Graf Bobrinskoy 2

Давлат Худоназаров

По следам графа Бобринского в итальянском Тироле.

(K 150-летию со дня его рождения)

«Русская наука потеряла в лице графа Бобринского замечательного ученого, прекрасного знатока русской художественной старины, а Россия – большого патриота».

Д. А. Расовский 1

В середине 1918 года, всего через несколько месяцев после Октябрьской революции, начался

отток из России дворянства и интеллигенции. Спасая жизнь свою и своих близких, они спешили

выбраться из охваченных огнем домов, и спасение хранившихся в них подлинных – культурных –

ценностей отступала на второй план. Были безвозвратно потеряны бесчисленные научные труды,

частные коллекции и архивы. Жернова гражданской войны перемололи в пыль не только множество

человеческих жизней, но вместе с ними неоценимое духовное наследие, которое теперь необходимо

восстанавливать по крупицам.

Эта работа не терпит отлагательств, ибо уходят последние из тех, кто родился уже за границей, но

кому довелось в детстве застать эмигрантов первой волны. Их свидетельства – живой мостик между

нами и миром Русского Зарубежья, между нашим временем и периодом гражданской войны. Нередки

случаи, когда в их рассказах воскрешаются имя, биография, научные деяния того или иного ученого,

преданные полному забвению.

Одним из таких забытых ученых был граф Алексей Алексеевич Бобринской, этнограф и

культуролог.

Бобринские: один – археолог, другой – этнограф.

В начале 90-х годов ХIХ столетия начал приобретать известность в качестве археолога граф

Алексей Александрович Бобринской (1852-1927). Близкий ко Двору, он был петербургским

губернским предводителем дворянства, председателем Петербургской городской думы, с 1886 по1917

занимал пост председателя Императорской археологической комиссии, был вице-президентом

Академии художеств, состоял депутатом Государственной думы, членом Государственного совета,

незадолго до революции стал министром царского правительства, был деятелем правоконсервативной

ориентации.

2

В конце 90-х годов ХIХ столетия своим активным интересом к Средней Азии проявил себя

граф Алексей Алексеевич Бобринской (1861-1938), другой представитель того же рода. Его работы

привлекли к нему уважительное внимание историков, этнографов, археологов, искусствоведов. Он

организовал три научные экспедиции в Среднюю Азию (в 1895, 1897 и 1901), издал труды участников

своей экспедиции по этнографии и культуре горных таджиков. В общественном плане он был прямой

противоположностью своего троюродного брата: был далек от царского двора и от публичной

политики, не занимал постов в правительстве, не предводительствовал в дворянских собраниях, не

занимал общественные должности, был мыслителем либерального толка с четкими,

сформировавшимися взглядами и позициями. Алексей Алексеевич Бобринской старался всегда

держаться в тени от публичной общественной жизни.

Все свободное время он посвятил изучению народной культуры. Мысль о самобытности и

индивидуальности стала главной мотивацией его многолетнего изучения народного русского

искусства. Ученый вместе с фотографом объехал весь север и северо-запад России, отыскивая и

фотографируя всевозможные деревянные изделия русских мастеров. Он многие годы

коллекционировал деревянные изделия, хотел сохранить эти уникальные вещи. В 1910 г. он решил

издать альбом: он как бы дублировал предметы, сохраняя их на таблицах альбома, словно надеясь, что

в будущем утерянное будет кем-то возрождено. Работа над этим уникальным изданием «Народные

русские деревянные изделия: предметы домашнего, хозяйственного и отчасти церковно обихода.

[Издание] гр. А.А. Бобринского» из 12 выпусков, продолжалась до 1914 г. Альбом сразу же был

переиздан как в России, так и за границей. Вслед за этим Алексей Алексеевич в 1916 г. издал первый

выпуск альбома «Резной камень в России», посвященный резьбе по камню. Второй выпуск этой серии

был посвящен древнерусским надгробным плитам. Этот неизданный альбом по завещанию автора был

передан после его смерти белградскому Институту имени Н.П. Кондакова. Третий выпуск резного

камня граф предполагал посвятить памятникам Армении и Грузии, однако весь собранный материал

погиб во время революций 1917 г.

Революция и гражданская война выдавили обоих Бобринских2 из России. С течением

времени двух ученых с одинаковыми фамилиями и инициалами начали путать на родине, причем

путали в пользу Алексея Александровича, поскольку он был более известен в общественном

плане. К тому же в 1928 году в советской России был опубликован его дневник3 и, видимо, это

публикация стала дополнительным ориентиром для библиотечных работников. Их усердием

книги Алексея Алексеевича «легли» в каталогах под именем Алексея Александровича, и эти два

лица, столь не схожие друг с другом, слились в одно. В результате возникла путаница с

авторством их книг и научных трудов, которая продолжается до настоящего времени. У Алексея

Алексеевича не было детей, а потому он был забыт даже среди своих родственников (за редким

исключением) как в России, так и за ее пределами.

Так уж сложилась судьба графа, что Алексей Алексеевич Бобринской (именно так он сам

писал свою фамилию) оказался забыт всеми. Нет, книги его читались и читаются, более того,

букинисты за последние годы подняли цену на эти редкие и ценные издания в несколько раз,

особенно когда стала проявляться личность автора. Плодами его трудов пользовались как

ученые, так и мастера русского народного искусства, ссылались на его книги в литературе,

однако, ссылаясь на них, не имели малейшего представления о самом авторе, а если имели, то

эти представления были абстрактными, не конкретными. Личность за его именем не

проглядывала, да и не было в нашей недавней истории надобности в этом.

Однако справедливости ради следует сказать, что и сам граф в течение своей жизни сделал

многое, чтобы остаться незамеченным. Еще в 1902 году его книгу приписали другому

Алексею Бобринскому – тоже ученому4, однако граф на это никоим образом не отреагировал,

будто для него было неважно, кто из Бобринских – автор этой книжки. В 1922 году из его

имения Бобрики были вывезены письменные документы5, в том числе тысячи писем,

написанных Бобринскими друг другу. Часть из них ныне хранится в Государственном

историческом музее, однако там я не нашел ни одного письма, адресованного ему, последнему

владельцу родового имения и усадьбы. Нет и копий им написанных писем. Вот другой пример

его принципиальной скромности. Один из участников экспедиции 1898 года опубликовал

подробные путевые заметки, в них нет не одного упоминания о графе6 – руководителе и

организаторе экспедиции. И это, видимо, не случайно: он не хотел, чтобы про него писали. Его

экспедиции по замыслу и результатам были уникальными, однако все, что было связано с ним

самым, не представлялось ему ценностью. Такова была нравственная природа его личности.

В июле 2008 года в журнале «Родина» была опубликована моя статья о графе Алексее

Алексеевиче Бобринском, исследователе моего родного Памира. В ней я сетовал: «Нет могилы,

нет потомков, нет архивных страниц, нет следа его созидательного труда, словно его и вовсе

не было на этой Земле…»7. Нет, могила его не исчезла, и надеюсь, читатель простит меня, что я

невольно ввел его в заблуждение. Могила сохранилась потому, что рядом была другая русская

могила, за которой ухаживали дочери покойной. Они же не оставили без внимания могилу

графа и его жены, более полувека чтя их память, отдавая должное крохотному уголку русской

культуры на тирольской земле, проявляя тихий, скромный, никем не замечаемый патриотизм.

Глубокий им поклон за это.

Поиски могилы графа А.А. Бобринского на Севере Италии.

«В Тульской губернии жил один из крупных деятелей русской культуры – граф

Алексей Алексеевич Бобринской. Он совершил целый ряд экспедиций, внёс колоссальный вклад в изучение российской культуры и тех районов, которые вошли в состав России. По итогам экспедиций на свои средства издал очень интересные, ценные в научном и культурном отношении монографии, привёз коллекции, которые ныне хранятся в Российском Этнографическом музее, входят в блок особо ценных материалов. Ему принадлежит прекрасная работа по храмовой

4

каменной резьбе, кстати, восторженно отмеченная Н.К. Рерихом. Имя этого человека, такого значимого в конце XIX – начале XX века, теперь забыто начисто. Разве не наша задача восстановить имя этого крупного деятеля, который потом, после революции, оказался в эмиграции и умер в Италии».

А.М. Решетов8.

Осенью 2006 года я получил приглашение принять участия в международной конференции в

Италии. Появилась благоприятная возможность съездить после конференции на север страны,

чтобы поискать там могилу графа Бобринского. Я заблаговременно написал итальянской

исследовательнице Бианке Марабини-Цёггелер, инициатору издания книг о жизни русских в

Италии, что хочу навестить Сиузи и надеюсь на ее советы. Едва я устроился в гостинице в

Турине, как она позвонила. После приветственных слов я спросил, как добраться до Сиузи, а

оттуда до Кастельротто, где находилось кладбище. Наступила пауза, после которой она тихо

промолвила: «Вы приезжайте, мы будем рады, но могилы нет». «Как так нет?» - переспросил я.

«Кажется, на этом месте захоронили других», – ответила она. На душе стало пусто, как-то сразу

все потускнело, надобность в поездке на Север Италии отпала сама собой. Стало обидно за

достойного человека, могила которого после его кончины стала «бесхозной».

Однако, вернувшись в Москву, я пожалел, что не поехал в Сиузи и не увидел мест, где прошли

последние 20 лет жизни графа. Следовало также удостовериться, потеряна ли могила. И даже если

потеряна – надо было бы взять горсть земли далекого от России кладбища, другую горсть – со двора

дома, построенного им в Сиузи, третью – из дворика дома, где прошли самые последние годы и дни

его жизни. Привезти эту землю в Бобрики, в родовое имение графов Бобринских, последним

владельцем которого был Алексей Алексеевич. Эту тирольскую землю смешать с русской и под звон

церковных колоколов поставить православный крест графу и графине Бобринским, горько умершим

вдали от далекой и отчужденной родины. Такие смутные, не совсем оформленные тогда мысли

приходили мне на ум...

В то же время во мне теплилась надежда, что могила не потеряна, ведь Кастельротто – маленький

горный городок, где обычаи и традиции должны были бы сохранить свою консервативную

устойчивость. Попытки найти более достоверные сведения у потомков Бобринских, разбросанных за

пределами России, не увенчались успехом, они не дополнили моих знаний о графе. Я звонил в разные

города мира, говорил со стариками – но они родились в 20-годы на чужбине, и их рассказы погружали

в грустный мир их отцов и дедов, беженцев, изгнанных из Родины революцией и гражданской войной.

Я искал потомков родственных графу семей, а через них – какой-нибудь зацепки, хотя бы

упоминания о нем в письмах или дневниках родных. Тщетно, никто из Бобринских не вспомнил и

даже не знал о существовании нашего графа. Это мне пришлось им рассказывать, кто из них чей

родственник, пытаясь вместе с ними восстановить многократно разорванную в условиях эмиграции

5

цепочку памяти между родами, семьями и их последующими поколениями. За семь десятилетий,

прошедших после смерти графа, память о нем испарилась даже среди родственников. Незнакомые

люди с мягкими добрыми голосами в разных странах Русского Зарубежья, частью которого был граф

Бобринской, не знали о нем ничего и с сочувствием перенаправляли меня к другим людям, вселяя

новые надежды.

Все пути ведут к Ферзенам …

Я активно занялся родословием графа по линии его матери, графини Софьи Алексеевны. Её

родители, отец Алексей Васильевич (1800–1857) и мать Екатерина Сергеевна (1813–1890),

происходили из рода бояр Шереметевых. По этой линии предками Алексея Алексеевича были

князя Львовы, Хованские, Гагарины, бояре Лопухины, князя Голицыны. Одна из его прабабушек

была Мария Борисовна Алмазова, урожденная княжна Голицына, а другая была Надежда

Николаевна Шереметева, урожденная Тютчева, она приходилась теткой поэту Федору Тютчеву.

Родная сестра Софии Алексеевны, Варвара Алексеевна Шереметева, была замужем за графом

Владимиром Ивановичем Мусиным-Пушкином, у них были сын Владимир и дочь Екатерина – в

замужестве княгиня Голицына. Их потомки могли что-либо знать о графе. Звоню в Париж,

связываюсь по телефону с председателем союза дворян Кириллом Владимировичем Киселевским,

спрашиваю про князя Бориса Голицына9. Он сообщил, что князь умер несколько лет назад,

посоветовал мне связаться с князем Д.М.Шаховским, который наверняка поможет мне советом.

Дмитрий Михайлович терпеливо выслушал меня, просил перезвонить ему через час. Он дал мне адрес

графа Мусина – Пушкина. Вскоре я получил по электронной почте записку:

«... Владимир Мусин-Пушкин(1870 –1923) женился на гр. Марии Илларионовной Воронцовой-Дашковой

(1871–1927) и имеет потомство. Могу Вас познакомить. А что касается меня, то я из другой ветви,

старшей, от старшего брата Владимира Ивановича – Алексея Ивановича (1825–1879).

Уважающий Вас Владимир Мусин-Пушкин».

Я связался с другим Владимиром, правнуком «нашего» Владимира Мусина – Пушкина. Он и его

жена в свою очередь предложили мне связаться с графиней Марией Николаевной Апраксиной,

живущей в Бельгии. Она старшая в роду, лучше других осведомлена о древе родственных родов. Мне

передали так же номер телефона ее дочери графини Елизаветы Апраксиной из рода прославленного

русского флотоводца. Мать и дочь обрадовались, что я интересуюсь графом Алексеем Бобринским.

Мария Николаевна сразу же подтвердила, что ее дед граф Владимир Мусин-Пушкин и граф Алексей

Бобринской – сыновья родных сестер Варвары и Софии, урожденных Шереметевых. Несколько дней

спустя она посоветовала мне связаться с дочерьми графа Александра Ферзена, живущими в Италии.

Тем временем я повторно связался с теми, кто, возможно, любезности ради просили меня

звонить им снова, после того, как они наведут справки. Я позвонил в городок Маунт Вернон штата

Нью-Йорк, графине Татьяне Николаевне Бобринской (урожденной Тимашевой), вдове графа Николая

Алексеевича Бобринского. В конце разговора она посоветовала мне связаться с княгиней Ириной

6

Сергеевной Багратион, которая живет в Нью-Йорке. В ходе телефонного разговора с княгиней

выяснилось, что она – внучка Дмитрия Сергеевича Шереметева, троюродного брата «нашего»

Бобринского по линии матери. Граф Д.С. Шереметев после революции эмигрировал в Италию, умер

в 1943 году, похоронен в Риме на кладбище Тестаччо. Некоторое время спустя Ирина Сергеевна тоже

посоветовала мне позвонить в Италию графине Софии Ферзен. И, наконец, тот же совет я получил от

графини Варвары Бобринской из Братиславы.

София Александровна Бовю, урожденная графиня Ферзен, внучка светлейшего князя

Александра Долгорукого и графа Павла Шувалова, была первая, кто сразу с полуслова поняла, о ком

идет речь – впервые мне не пришлось задавать наводящие вопросы. Я только назвал имя, год и место

его кончины. Позже я познакомился по телефону с ее сестрой, графиней Марией Александровной

Ферзен. Однако более доверительные отношения сложились у нас после того, как я отправил им свою

статью о графе Бобринском. Напряженные паузы ушли из наших телефонных бесед. София

Александровна вспомнила, как в раннем детстве, летом 1936 года, проведя лето с матерью в Сиузи,

была в гостях у Бобринских, видела старого, больного графа. Ее подвели к нему, представили, она

поздоровалась с ним… Позже, во время войны, брала уроки русского языка у его вдовы. О письмах,

дневниках, фотографиях она не упоминала. Однако я был рад уже тому, что память о графе не

канула в бездну, появилась ниточка надежды. Как-то я выразил свое сожаление относительно

потерянной могилы графа, и София Александровна сразу же удивленно спросила:

- Когда это она потерялась?

- Видимо несколько лет назад, - неуверенно ответил я. –

Она рассмеялась и очень твердо сказала:

- В прошлом году еще была, мы цветы на нее возложили, свечки поставили.

Я очень обрадовался и спросил:

- А когда вы снова там будете?

- Видимо, в сентябре, наша мать похоронена там.

Сестры, живущие в центральной части Италии, каждую осень навещают могилу своей матери,

и, узнав, что я планирую побывать на Севере Италии, перенесли свою поездку на начало ноября,

проявили готовность показать мне могилу графа. София Александровна попросила позвонить ей из

Италии.

Путь на север Италии: Сиузи – Кастельрото

Ноябрь 2008 года, я снова оказался в Италии. Конференция, организованная М.С. Горбачевым

в городе Боско Маренго (провинция Пьемонте) и посвященная 60-летию принятия Всеобщей

декларации прав человека, шла к завершению. Я позвонил Софье Александровне, она подтвердила,

что ее сестра Мария Александровна приедет к ней через день, и вместе они прибудут в Сиузи на

встречу со мной.

7

- Встретимся 10 ноября, в 11 часов у церквушки на площади в Сиузи, - после небольшой паузы

добавила графиня,- приходите один, никого не приведите с собой, не русских, ни итальянцев.

Так неожиданно и загадочно-интригующе завершила телефонный разговор Софья

Александровна.

И вот я в пути: вначале ехал на машине до Милана, потом поездом до Вероны, там дождался

пересадки и другим поездом добрался до Больцано, центра самой северной провинции Италии. На

вокзале меня встретила Бьянка Марабини-Цёггелер, по ее рекомендации я устроился в маленькой

гостинице, расположенной недалеко от вокзала. Госпожа Бианка является председателем

организованной ею много лет назад ассоциации «Русь», культурного общества, состоящего из

небольшого числа энтузиастов, которым небезразлична история и культура России. При ее

непосредственном участии были изданы несколько книг о деятелях русской культуры в Италии,

каждая из них содержала тексты на итальянском, русском и немецких языках. Жители этой

провинции – тирольцы – говорят на немецком языке. В книге «Русская колония в Мерано» две

страницы посвящены графу Бобринскому. Это была первая публикации в Италии о графе после его

смерти.

На другой день Бьянка и ее муж Освальд Цёггелер, известный в городе архитектор10, повезли

меня в Кастельротто. Извилистая дорога шла вверх, в горы, а далеко внизу виднелась оживленная

скоростная автострада, шедшая вдоль реки к городу Мерано, куда, по рассказу Бьянки, поезда

приходили из Москвы и Санкт-Петербурга вплоть до начала первой мировой войны. Здесь была

большая колония русских , поэтому тут находится русская православная церковь- храм Св. Николая

Чудотворца, построенная еще в 1898 году.

Сиузи – большое красивое горное селение. Горы здесь мягкие, покрыты зеленым ковром,

однако одна гора своими размерами и положением доминирует в этой местности – как бы висит над

селением. Своими голыми скалистыми отрогами она напоминает Памир.

Соседнее селение Кастельротто находится в трех километрах от Сиузи, там же в центре села,

за католической церковью, находится маленькое аккуратное кладбище. Когда мы ступили на аллею,

разделяющую могильные ряды, раздался колокольный звон: было 11 часов дня. В самом конце

кладбище, в левом углу, выделялись две могилы с православными крестами. У основания каменного

креста была пристроена маленькая металлическая дощечка с надписью:

Hier ruht Gräfin Bobrinski Maria

geb. Wakarina * 2 5. 1876 in Mоskau

+ 9 6. 1957 in Seis Здесь покоится Графиня Бобринская Мария, урожденная Вакарина....

Табличка с именем графини была вплотную прижата к надгробному камню, и при лобовом

свете на камне не видно было ничего. Бьянка предполагала, что, возможно, рядом была могила графа,

8

а там теперь захоронены другие. Я прислонился, заглянул за табличку – на камне еле проглядывали

потертые буквы, с трудом удалось их прочитать.

Conte Alessio Bobrinski 1861 – 1938

Графиня Бобринская похоронена в одной могиле с мужем, табличка с ее именем перекрывает

надпись с именем графа. Рядом, в соседней могиле, покоится графиня Александра Ферзен. Над ее

могилой стоит православный деревянный крест с табличкой:

Gräfin Alesandra Ferzen * in St. Petersburg

20. OKT. 1893 + in Seis om Schlera

O7. FEV. 1968

После кладбища Бьянка и Освальд показали мне места, связанные с графом Бобринским. Мы

подъехали к небольшой гостинице « Мирабелла». Это и есть дом, построенный по заказу графа в

начале ХХ века. Он привозил в Сиузи свою жену, графиню Элизу Александру, больную туберкулезом,

в надежде вылечить ее. Осенью 1914 года началась мировая война, Бобринские вернулись в Россию.

Графиня умерла в 1915 году в Бобриках, там же была погребена.

Гостиница была закрыта: мертвый сезон для этих мест, к тому же выходной день. Бьянка

обещала позвонить хозяину отеля, чтобы договорится о встрече с ним. Мы обошли дом, Освальд

рассказал и показал снаружи, что именно было перестроено.

Я глубоко благодарен Бьянке и Освальду за то, что они показали мне места, связанные с

жизнью графа Бобринского в Италии, за уважение к его памяти, за подаренный и прожитый вместе

день.

Кастельротто, раннее утро

На другой день самым ранним автобусом из Больцано я вновь добрался до Кастельротто.

Солнце еще не взошло. Безлюдные улочки курортного горного поселка в межсезонье казались

совершенно безжизненными, лето позади, а до снежной зимы еще не скоро, тишина, кладбище в

полном покое. Можно спокойно размышлять о судьбе графа.

Едва появившиеся из-за холмов солнечные лучи коснулись основания надгробного памятника

графу – под боковым светом надпись с его именем проявилась отчетливо. Это было самое

благодатное время для обозрения памятника. На нем приобрели рельефность фигурки святых, их

пропорции гармонически сочетались с обрамляющим их кругом и с крестом в целом.

Надгробие графу напоминает памятник на могиле Николая Андреевича Римского-Корсакова,

который был сделан по рисунку Николая Рериха11. Основой для обоих памятников послужил

древнерусский крест, именуемый «новгородским». Самый известный, «Алексеевский крест»,

выполнен во второй половине 14 века по заказу архиепископа Алексея. Однако в отличие от

9

«Алексеевского креста», для которого круг служит как бы ложем, памятник графу ближе в своей

основе к более ранним образцам новгородского креста. Крест и круг в нем суть продолжение одного

другим, лики святых обрамлены рамками и «вмонтированы» в святой крест, образуя на нем иконостас

из пяти икон и строго повторяя своим расположением форму креста. Граф Алексей Алексеевич был

исследователем древнерусских надгробных плит12, подготовленный им альбом фотографий на эту

тему содержал 209 фотографий, снятых главным образом в северных регионах России. Работу он

завершил незадолго до революции и, к сожалению, не успел издать ее. По свидетельству Д.А.

Расовского, «этот материал сохранился13 и по завещанию передан Институту имени Кондакова».

Графиня Мария Дмитриевна, его вдова, не случайно установила на его могилу именно такое

надгробие, имеющее своим истоком древнерусское сакральное искусство. Памятник обладает не

только исторической, но и безусловной художественной ценностью. К сожалению, он был некогда

варварски сломан14 и очень грубо отреставрирован. Изначально могила графа была на краю кладбища

в одном ряду с протестантскими захоронениями, но отгорожена невысокой стеной от католических

могил. Позже, когда свободного места на кладбище не осталось, стена была разобрана, и две

православные могилы оказались в окружении католических захоронений. Возможно, при разборе

стены и был сломан надгробный памятник графу.

Можно предположить, что памятник сделан по эскизам графини Марии Бобринской. Она в

свое время с отличием окончила Строгановское училище15. Именно ее профессия художника стала

причиной знакомства графа с ней. В начале декабря 1915 года умерла его первая жена, графиня

Елизавета Александровна. В архиве графа Алексея Александровича Бобринского сохранилось

письмо Алексея Алексеевича к нему, которое при всей сдержанности тональности письма,

свидетельствует о трудном периоде его жизни16:

«Любезный Алексей, пишу тебе по поводу Бобриковской часовни-усыпальницы. Мне очень

хотелось бы часовню, с участком земли при ней (около 5 десятин) и широким проездом к церкви

(приходской), каким-нибудь образом закрепить или сделать все это заповедником; чтобы участок и

часовня не могли переходить из рук в руки. При часовне будут числиться богадельня (уже

существующая при усадьбе) и школа рукоделия и домоводства для девочек. Все эти учреждения при

моей жизни содержатся мною, после моей смерти обеспечены завещанием.

Бобрики хотя и завещаны одному из рода Бобринских, но все же крепче и лучше было бы

обособить этот участок, сделать его вполне самостоятельным и независимым от усадьбы и имения.

С вашей стороны никаких расходов не потребуется. Каким образом осуществить это дело? Передать

ли этот участок со всеми учреждениями дворянству, земству, казенному учреждению? Или же

превратить его в заповедный кусок с попечителем — старшим в роде Бобринских, который имел бы

право выбрать себе заместителя, который мог чаще и ближе наблюдать за родовым добром? Ведь

сейчас есть несколько гнезд молодого поколения и будет кому присматривать за этим делом, право

выбирать заместителя развяжет руки попечителю, которому очень часто будет несподручно личное

10

наблюдение. На днях я похоронил мою жену и положил ее около часовни, а потому все это место мне

вдвойне дорого. Подумай, обсуди и напиши мне свои соображения по этому делу. Главное, согласен ли

ты принципиально с моим предложением; если да, то желательно было бы осуществить все это

возможно скорее. На днях буду в Петербурге, и можно было бы тогда лично переговорить по этому

поводу.

Искренне преданный тебе Алексей Бобринской».

Бездетный граф словно готовится к собственной смерти, торопится, оглядывается вокруг:

кому оставить родовое наследие им приумноженное? Письмо пронизано осознанием того, что скорее

надо отчуждаться от принадлежащих ему материальных ценностей, желанием достойно пристроить

их при жизни. Он озабочен проездом от часовни - усыпальницы17 до приходской церкви, это теперь

для него главная дорога на последующий отрезок жизни: путь, ведущей от часовни к храму и от храма

к часовне. Он не уверен в наследниках, в их верности родовым традициям, поэтому хочет придать

усыпальнице предков и месту погребения своей жены неприкасаемый заповедный статус,

защищенный от превратности судьбы. Из всех Бобринских он выбрал Алексея Александровича,

троюродного брата - археолога, профессионально связанного с наследием прошлого, способного

понять его намерения относительно часовни и прилегающей к ней территории. А ведь графу

исполнилось только 54 года. Со смертью графини Елизаветы Александровны, про которую нам

совершенно ничего неизвестно, смысл жизни для него был потерян. Это произошло за год и два

месяца до февральской революции. Большую часть своего бобриковского имения он в 1916 году

передал местному земству18 для устройства там сельскохозяйственной школы.

Конечно, в начале 1916 года графу трудно было себе представить, что пройдут только пять

лет, и « в сентябре 1921 года при большом стечении народа местными большевиками19» будет

разграблена усыпальница его предков20. Их тела вытащат из склепа, будут глумиться над ними и

закопают в общей могиле в стороне от усыпальницы. Конечно, Бобринские были разными, но какая

же была проявлена ненависть к покойникам! Несчастные потрошители гробов не ведали, что от

осквернения могил счастья не обретешь, да и добра не накопишь.

Усыпальница была еще и часовней, то есть местом, где молятся, где совершаются молебны, где

ставятся свечи, где верующие обращаются к Богу. Новые варвары не поставят ни креста, ни какого-

либо другого знака захоронения: память о графском роде была предана полному забвению. Позже,

видимо, для этой же цели, внутри усыпальницы на некоторое время устроят летнее кафе, где местная

молодежь будет есть, пить и предаваться увеселению21. Что касается церкви, то ее отберут в начале

30х годов, растащат церковную утварь и иконы, устроят там музей подмосковного угольного

бассейна, а купол храма приспособят под планетарий.22 Но все это произойдет после двух,

сокрушительных для империй и самодержавия, революций. До первой из них остаются считанные

месяцы, граф торопится, словно предчувствуя приближения всесокрушающего смерча, спешно

занимается ремонтом усыпальницы и обустройством места погребения жены. Он искал художника,

11

способного по образцам древних русских надгробий изготовить крест - памятник23 на могилу графини

Елизаветы Александровны, а также обновить настенные росписи внутри часовни - усыпальницы.

Мария Александровна Ферзен рассказала:

- Он искал кого-то, кто мог бы вышить покрывало для маленькой часовни, где была похоронена

его первая жена, он хотел что-то красивое, русское. Граф обратился в Строгановское училище, там

он и познакомился с Марией Дмитриевной Вакариной, кажется, она преподавала в этом училище, где

учили рисовать, вышивать, умело изготовить всякие художественные изделия. Он заказал ей то, что

хотел, и она исполнила, вот так они подружились.

Можно предположить, что Марию Вакарину рекомендовал Н.В.Глоба24, директор

Строгановского училища, которого граф хорошо знал. Художница успешно справилась с

поставленными перед ней задачами. Нам достоверно не известно, какую именно работу она

выполнила, возможно, граф заказал плащаницу или хоругви, или просил отреставрировать нечто

подобное уже имевшемуся в усыпальнице его предков. Ясно, что в целом это было связано с потерей

жены, с ее могилой, с пережитым потрясением. Возможно, он построил нечто в виде маленькой

часовни и над ее могилой, однако в Бобриках про это ничего не знают. На могиле графини был

поставлен каменный крест по древнерусским образцам. Покрывало или плащаница и хоругви, скорее

всего, нужны были для усыпальницы. Там же Мария Вакарина могла обновить, отреставрировать

росписи. И в то, и в другое она внесла все свое дарование и умение. Художница прониклась не столько

тем, что граф скудно рассказал ей о покойной жене, сколько личностными качествами, достоинством

и благородством самого Алексея Алексеевича, через которые воспринимался ею род Бобринских .

Видимо, делала она эту работу с огромным старанием и с душой, чтобы соответствовать его

замыслу.

Мария Александровна Ферзен рассказала:

«После революции граф вернулся в Италию с Вакариной. Это был необычный брак, он ее

спас, забрал с собой из разоренной революцией России в Италию».

Можно догадываться, что революции, одна, затем другая, стали шоком для российской

интеллигенции, в том числе для графа. Вместе с тем драматические события, катастрофичные для

страны, вывели его из того душевного кризиса, в который он впал после смерти графини. Можно

было бы предположить, что Алексей Алексеевич просто пожалел художницу, но вероятно также,

что в лице сорокалетней Марии Дмитриевны он нашел близкого по духу человека.

Софья Александровна рассказала:

«Она была из бедной семьи, умная, хорошо рисовала. Была умелица, руками своими могла и

вышивать и изготовить всякие изделия. Она горбилась и была малоподвижна, горы, в отличие от

графа, не любила. Надо было выпрямляться, чтобы глядеть на них, а ей это удавалось с трудом. Я

брала у нее уроки русского языка во время Второй мировой войны. Рассказывая про Бобринского, она

12

никогда не называла его мужем или супругом, говорила почтительно «граф» или «Алексей

Алексеевич».

Бракосочетание графа Алексея Алексеевича с Марией, дочерью Дмитрия Вакарина и Марии

Наджегиной, состоялась 10 марта 1918 года в Москве25, в церкви Св. Николая Чудотворца26 в

Гнездиках. Граф не случайно выбрал именно эту церковь. Она была связана с его материнским родом.

В 1737 году в ней был похоронен генерал В.П.Шереметев27, один из его прямых предков. Да и в

Южном Тироле, в Мерано, где им предстояло провести дальнейшую жизнь, стояла также церковь Св.

Николая Чудотворца. Бобринские покинули родину в конце 1918-го или в начале 1919 года.

«...мой отец, он в Туле извозчиком был, лошадей графу Бобринскому для последнего отъезда

подал. Знал графа Бобринского? Того, что женился на крестьянке, отец которой — крепостной

графский? Четыре языка знала, за границей всю жизнь прожила. Сейчас умерла, наверное. А

Бобринского самого нигде не принимали из-за этого брака в знатных-то домах». Эти слова из

рассказа Варлама Шаламова28 – единственное свидетельство их отъезда. Возможно,

вышеприведенная легенда, много раз «исправленная» народным творчеством, переплела в один узел

судьбы двух спутниц жизни графа, Елизаветы Александровны и Марии Дмитриевны, отражая и

искажая обстоятельства их замужества.

Бобринские прожили вместе двадцать лет. Безнадежно оторванные, отсеченными от Родины, от

российской культурной среды, они создавали «русский мир» в своем гостеприимном доме, который

стал центром средоточия русских в Сиузи – и тогда, когда хозяева были состоятельными, и тогда,

когда они обеднели. Наверное, поэтому в Сиузи бытует мнение,29 что граф Алексей Бобринской был

последним царским послом при дворе Австро-Венгерского императора в Вене, а вилла была его

летней резиденцией. На самом деле граф никогда не был на официальной дипломатической службе.30

Однако очевидно, что его личностные качества косвенно представляли тирольцам то лучшее, что

было у российской интеллигенции. Местные крестьяне на его похоронах выразили свое почтение к

графу венком с надписью: «Тихому благотворителю— благодарное население»31.

Удивительно совпадение дат: Варлам Шаламов услышал легенду о женитьбе графа на

«дочери крепостного» со слов туляка Алексея Шаталина, сидевшего с ним в одной камере в начале

декабря 1938 года, в те самые дни, когда в далеком от Магадана Тироле прощался с жизнью граф

Алексей Алексеевич. Последние три года 1930-ых оказались трагическими для младшей ветви рода,

ведущей свое начало от графа Василия Бобринского. Осенью 1937 года умерла Анна Владимировна,

племянница графа, в начале 1938 года в Гренобле скончался ее отец Владимир Алексеевич, брат

графа. Сын его сестры князь Дмитрий Петрович Святополк Мирский32, блистательный литературный

историк и критик, бывший белый офицер, вернулся на Родину, был арестован в 1937 году, погиб на

Колыме 6 июня 1939 года.

Сам граф Алексей Алексеевич умер 4 декабря 1938 года. С его уходом пресеклась младшая

ветвь рода. Мария Дмитриевна, похоронив мужа, поставила ему памятник, какой ему хотелось –

13

очень похожий на надгробие графини Елизаветы Александровны. Сама Мария Дмитриевна ушла из

жизни почти 19 лет спустя после смерти мужа, ее похоронили рядом, в одной с ним могиле. О том,

что она там погребена, свидетельствует только скромная металлическая табличка со слегка

потрескавшейся краской.

Дом, в котором завершилась жизнь Алексея Алексеевича и Марии Дмитриевны, стоит и

поныне, не принадлежа никому. Дом был куплен взамен проданной виллы «Aichstaud». Его не

ремонтировали много десятилетий, он не ухожен, здесь нет электричества и воды. Однако дом

казался мне живым, он сохранил в себе дыхание времени, когда графиня Мария Бобринская, его

последняя хозяйка, покидая этот мир, завещала его бедным, бездомным людям. Она поступила так же,

как в 1916 году ее муж, передавший свое родовое имение земству для устройства там школы, чтобы

крестьянские дети учились хозяйствовать на земле.

Я вглядывался в их дом, а он, словно старая сторожевая собака, за все эти годы устал от

бездомных и бомжей, скулит и скрипит, ожидая возвращения своих хозяев. И сегодня, спустя более

полувека после смерти последней владелицы, в нем живут бездомные, не подозревая, что находятся

под крышей анонимного памятника человеческой доброты и благородства.

Вилла 'Aichstaud'- («Маленький дуб»)33 - гостиница Мирабелла

Дверь гостиницы Мирабелла была открыат, прямо при входе на стене висела знакомая фотография

графа. Г-н Эггер, нынешний хозяин дома-отеля, вышел мне на встречу. Я поздоровался и

представился.

- Мне звонили, что вы придете. Вы первый из России, кто приехал к нам, кто заинтересовался

графом Бобринским. Пожалуйста, пройдем в гостиную, я расскажу то, что знаю, – к сожалению,

знаю я совсем немного.

Мы прошли в гостиную – обставленная в старом, очень знакомом стиле, она напомнила мне

уголок питерского музея.

- В начале прошлого века на этом месте стояла одинокая небольшая старая ферма,-

продолжил свой рассказ г-н Эггер, - вокруг не было других построек. Граф купил ферму, ему

понравилось само место, замечательно расположенное на вершине холма, на краю леса, а прямо

напротив, на другой стороне котловины, – большая гора. В 1909 граф пригласил известных

архитекторов Амонну и Финджерла, они спроектировали и построили ему виллу 'Aichstaud', учли

все его пожелания. Потом началась война, осенью 1914 года граф вернулся со своей женой в

Россию. Там она вскоре умерла, через несколько лет граф вернулся. Экономический кризис и

инфляция вынудили графа преобразовать виллу в частный пансион, а в 1936 году, будучи в

затруднительном финансовом положении, он продал свою виллу моему деду Иосифу Паттису,

владевший пекарней и бакалейным магазином. Мой дед сделал из нее гостиницу, он был одним из тех,

14

кто хотел привлечь к нам туристов. Он и граф Бобринской много лет знали и уважали друг друга, у

нас в семье помнят об этом, сложилась традиция сохранять в доме память о нем, беречь то, что

было ему дорого. Вы увидите на сайте и в наших рекламных брошюрах, что апартаменты графа

сохранили за собой его имя (Suite Graf Bobrinskij) , так же как и другая спальня сохранила имя

графини Элизы Александры (Suite Gräfin Peterson). Вы видите здесь многое из того, что было связано

с графем, ведь основные комнаты дома остались такими, какими были при нем. Планировка

гостиной, библиотеки, спальных помещений, мебель в них – все осталось почти в первозданном

виде. Вот, к примеру, здесь в гостиной вся мебель – и стол, и эти стулья, и встроенные шкафы, все

сохранилось. Здесь, за этим столом, сидели его гости, именитые русские люди, его друзья, пили чай,

беседовали.

Я невольно представил себе русское чаепитие за этим столом: здесь сидели Шереметевы,

Ферзены, Волконские, Юсуповы, Голицыны, философ Ильин, художник Габричевский, 34

А.П.Столыпин и другие. Если бы эти стены могли заговорить – нам открылось бы много

драматических страниц русского Зарубежья. У графа встречалась российская аристократия,

проживавшая в Сиузи и Мерано, приезжали гости и из других мест. Некоторые из них встречались

здесь как до первой мировой войны, так и после революции, после потери своего состояния, статуса,

родных и близких, Россию. Можно представить себе, как разнятся темы и тональности их бесед до

трагических событий, когда они были влиятельными господами, и после них, когда они стали

поверженными, потерявшими Родину эмигрантами, а многие из них – просто неимущими беженцами.

Одни погрузились в бездну отчаяния, других охватила буря страстей, третьих накрыла волна

негодования... Изгнанники надеялись, что они – всего лишь временные беженцы. Очень многие

эмигранты первой волны сидели на чемоданах годами и десятилетиями в помещениях, так и не

ставших домом для них, и верили, что наступит чудо, и они вернутся на Родину. Как ностальгически

щемяще звучало для них это слово! Чудо не наступало, год за годом они жили с чувством горечи и

обиды на чужбине, и тысячами ложились в землю, так и не ставшую для них родной.

Г-н Эггер, любезно показывая мне в комнатах и коридорах отдельные предметы, связанные с

Бобринскими, продолжил свой рассказ:

- Граф обустраивал виллу вплоть до начала первой мировой войны, до времени своего отъезда, по

его заказу внутренние стены обшивали дубовыми панелями, которые изготовляли мастера в

России. Пойдемте...

Мы вошли в большую округленную комнату.

- Он эту комнату пристроил позднее, хотел разместить здесь свою большую библиотеку.

Смотрите, какой красивый потолок, деревянные заготовки для него привезли из России, панели для

этих стен также были изготовлены там, но они потерялись на железной дороге по пути сюда,

началась мировая война, - г-н Эггер показал с огорчением на стены и добавил, - вот оголенными и

остались.

15

У Бобринского к дереву был особый интерес: лесонасаждение было одним из видов его

активной деятельности в российском имении. Он посадил там десятки тысяч деревьев, восстановил

прежде загубленные леса, любил и ценил предметы повседневного быта из дерева. В течение многих

лет он объезжал весь север и северо-запад России с фотографами, отыскивая и фотографируя

всевозможные деревянные изделия русских мастеров. Ученый коллекционировал эти изделия, хотел

сохранить уникальные вещи. В 1910 году он решил издать альбом: как бы дублировал предметы,

сохраняя их на таблицах альбома, словно надеясь, что в будущем утерянные традиции и ремесла будут

кем-то возрождены. Работа над уникальным изданием «Народные русские деревянные изделия:

предметы домашнего, хозяйственного и отчасти церковно обихода. [Издание] гр. А. А.

Бобринского»35 из 12 выпусков продолжалась до 1914 года.

В эти же годы Алексей Алексеевич обустраивал свой дом в Сиузи и не случайно хотел

окружить себя родной древесиной, срубленной в российских лесах и обработанной отечественными

умельцами. Русская знать привозила для своих дворцов мебель и обшивки для стен из Италии, а наш

граф привозил в Италию добротные стулья, столы, мебель из России.

Г-н Эггер пригласил меня подняться на верхний этаж, показал смежные комнаты. В спальне

графа стояла та же мебель, что и при его жизни. Нынешний хозяин открыл дверь балкона – вид был

замечательный: прямо напротив большая гора, покрытая у основания сплошным хвойным лесом,

венчает ее многоярусный скалистый пик. Звеняще – чистый воздух… И вправду впечатляющее

зрелище!

- Видимо, из-за этой красоты граф и построил свой дом именно здесь, - произнес тихо г-н

Эггер и, повернувшись ко мне, добавил. - Каждое утро он вставал с этой кровати и смотрел на

гору, которая, видимо, напоминала ему вашу родину.

Три поколения тирольцев: Иосиф Паттис, его дочь Зита Паттис с мужем Оскаром Эггером, и

его внук Эггер, нынешний владелец дома Бобринского заслуживают глубокой признательности и

уважения за почтительно-береженое отношение к памяти графа и его наследию. Хочется

поблагодарить их старорусским выражением: Спаси Бог вас и все то, что дорого вам.

Особенно трогательным в этом доме было то, что в нем сохранено имя графини Элизы

Александры, которая умерла за 20 лет до приобретения дома Иосифом Паттисом,.

Мария Александровна Ферзен рассказывает:

- Жена графа заболела, и врачи посоветовали ему горную местность, чтобы он и его жена

могли проводить там по нескольку месяцев в году. Графиня, кажется, была прибалтийского

происхождения. Легочных больных тогда лечили в Давосе и других местах в Швейцарии. Граф искал

подходящее место, ему полюбилась наша деревня, вот он и построил здесь для нее дом. Наша мать

рассказывала, что стройка началась в 1909 году. После революции граф был один из немногих, кто

имел здесь свой дом – чудный дом с имуществом, построенный с изысканным вкусом задолго до

революции.

16

Находясь в доме, я почему-то больше думал о ней, графине Елизавете Александровны, чем о

графе Алексее Алексеевиче. Было ли тому причиной воспоминание об уходе графа из жизни ровно в

день ее смерти, или покрывшая ее личность загадочная неизвестность, лоскуток легенды, что она

была певицей в московском ресторане «Яр», где граф ее увидел и полюбил36.

Какая–то невидимая аура графини, будто дуновение свежего ветерка, сопровождала меня в те

полтора часа, которые я провел в доме, – ведь это был ее дом, он был построен графом для

Елизаветы Александровны. И еще вспомнилась местная молва в Бобриках, что граф не смог

похоронить ее в родовой усыпальнице, ибо она была не из аристократического рода. Возможно, она

была лютеранка, и поэтому ее телу путь в усыпальницу был недоступен. Много позже могила графа

окажется за оградой католического кладбище. Сколько условностей царит в придуманном самими

людьми мире!

Однако вспомним слова из письма Алексея Алексеевича: «На днях я похоронил мою жену и

положил ее около часовни, а потому все это место мне вдвойне дорого». Из этой скупой фразы

видно, что он очень дорожил супругой. Не знаю, какими мотивами руководствовался граф, положив

ее рядом с часовней, но этим он спас ее останки от нашествия варваров – от кощунственного

извлечения их из гроба в 1921 году. Правда, каменный крест с ее могилы был низвержен, сломан и

закопан. В 2003 году он был найден при поисках останков Бобринских и теперь хранится в часовне-

усыпальнице. Сама же могила потеряна, гроб графины покоится в земле, но нет над ней ни креста,

ни таблички с ее именем. И только апартаменты “Suite Gräfin Peterson” в тирольской гостинице, в ее

бывшем доме, свидетельствуют, что она жила и была любима графом Бобринским, прожившим свой

век на земле не по сословным канонам, а по законам своей широкой, щедрой и любящей души. Он

сделал все для того, чтобы облегчить ей страдание, и, насколько это было в его силах, продлил ей

жизнь. Мир и покой его праху. Мир и покой праху двух спутниц его земного бытия, по-разному

даривших ему радости жизни.

История этого дома была бы неполной, если мы не вспомним еще одну женщину, гувернантку

Эльвиру Вейм, которая вела хозяйство в графском доме.

Мария Александровна Ферзен рассказала, что она была эстонка, хорошо говорила на русском и

немецком языках. Возможно, она тоже происходила из прибалтийских немцев. Была ли она нанята

графом, чтобы ухаживала за графиней Элизой Александрой Бобринской, или ее привезла в дом

сама графиня? Она начала работать в семье Бобринских в Сиузи в июне 1913 года. Об отношении к

ней графа и графини Марии Дмитриевны свидетельствуют их слова, обращенные к ней:

«Многоуважаемая Эльвира Карловна, Июнь 1923

Искренне благодарим Вас за Вашу десятилетнюю ревностную службу на пользу «Aichstaud»а,

его дома и сада. Считаем приятным долгом особенно отметить Ваш самоотверженный поступок,

когда в тяжелое время войны остались Вы здесь на своем посту и тем сохранили в

неприкосновенности имущество, которым мы имеем удовольствие пользоваться в настоящее

17

время, которое дало нам возможность чествовать Вас сегодня и принимать здесь

присутствующих дорогих гостей.

Преклоняемся перед Вашим чувством долга по отношению к раз взятым на себя обязанностям.

Большое спасибо за то, что и теперь Вы всеми силами, ничем не чуждаясь, стараетесь

помогать нам по хозяйству: и дом, и сад, и огород пользуются Вашим вниманием и Вашими

трудами.

Желаем Вам на многие годы здравия, бодрости душевной и телесной на радость Себе, Вас

окружающих, и на пользу «Aichstaud»а.

Глубоко Вам благодарные

гр. А. Бобринской

гр. М. Бобринская»

Написанный рукой графа текст - приветствия был зачитан Эльвире Карловне в присутствии

собравшихся гостей и вручен ей в специальной кожаной обложке. Этот документ – единственное, что

от неё сохранилось. После смерти графа она жила вместе с графиней Марией Дмитриевной, вдовой

графа Бобринского, умерла раньше нее и была похоронена на том же католическом кладбище в

Кастельротто, где-то в углу и тоже за оградой, поскольку была лютеранкой, однако ее могила не

сохранилась.

Мир и покой светлым душам людей, некогда проживавших в этом доме, который получил от

графа название «Aichstaud» - «Маленький дуб» !

Свидание. Сиузи, 11 часов.

Софья Александровна уже ждала меня у церкви в Сиузи. Она строго и внимательно посмотрела на

меня и коротко сказала:

- Идемте со мной.

Вскоре мы подошли к небольшому двухэтажному дому и вошли в него. Навстречу нам из

боковой двери вышел пожилой мужчина. Софья Александровна кивнула на него:

-Он хозяин дома, - сказала она, - его зовут Август Гoллер, он мой школьный товарищ, это его

дом, - добавила моя спутница.

Я поздоровался, он смотрел на меня веселыми глазами и искренне улыбался.

- Мы поднимемся наверх, - сказала Софья Александровна.

На втором этаже стояла пристроенная к стене узкая лестница.

-Поднимайтесь осторожно, лестница крутая, там наверху чердак.

На чердаке я услышал другой голос.

- Идите прямо, смотрите, не споткнитесь, я Мария Александровна- прозвучало из темных глубин

чердака.

18

Я разглядел свою собеседницу, сестру Софьи Александровны, с которой много раз общался по

телефону из Москвы. На чердаке не было электрического света, мы довольствовались естественным

светом от окна в чердачном потолке. На мой недоуменный взгляд и вопросительный жест Мария

Александровна ответила улыбкой:

- Не удивляетесь, расскажу вам немного историю, чтобы стало понятно, где мы. Сюда, в эту

деревню, русские эмигранты первой волны приезжали отовсюду: из Европы, из Парижа, из Англии. Вот

так и мы попали сюда, когда отец скончался: его брат, дядя Павел37, который жил в Риме и бывал

здесь раньше, знал эти места, он посоветовал нашей матери поехать летом с девочками, отвлечься.

«Ты увидишь, там большая русская колония» - сказал он ей. Наверное, здесь были какие-то наши

родственники, и вот мы приехали – впервые в 1936 году. И следующие лето 1937 года мы снова

провели здесь, а когда пришло время отъезда, то мама решила не возвращаться в Рим, ей так

понравилось, что мы остались жить. Последующие годы вплоть до своей кончины мама провела здесь,

в Сиузи. София вышла замуж, уехала, а я преподавала в школе до 1990 года, потом надо было

ухаживать за нашей тетей38, и я переехала к ней в Рим, с тех пор я там. Мы здесь жили в разных

местах, снимали комнаты. И однажды, когда надо было съехать с одной квартиры, графиня Мария

Дмитриевна предложила жить в ее доме, в том, который был куплен после продажи виллы. Она там

жила вместе Эльвирой, женщиной, которая всю жизнь помогала Бобринским по хозяйств. Эти две

старушки и сдавали комнаты, чтобы было на что жить. Мы там провели несколько лет, а последние

годы я снимала комнату в этом доме, поэтому здесь и остались с давних пор наши книги, какие-то

вещи, в том числе что-то, что осталось после смерти графини Марии Дмитриевны. У нас раньше не

было возможности этим заниматься, вот вы приехали, и мы рады вам передать то, что смогли

сохранить.

На чердаке дома несколько десятилетия хранились вещи, принадлежавшие Бобринским. Книги

были упакованы в чемоданы и картонные коробки. На книгах графа были начертаны его инициалы.

Их было немного, но надо было отделить их от остальных.

Я понял, почему София Александровна не хотела, чтобы я кого-либо привел с собой.

Разгребать то, к чему уже много лет не прикасалась человеческая рука, – процесс достаточно

деликатный, даже интимный, не терпящий чужого присутствия. Меня, видимо, приняли потому, что я

приехал из России, чтобы почтить память графа, что я проявлял интерес к судьбе графа и мог

разобраться в сохранившихся материалах. Я действительно искренне благодарен сестрам, что они

доверились мне. Позже я спросил, почему они не сказали мне об архиве по телефону.

Софья Александровна рассмеялась:

- Хотели перед этим взглянуть на Вас.

С их помощью я отделил в вещах все то, что принадлежало графу. Ограниченное время и

отсутствие на чердаке электричества не позволили мне тщательно исследовать обнаруженные остатки

19

архива Алексея Алексеевича Бобринского. Попробую перечислить, что сохранилось от наследия

графа:

1. Черновики его записей в трех тетрадях с неравномерным рукописным текстом, с

незаполненными, частично разорванными страницами. Тетради прилеплены друг к другу. Их

условно можно считать полевыми записями к его трудам «Народные русские деревянные

изделия» и «Резной камень в России».

2. Стеклянные фотографические негативы и фотографии разных размеров с изображением

церквей и деталей церковной архитектуры. Видимо, это рабочие материалы к труду «Резной

камень в России». Вып. 1, М., 1916.

3. Примерно 15-20 книг по техническим предметам, в том числе по математике, космологии, на

которых есть инициалы графа. Несколько номеров журнала «Вестник Европы» на русском

языке в поврежденном состоянии.

4. Два пустых чемодана разных размеров, которые, по свидетельству Софии Александровны,

принадлежали графу Бобринскому.

По характеру увиденного у меня появилось предположение, что эти вещи – именно те,

которые, с точки зрения вдовы графа, не представляли никакой ценности. Как мне ранее удалось

выяснить, после смерти графа, в конце 30-х годов, архив и библиотека Бобринского были

отправлены в Прагу и переданы русскому эмигрантскому институту имени Н.П.Кондакова. О том,

что граф завещал библиотеку институту и туда же передал свои работы, сказано и в некрологе

ученому.39 Мария Магидова из Пражской Славянской библиотеки подтвердила мне, что архив и

книги графа Бобринского первоначально были присланы в Прагу и только позже вместе с основной

частью институтского имущества были переправлены в Белград. В апреле 1941 года здание

института было разрушено во время бомбардировки города нацистской авиацией.

Из воспоминания Н.Е.Андреева40, бывшего директора Института имени Кондакова:

«... в первом же налете на Белград был разбит бомбами дом, где помещалось отделение

Института Кондакова. Погибли Расовский и его жена Ирина Николаевна... Дошли сведения, что

часть библиотеки в полуобгорелом виде еще существует. Мы снеслись с Острогорским41 ....

немецкие военные власти в Белграде дали распоряжение погрузить остатки имущества Института

Кондакова на военные грузовики и привезти их в Прагу. В один прекрасный день пришли два или три

грузовика с бренными остатками того, что мы туда увозили. Мы договорились с Е.И. Мельниковым и

взяли его обратно в Институт на жалованье, чтобы он специально занялся разбором всего, что

вернулось, и составил бы полную картину, что привезли и что погибло».

Однако я, несмотря на неоднократные запросы, не получил из Праги положительного ответа о

наличии там каких-либо документов графа. Не подтвердили они также существование описи того, что

пропало во время бомбежки Белграда и что осталось. Таким образом, найденный архив в Италии –

возможно, единственное, что сохранилось от научных трудов графа Бобринского

20

Сестры Ферзен просили меня взять и увести архив, однако мне представляется, что передача

архива Родине должна носить официальный характер. Мы договорились, что я вернусь в Италию

весной 2009 года. Однако болезнь не позволила мне тогда совершить поездку, а когда к лету я

почувствовал себя лучше, другие обстоятельства помешали реализовать задуманное.

В декабре 2011 года исполнится 150 лет со дня рождения графа Алексея Бобринского. Память о

нем, словно догорающая свеча, еще не погасла, она еще светит – надо только успеть сменить свечу в

светильнике...

Послесловие, или несколько слов памяти графа Александра и графини Александры Ферзен

К тому времени, когда мы завершили свою работу, подоспела и Наталья, дочь Софии

Александровны. Вместе мы поехали на кладбище в Кастельротто.

Тем утром я встретил там восход солнце, а теперь день клонился к закату. Рядом по живописным

улочкам горного поселка шли сестры Ферзен. Потомки княжеского рода Долгоруких и графских родов

Воронцовых-Дашковых, Шуваловых, они родились в Италии в семье графа и графини Ферзен. Им мы

должны быть благодарны за то, что, более полувека чтя память Бобринских, они не дали осиротеть их

могиле. Они приняли эстафету этой заботы в 1968 году у своей матери Александры Павловны, жизнь

которой, так же, как и Бобринских, завершилась в Сиузи, красивой тирольской деревне. Когда Мария

Александровна, ее дочь, рассказывала, что мама в 1937 году захотела остаться жить здесь, я невольно

подумал, что графиня решила быть подальше от эмигрантских кругов, от всяких разговоров, сплетен,

ненужных встреч, взаимных претензий, увы, присущих проигравшей в гражданской войне стороне. Она

выбрала эту деревню в качестве монастыря для себя и своего внутреннего мира, из которого черпала

силу для воспитания своих осиротевших девочек. Тяжелая доля выпала на долю этой красивой

женщины. Ей было 12 лет, когда ее отец граф Павел Шувалов, градоначальник Москвы, был убит

террористом в 1905 году. Ей было 24, когда пришла весть о смерти ее первого мужа, князя Дмитрия

Леонидовича Вяземского, пытавшегося вернуть в казармы мятежных солдат лейб-гвардии Павловского

полка и погибшего ночью от шальной пули 2 марта 1917 года. Два с половиной месяца перевозили гроб

князя Дмитрия из Санкт-Петербурга в Коробовку Липецкой губернии, чтобы предать земле в семейном

склепе Коробовской церкви, построенном его отцом. Александра Павловна похоронила мужа, и так же,

как и граф Бобринской, не могла предположить (и, надеюсь, так и не узнала), что несколькими

десятилетиями позже останки князей Вяземских и их родных будут извлечены из гробов местными

грабителями и разбросаны по склепу. Дурные поступки циничных варваров не имеют предела, но самое

страшное – то, что они святотатствовали и глумились над прошлым при попустительстве столь же

бессовестных властей. Позже поруганное место будет зацементировано совхозом, и в склепе будет

храниться зерно, что само по себе – святотатство по отношению к покойным и не меньше по отношения

21

к священному, согласно славянской традиции, хлебу. Но это произойдет на много лет позже, а в 1917

году, через полгода вслед за Дмитрием, погибнет и его старший брат, князь Борис Вяземский.

Молодая вдова осталась с двумя детьми на руках – с двухлетней дочерью и четырехлетним

сыном. Весной 1919 года ей удалось выбраться из России. Британский монарх Георг V прислал за

своей тетей, императрицей Марией Федоровной, военный корабль «Marlboro», но она согласилась

эвакуироваться из Крыма при условии, что англичане заберут других беженцев, скопившихся в порту.

Так княгиня Александра Вяземская оказалась на одном из трех кораблей, вместе с детьми и со своей

матерью, графиней Александрой Илларионовной Шуваловой, урожденной графиней Воронцовой –

Дашковой.

Граф Александр Ферзен, 25-летний гвардий штабс-капитан, покинул родину в 1920 году вместе

с остатками армии генерала Врангеля. Несколько месяцев спустя он встретил на чужбине

вдовствующую княгиню Александру Вяземскую, которую знал с юных лет, они находились в дальнем

родстве. Когда она восемнадцати лет вышла замуж за князя Дмитрия Вяземского, ему было

шестнадцать. Граф Александр Ферзен предложил руку и сердце вдове, они поженились в Лондоне в

1921 году, и Александра Павловна стала графиней Ферзен. Позже они переехали в Италию, у них

родились две девочки, Софья и Мария. Но семейное счастье продолжилось недолго. Старшей дочери

исполнилось 6 лет, а младшей только год, когда отца не стало в 1934 году. Он похоронен в Риме, на

кладбище Тестаччо. А спустя три года девочки с матерью, оказавшись летом в Сиузи, остались там

надолго, по сути, на всю жизнь.

Мы поставили и зажгли несколько свечей на могилах Бобринских и графини Александры

Ферзен. Ее дочери и внучка Наташа о чем-то тихо разговаривали. Я отошел, чтобы не мешать их беседе

и сфотографировать кладбище.

Сегодня это уходящее поколение олицетворяет русское Зарубежье первой волны. Они хоть и

не родились в России, но были свидетелями жизни оторванных от Родины родителей, близких и

дальних родственников – тех, кто на протяжении нескольких десятилетий оставляли им в наследство

свою боль и страдание, обиду и любовь к матери-Родине.

Мир первой волны русской эмиграции с каждым новым поколением редеет, уходят язык,

культура, знание истории и литературы, притупляется боль, уходят ностальгия и любовь. Все это

вытесняется другой культурой, другим миром, другими народами в разных странах, лишь для нас

объединенных одним словом - Зарубежье. Последний массовый отток беженцев эпохи русской

гражданской войны произошел в 1920 году после поражение генерала Врангеля на кораблях по

Черному морю. Сегодня мифический корабль с их потомками, не дойдя до горизонта, растворится в

воздушней мгле, когда с него сойдут последние внуки. Правнуки эмигрантов – молодые иностранцы -

будут помнить только то, что у них русские корни. Истинная память об этих корнях останется только

на архивных полках, в пожелтевших тетрадях дедов и прадедов, и, даст Бог, на страницах

отечественной истории.

22

Москва, 28 августа 2010 года.

1 Расовский Д. А. Граф А.А. Бобринской.// Анналы института им. Кондакова . ХI. Белград. 1940. стр.240. 2 Россию покинули все Бобринские, за исключением графа Николая Алексеевича Бобринского (1890 -1964). 3 Бобринской А.А. Дневник . С предисловием М.Н. Мурзаковой. «Красный архив» т. 1 (26) М-Л 1928. 4 В 12-м номере журнале «Исторический вестник» за 1902 год в указателе статей, опубликованных в 1902 году автором брошюры «Секта Исмаилья..» назван археолог Бобринской Алексей Александрович. 5 Семейный архив графов Бобринских был вывезен П.С.Сухотиным в 1922 году из имения Бобрики, частично передан ГИМ. 6 За одним исключением: А.А. Семенов выразил благодарность графу в предисловие своего труда «Материалы для изучения наречия горных таджиков Центральной Азии». Часть 1. М., 1900, стр. 4. 7 См. также: Худоназаров Д. «Граф». Статья об А.А. Бобринском в сб. статей «Проблемы общей и региональной этнографии (к 75–летию А.М. Решетова)». СПб.: МАЭ РАН, 2007, с.132-154.Худоназаров Д. «История одной ошибки в каталоге». Статья об А.А. Бобринском. Журнал «Вестник Библиотечной Ассамблеи Евразии», № 3 , 2008 8 Из выступления Решетова А.М. (1932 – 2009), известного российского этнографа на Международной научной конференции «Рериховское наследие» в 2002 г. 9 Князь Голицын Борис Владимирович (1934 -2000), внучатый племянник Бобринского, в 1992 году передал главному редактору журнала «Искусство кино» Константину Щербакову для публикации письма графа Иллариона Мусина-Пушкина, своего дяди, погибшего на гражданской войне. Я в то время руководил Союзом кинематографистов СССР и просматривал каждый номер журнала, читал и эту публикацию, однако не подозревал, что письма с фронта написаны племянником нашего «памирского» Бобринского. 10 Цёггелер О., автор большой книги об архитектуре региона периода правления фашистов. 11 Позже я пытался найти рисунок Рериха, пока не удалось, скорее всего, он потерян, и нет достоверных сведений, в какой степени памятник великому композитору отражает замысел великого художника. 12 Расовский Д.А. Граф А.А. Бобринской.// Анналы института им. Кондакова . ХI. Белград. 1940. стр.242 13 К сожалению, пока не удалось найти альбом А.А. Бобринского. 14 По сообщению Софьи Александровны Ферзен это произошло непреднамеренно. 15 В РГАЛИ, в фондах Строгановского училища, сохранились ведомости 1906 – 1910 гг., где фигурирует Мария Вакарина. 16 Фрагмент письма взят из неопубликованной книги графа Н.Н.Бобринского (19?? -2001) 17 Графиня Анна Владимировна Бобринская (1769 – 1846) в 1813 году после смерти своего мужа графа Алексея Георгиевича решила построить мавзолей-усыпальницу. В 1815 году в Бобриках возводится белокаменная купольная ротонда по проекту крепостного архитектора Василия Милинского. Она была спроектирована так, чтобы в нижней ее части - склепе - можно было производить захоронения, а в верхней - часовне - совершать поминальные службы, которые шли в часовне практически каждый день до начала 20-х годов. . 18 Расовский Д. А. Граф А.А. Бобринской.// Анналы института им. Кондакова . ХI. Белград. 1940. стр.240. 19 Лагун П.. Храм на "Горе". В интернете: http://zhurnal.lib.ru/l/lagun_p_a/hram.shtml 20 В 1921 году началась компания по изъятию церковных ценностей. 21 В 2001 году по инициативе историко-мемориального комплекса "Бобрики" начались поиски место захоронения Бобринских. Останки был найдены и 27 декабря 2003 года перезахоронены в родовой усыпальнице Бобринских. 22 В 1990 году храм был возвращен церкви. 23. Задков Ю.Н. «Сын Отечества» к 140-летию со дня рождения А.А. Бобринского. Доклад на научной конференции в г. Богородске «Род Бобринских в истории Отечества».2002. Из выступления Ю.Н.Задкова: Вероятно, по образцу древних надгробий был изготовлен каменный крест, установлений в 1916 году на могиле первой жены А.А. Бобринского в ограде усыпальницы в Бобриках. 24 Граф Бобринской А.А. благодарит Николая Васильевича Глобу в предисловии к книге «Народные русские деревянные изделия» за помощь в работе над ней. 25 Williamson David. The Counts Bobrinskoy. London, 1962. P.27. 26 Церковь Св. Николая Чудотворца в московских Гнездиках была разрушена в 1933 году. 27 О Владимире Петровиче Шереметеве (6.7.1668 - 9.6.1737) написана двухтомная монография П.С. Шереметева. 28 В рассказе «Дом Васькова» 29 Об этом сообщила мне Бьянка Марабини-Цёггелер. Об этом сказано на сайте гостиницы Мирабель The Silence & Schlosshotel Mirabell. 30 Последним царским послом в Вене был Н.Н. Шебеко. Он по материнской линии происходил из рода Натальи Николаевны Пушкиной, урожденной Гончаровой. 31 “ Wohltater –dankbare Bevolkerung”. Расовский Д.А. Граф А.А. Бобринской, стр.243. 32 Владимир Набоков называл «Историю русской литературы» Святополка Мирского «лучшей историей русской литературы . 33 Буквальный перевод «Дубовый куст». 34 Талалай М., Марабини-Цёггелер Б. Русская колония в Мерано. Больцано, 1997, стр. 106 -108

23

35 Издание стало библиографической редкостью. В мае 2009 года в Интернете все 12 выпусков издания 1910-1914 гг. с пояснительным текстом на немецком языке продавец из Новосибирска оценивал в полмиллиона рублей. 36 О первой жене графа известно очень мало, только то, что ее звали Элиза Александра Петерсон, что она была немкой и умерла в декабре 1915 года, похоронена в Бобриках. По легендам, которые нашли отражения в литературных произведениях, познакомился Алексей Алексеевич с будущей женой в московском ресторане «Яр», где она пела. Задков Ю.Н. Доклад на научной конференции в г. Богородске «Род Бобринских в истории Отечества» 2002. 37 Граф Ферзен Павел Николаевич, (1994, Царское Село -1943, Рим), гвардии штабс-капитан, похоронен на кладбище Тестаччо. 38 Графиня Ферзен Ольга Николаевна (1904, Царское Село -1996, Рим) похоронена на кладбище Тестаччо. 39 .Расовский Д.A в написанном им некрологе графу подтверждает это. 40 Андреев Н.Е. «То, что вспоминается. Из семейных воспоминаний Николая Андреевича Андреева». Санкт-Петербург, 2008 41 Острогорский Георгий Александрович (1902, С.-Петербург - 1976, Белград), профессор Белградского университета, действительный член Сербской Академии наук, занимался историй Византии.

Надгробие Н.А.Римского-Корсакова