фашизму.

Через полтора месяца Марио Ривойре поддержал идею Панунцио о том, что противоположность между Римом и Москвой не может быть обнаружена в их экономической природе, поскольку фашизм по своей физической природе "релятивистичен" и "политеистичен". Отвергая аргумент Фиорини, он заявлял, что существует реальное различие, коренящееся в метафизике, поскольку коммунизм поклоняется материи, а фашизм - духу. Ривойре справедливо подчеркнул, что предшествующая дискуссия в "Critica Fascista" была нечетко очерчена и что с Советами всегда существовала проблема, следует ли отдавать приоритет их словам или их поступкам. Он усмотрел решение этой проблемы в речи Муссолини 1921 г.:

Я признаю, что между нами и коммунистами нет политического сходства, но есть сходство мыслей. Мы, как и вы [коммунисты], думаем, что необходимо иметь централизованное унитарное государство, которое предполагает наличие железнойдисциплины; разница же состоит в том, что вы пришли к этому выводу через теорию классов, а мы через tеорию нации.

305

Для Ривойре это был центральный пунк: класс или нация? Для Рима государство действовало в интересах нации, для Москвы - в интересах класса. "Другими словами, - афористично заключал Ривойре, • для Москвы все государство принадлежит партии, тогда как для Рима все,

включая партию, принадлежит государству". Он сомневался, что эти две идеи сольются воедино.

Между тем другие фашистские публицисты развивали другие проблемы и точки зрения, в частности такую, как историческая русская угроза Европе. Альберто Лючини протестовал против того, что он называл возникающей "москофилией". Отрицая идею конвергенции, он утверждал, что те, кто концентрирует внимание на последних десяти годах добрых отношений и кто заявляет о том, что существует некоторая симпатия между двумя режимами, игнорируют антиитальянскую традицию царской России. С конца XVIII в. до 1915 г. Россия противостояла интересам Италии, особенно в период Рисоржименто, основные регионы противоречий- Африка и Адриатика. Раккониджианское соглашение 1909 г., италофильский настрой Санкт-Петербурга во время итало-турецкой войны 1911 и 1912 тт. и Галицииское наступление Брусилова в 1916 г., которое овблегчило положение Италии на ее австрийском фронте, лишь мимолетно нарушали сложившуюся тенденцию. Фашизм был антиславянским иантибольшевистским, и революции, которые привели две идеологии к власти, не имели между собой ничего общего.

В том же номере Бруно Спампатано уже по новому поводу вступил в дискуссию. Полутора годами ранее он утверждал, что любое сближение фашизма и коммунизма может быть только делом будущего. Теперь, будучиболее расположенным к признанию изменения ситуации, он призвал отказаться от прежней формулировки "Рим или Москва?". Правильная постановка этого вопроса должна, по его мнению, звучать как "Рим и Москва, или старая Европа?" - дряхлая Европа с ее либерально-демократическими буржуазными режимами. Франция, отмечал он,

306

ненавидит как Москву, так и Рим, и добавлял, что Германия географически расположена между Римом и Москвой.

Двумя неделями позже Лючиано Инджианни вступил в литературную полемику с целью критики Панунцио и Фиорини. Он отстаивал мысль о том, что ни идея, ни практика материализма не приводят к различиям между большевизмом и фашизмом, поскольку Советская Россия добивалась воплощения "идеального" материализма. Конечно, многие иностранцы приравнивали Москву и Рим, и эти две Мекки были двумя путями решения европейских проблем. Они явственно отличались друг от друга прежде всего тем, что в одном из них власть шла от государства, тогда как в другом - от класса. В Италии, радовался он, диктатура была личной и безраздельной; в России же она была классовой и являлась предметом веры.

Кроме того, Инджиани указывал на существование серьезных отличий между двумя экономиками, хотя и соглашался с Ривойре в том, что этих различий недостаточно для возникновения противоречий между ними.

Однако он сомневался в том, что в конечном счете это различие базируется на противоположности между классовой или национальной легитимизацией. Напротив, классовая и корпоративная теория конкурируют друг с другом, так же как и национальная с интернациональной. Инджиани добавлял, что, по-видимому, коренным различием является расовое. Он противопоставлял средиземноморско-латинский менталитет марксистско-ленинскому материалистическому способу мышления. Он доказывал, что в этом пункте и содержится глубокое противоречие, и с этим тезисом соглашался другой автор того же номера "Critica Fascista" Армандо Тости.

В начале 1932 г. в двух статьях, которые стали финальным аккордомэтого раунда дискуссии, Бруно Спампанато вновь размышлял о природе большевистского и фашистского государства. Он сделал первые шаги в фашистском журнале около двух лет назад и теперь умно и даже решительно старался обнаружить реальные и

307

существенные связи явлений. Он отрицал существование фашистского интернационала.

Напротив, фашизм универсален в том плане, что фашистскую революцию не следует понимать в соответствии с определенными политическими и экономическими постулатами, опираясь на доминирующие в новой Италии идеи. Фашизм носит одновременно и итальянский, и универсальный характер: это - две стороны одного и того же. Фашизм родился в Италии, но он был рожден для всего мира.

Таким образом, националистический фашизм с помощью империализма разрастается и окончательно принимает международные масштабы, как и марксизм. Что касается большевистского государства, хотя оно и было тоталитарным, на самом деле оно не было классовой диктатурой. Как и прежде, Спампанато был уверен в том, что сталинизм вольется в фашистское движение.

На протяжении 30-х годов в "СгШса Ра&сЫа" появлялись отголоски выступлений итальянских синдикалистов периода до первой мировой войны. В 1937 г., например, Агостино Насти рассматривал сталинизм какнемарксистскую "политическую формулу", которая "ставит русский народ на службу национальному индустриально-экономическому развитию". Эта формула "используется также для того, чтобы затуманить головы населению других стран, эксплуатируя надежды людей на большую социальную справедливость, и для того, чтобы замаскировать свою экспансионистскую и империалистическую политику". Отвергая "реакционный антибольшевизм" запуганной буржуазии, которая надеялась вернуться к Ыввег-гмге либерализму прошлого, фашистский антибольшевизм вырос из признания того, что Советы неверно истолковали насущные потребности современного мира, ошибочно

продолжая настаивать на интернационалистских, антигосударственных и пролетарских лозунгах.

Фанатичный, антирелигиозный, антимилитаристский, антинационалистический настрой "революционного социализма" в СССР, смертельного врага фашизма, похоже, уходил в прошлое. Но

308

даже при этих обстоятельствах фашисты, такие как Томазо Наполитано, пытались осмыслить, как эти внутренние события могут . отразиться на международных отношениях. Похоже, они в целом соглашались, что сталинские реформы середины 30-х годов "диалектически отбросили принципы, во имя которых совершалась русская революция, и что анархо-синдикалистские "марксистско-ленинские принципы" были трансформированы в свои противоположности, т.е. идеи, которые составляли плоть и кровь фашизма по Муссолини.

Этой полной неопределенности, недоказанных положений и неубедительных обобщений широкомасштабной и неуправляемой дискуссии часто не хватало предмета и конкретных вопросов для обсуждения. Однако и в этом случае она адекватно отражала мысли ичувства широкого круга фашистов, многие из которых в большей или меньшей степени по разным причинам удивительно сочувственно отнеслись к идее идеологической конвергенции. А если и нет, они по крайней мере не видели идеологических преград для политического и экономического сотрудничества. Несмотря на резкиеслова, брошенные друг на друга во время итало-абиссинской войны (1935-1936) и гражданской войны в Испании (1936-1939), фактическивзгляды Италии не были жестко антикоммунистическими до германского вторжения на территорию Советской России летом 1941 г. Это подразумевает, что при всех предполагаемых идеологических различиях потенциально итало-советское сближение не только было несомненным а рпоп, но и имело в своей основе философские предпосылки сотрудничества.

ШИРОКАЯ ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ДИСКУССИЯ

Более детально, чем в дискуссии "Спйса Разс&а", итальянские авторы исследовали черты советской общественной, экономической и политической жизни начала 30-х годов. Они оперировали достаточнымколичеством конкретной информации, так что любое решение о сотрудничестве с СССР в какой бы то ни было сфере -экономической,дипломатической или военной - основывалось на точной оценке того,что представляет из себя советский режим.

309

Один из авторов, Томазо Наполитано, был особенно неутомим, вскрывая ужасные условия труда и быта рядовых граждан, бедственное положение артистов, писателей и особенно тех, кто пошел против сталинской законности: “[Эти документы]... главным образом почерпнуты из советских газет и содержат факты неправдоподобной нищеты, унижения и ужасающего недостатка гуманизма. [Эти факты] являются наиболее убедительным выражением разрушенного мира, цивилизации, которая движется в обратном направлении. Несмотря на резкие суждения, статьи Наполитано всегда содержали фактические данные и основывались на советских печатных источниках. Что касается идеологии, Наполитано чувствовал, что сталинский марксизм шел тропой, протоптанной революционным синдикализмом до первой мировой войны. Он и другие фашисты настаивали, что, поскольку перед Россией стоят задачи развития, марксисты должны принять фашистские институты и политические организации.

Пятилетние планы особенно интриговали итальянцев, которых интересовало, действительно ли сталинизм движется в направлении корпоративизма и госкапитализма. Например, Гаэтано Чиокка, один из итальянских инженеров, работавших на строительстве шарикоподшипникового завода им. Кагановича, высветил экономические и политические достижения первого пятилетнего планав своей книге "Guidizio sul Bolsevismo". Более того, он пролил яркий свет на его серьезные промахи и различия между советским коммунизмом и итальянским корпоративизмом.

310

То, что Муссолини оценил в книге Чиокка Как "объективную реальность", Москва охарактеризовала как антисоветскую провокацию. 30 октября 1930 г., накануне открытия завода, "Правда" опубликовала статью, якобы написанную рабочим, в которойутверждалось, что русским нечему было учиться в вопросах технической организации у иностранцев, особенно итальянцев. Временный поверенный Италии в Москве Берардис заявил протест комиссариату по иностранным делам и надменно подчеркнул, что русские получали итальянскую техническую помощь по крайней мере со времен Ивана Третьего. Между тем в своем докладе в Рим Берардис соглашался, что, несмотря на объективность выводов Чиокка, ответ Советов должен восприниматься как естественный.

Также понятной была реакция главы итальянских инженеров в Москве Секондо Марокко. Он выразил протест директору завода, который долго извинялся. На следующий день "Известия" опубликовали статью исправившегося директора, высоко оценивавшегоиностранную - по контексту, итальянскую - помощь шарикоподшипниковой промышленности. На церемонии открытия нового завода в присутствии партийных "шишек", таких как Л.М.Каганович, чье имя было присвоено заводу, и Г.К.Орджоникидзе, директор вновьвысоко оценил вклад Италии в отрасль и в создание завода. Памятная эмблема на стене предприятия увековечила этот вклад, и банкет в тот вечер остался в памяти как еще одна веха итало-советского сотрудничества. Несколько остывший Марокко пришел к выводу, что та статья в "Правде" не отражала официальной политикиКремля, а последовавшее вскоре награждение его советским орденом и вовсе остудило все страсти.

Но события продолжались. В ноябре 1930 г., когда СССР и Италия готовились к намеченному на декабрь государственному визиту в Рим комиссара по иностранным делам Литвинова, нетактичный и несдержанный Чиокка дал антисоветское интервью прессе. Официальные отречения Рима от его выводов были недостаточно сильны, чтобы успокоить разъяренную Москву.

311

Советский посол Потемкин объяснил заместителю госсекретаря Сувичу, что, когда Чиокка был снят со своего поста за некомпетентность, он попросил разрешения остаться в СССР для работы над другими проектами. Ему было отказано, и Потемкин полагал, что поведение Чиокка связано с его личными обидами. В целях создания благоприятной обстановки для визита Литвинова он потребовал от итальянского правительства отмежеваться от заявлений инженера. В качестве финального аккорда инцидента послевозвращения Литвинова из Рима в Москву "Правда" вновь высмеяла книгу Чиокка и отметила высокий технический уровень советской шарикоподшипниковой промышленности.

Муссолини также с благосклонностью отметил книгу Ренцо Бертони "II Ыошо ае1 газскто пе1Ш.К..8.8.\ Как и Чиокка, Бертони подчеркнул ужасающую картину первой пятилетки: семья разрушена; везде царят голод и холод; правительство терпит неудачи во всех своих начинаниях; все крестьяне хотят эмигрировать в Италию, и Муссолини вызывает трепет у советского народа. На примере пятилеток Бертони доказывал, что фашизм и коммунизм применили различные тактики для достижения одной и той же цели. Но Советы не справились с поставленной задачей, и только один фашизм теперьможет спасти Россию экономически, духовно и социально - особенно если она хочет быть победительницей в следующей войне. Муссолини всей душой соглашался с тем, что есть лишь один подходящий для России путь отбросить Маркса - спасение России в фашизме.

Для Родольфо Москва оставалось непонятным, принадлежит Россия Западу или Востоку. Зато было ясно, что Италия лежит как раз на стыке и поэтому может быть посредником между Россией и остальным миром. Старый синдикалист Оттавио Динале соглашался с этим. Называя большевизм и фашизм антиподами, поскольку первый произошел с Востока, а второй с Запада, он одновременно с этим признавал, что среди их источников и методов большинство являютсяобщими. Четырьмя годами позже во время гражданской войны в Испании Еуржейо Козельши решительно опроверг эти

312

теории: "Большевизм не может быть ни европейским, ни азиатским. Он находится за пределами человечности, он ниже человеческой

мысли, ниже человеческой цивилизации, ниже всего вечного и всех непреложных законов нашей жизни". Примерно в то же время "Il Piccolo" предостерегала, что весь красноцветный мир ассоциируетсяс Россией".

ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ: ОФИЦИАЛЬНЫЕ, ПОЛУОФИЦИАЛЬНЫЕ И ЛИЧНЫЕКОНТАКТЫ

В начале 30-х годов многие итальянцы - инженеры, техническиеработники, бизнесмены, моряки торговых судов, ученые-гуманитарии и туристы удивительно много посещали СССР, и это в условиях разрухи начального периода планового хозяйства и с учетом засекреченности Советов. Кремль сознательно шел на моральные и политические издержки, демонстрируя недостатки советской действительности во имя умиротворения возможного союзника в пику Германии и Японии. Поездки частных граждан были важным источникоминформации, и их публикации способствовали осмыслению природы большевистского государства.

Что более существенно, итальянские дипломаты наводнили министерство иностранных дел детализированными и полными фактов докладами о чистках и судебных процессах, религиозном преследовании, экономической неэффективности, случаях голода, беспорядках в армии, катастрофически низком уровне жизни и, но сути дела, обо всех национальных и государственных аспектах жизнив Советском Союзе. И хотя они и признавали определенные успехи Советов, в целом картина выглядела пугающей.

Ситуация не только представлялась угрожающей, она ставила под вопрос саму безопасность Советского государства. Например, с проведением коллективизации боевой дух Красной Армии упал. Обычнопредставители Италии были хорошо осведомлены, по крайней мере в той степени, в какой могли быть осведомлены

313

иностранные наблюдатели. В частности, они отвергли идею о том, что маршал Ворошилов стоял за широкими волнениями в армии. Один

из итальянских докладов описывал съезд партии в конце февраля 1931 г.:

Руководитель системы политобразования в Красной Армии [поддержанный своим предшественником] произнес горячую речь, утверждая, что ситуация, создавшаяся в связи с "ликвидацией кулачества'' и предложеннойСталиным ускоренной коллективизацией сельского хозяйства, привела к непреодолимому недовольству солдат • главным образом крестьянских сыновей, - которые не скрывали своей обиды на Советское правительство. Таким образом, либо система должна была быть изменена, либо на Красную Армию рассчитывать не приходилось.

Хотя на том заседании Сталин промолчал, сразу после этого онпопросил Политбюро высказаться по поводу этой критики. Семь членов проголосовали против политики диктатора, и только он сам иМолотов остались "за". Сразу после этого Сталин попросил 24 часа для принятия решения, и в течение этого времени, не посоветовавшись с коллегами, написал свою известную статью "Головокружение от успехов", которая возвестила приостановление форсированной коллективизации.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Несмотря на бесконечные политические конфликты между СССР и Италией во второй половине 30-х годов, долгое время многие фашисты не меняли прочно установившегося убеждения, что два государства не обязательно должны быть идеологическими врагами. В1938 г., например, в разгар яростной гражданской войны в Испании,разделившей Европу на два лагеря, Муссолини спокойно называл Сталина скрытым фашистом. Серджио Панунцио в своем серьезном исследовании фашизма, опубликованном в исправленном издании лишь в 1939 г., вновь доказывал, что, хотя довоенный

314

социализм был антинационалистическим, перераспределительным, пролетарским и анархистским, государственная система, созданная при Сталине, приобретала все больше и больше фашистских черт: "Москва склонилась перед светом, излучаемым Римом.

Коммунистический интернационал больше не обращается к Духу, он умер".

Конечно, многие фашисты даже накануне второй мировой войны продолжали подчеркивать общие черты большевизма и ; фашизма, ибо оба они были разновидностью марксистской ереси. Они рассматривалиих как режимы, ставящие своей задачей движение вперед, основанноена модернизации и индустриализации своих наций посредством аналогичных стратегий и институтов. Фашисты не были одиноки в своем восприятии действительности. Как коммунисты, так и буржуазные обозреватели обнаруживали в системах много общего. Уровень работ фашистов об СССР был очень разным - часто очень высоким, и отражал широкую палитру мнений. Итальянцы довольно хорошо понимали как положительные, так и отрицательные цели, методы и последствия советского экономического развития в период первых пятилеток. Располагая таким объемом информации, Рим, вступая в экономические и политические взаимоотношения с Кремлем,был отлично осведомлен о природе советского режима, со всеми его недостатками и достоинствами. И целого ряда его черт, в частностипредполагаемого движения в сторону фашизма, было вполне достаточно для оправдания тесного сотрудничества.

Тем не менее вопреки всем философствованиям о конвергенции проблемы, связанные с первой пятилеткой, должны были дать Риму передышку. Кроме попрания нравственных законов, на которое указывали умеренные итальянские авторитаристы, в Италии сложилосьмнение, что становление сталинской диктатуры скоро выльется в слабость, а не в силу и самоуверенность. В попытках противостоятьпродвижению Германии в Австрию и другие страны Южной и Восточной Европы в 30-е годы хотел ли, да и был ли в состоянии Рим пойти нариск тесного сближения и зависимости от

315

дьявольской силы, которая могла оказаться не в состоянии выполнить свои международные обязательства?

До сентября 1935 г. и начала итало-абиссинской войны Муссолини всерьез рассматривал такую возможность. Однако, как оказалось, в конце концов он решил дистанцироваться от СоветскогоСоюза и коллективной безопасности, но скорее не по

идеологическим, а по практическим мотивам. Во-первых, Москва поддержала санкции Лиги Наций, наложенные на Италию в связи с итало-абиссинской войной, а затем Рим и Кремль попытались использовать обусловленную внутренними причинами гражданскую войну в Испании для решения своих политических задач на международной арене, используя идеологию в качестве прикрытия.

По сути дела конкурирующие идеологии не были причиной разрыва добрых отношений, существовавших между Москвой и Римом с 1924 г. до осени 1935 г. Напротив, идеология была служанкой Кеа1ро1Шк, оправдывала ранее принятые политические решения. В начале 30-х годов ни в самом фашистском движении, ни в общественном мнении Италии не существовало общепринятых взглядов на СССР. Для Рима, как и для Москвы, идеология после 1935 г. обосновывала враждебность, аналогично тому как до 1935 г. она в той же манере подводила к легитимизации дружеских отношений.