Волчья Лапа

Annotation

Это повесть об одном мальчишке и о флаге — полинявшем лоскуте дешевой материи,который сам по себе не имеет никакой особой ценности. Это повесть вообще о мальчишках.

Хейно Вяли

12345678910111213Еще от автора

Хейно Вяли Волчья Лапа

Это повесть об одном мальчишке и о флаге — полинявшем лоскуте дешевой материи,который сам по себе не имеет никакой особой ценности. Это повесть вообще о мальчишках.

Меня могут упрекнуть, что она немного сентиментальна. Упрек справедливый, но из-заэтого я не стану слишком огорчаться. Ибо мы, мальчишки, в известном возрасте бываемсентиментальны и всем существом своим готовы к большим делам. Немножкосентиментальности и готовности к великим свершениям остается в нас и тогда, когда мыуже давно носим длинные брюки, а парикмахер бреет нашу бороду, жесткую, какметаллическая щетка. И я думаю, что нам не стоит ни сожалеть об этом, ни бояться, нистыдиться этого.

Автор

1 Сын констебля Мейнхард зевал во весь рот.Было жарко и скучно.Мати, младший брат Мейнхарда, шлепал босыми ногами по дорожной пыли. Нагретая

солнцем пыль, мягкая и горячая, словно зола, толстым слоем лежала на широкой дороге,ведущей через ельник. За три недели не выпало ни капли дождя. В ельнике на краю города небыло больше ни настоящей тени, ни прохлады — среди грустно поникших деревьев и кустовповисла неподвижная, пыльная духота.

Мейнхард тупо смотрел на фонтанчики пыли, поднимавшиеся из-под ног брата.«Вот дурак, — подумал Мейнхард вяло. — Мало ему пыли вокруг. Следовало бы дать

ему по шее». Однако жара так изнурила Мейнхарда, что лень было даже сделать братузамечание.

В полдень жарило крохотное, как зернышко, но от этого еще более злое, солнце. Лес ився окраина города словно вымерли. Поди угадай, кто и где нашел себе укрытие от жары. Втакую погоду лучше всего сидеть по шею в воде, но ни реки, ни озера, ни даже большой луживблизи города не было.

Мейнхард сплюнул сквозь зубы. Попробуй-ка в такое пекло набрать слюны на плевок!Но среди всех мальчишек с городской окраины Мейнхард плевался лучше всех. Еще разсплюнув, он, по примеру младшего брата, зашлепал босыми ногами по пыли.

Скучным, невыносимо томительным и скучным был день. Трудно сказать, как долгосидели братья на опушке ельника и безмолвно шлепали пятками по пыли. Но вот оба ониодновременно повернули головы и уставились на дорогу.

К ним приближались два маленьких мальчика, у каждого в руках корзина.Подойдя достаточно близко к братьям, они, наконец, в нерешительности остановились.— Эй, вы! — крикнул младший сын констебля. — Подите сюда!Малыши не тронулись с места.— Подите сюда! — велел Мати. — Да поживее!Малыши — Юло и Атс, жившие в доходном доме госпожи Сикк, — тоже были братьями.

Один шести, другой пяти лет. Сопляки по сравнению с сыновьями констебля. Но в такойскучный день и сопляки могут сгодиться для развлечения.

— Почему у вас корзинки? — начал допрос Мати.— Идем собирать шишки.— Зачем вам шишки?— Мама топит шишками плиту.— А почему не дровами?— Дрова дорогие, а шишек летом в лесу полно.Исчерпав на этом запас вопросов, «следователь» вопросительно взглянул на старшего

брата. Мейнхард сосредоточенно рассматривал свои запыленные ноги. Это значило, что вголове у него что-то вызревает.

Юло и Атс стояли, как маленькие солдатики. Если тебе только пять или шесть лет, то тыдолжен знать, как следует стоять перед десяти-двенадцатилетними мальчиками. Особенно,если это сыновья констебля.

— Можно, мы пойдем? — спросил Юло.

Мати молчал, а Мейнхард, не взглянув на спрашивающего, сплюнул. Малыши, ещепочтительнее подтянувшись, продолжали стоять.

— Ну, так! — Мейнхард наконец удостоил обоих взглядом. — На прошлой неделе мы,кажется, лечили вас от радикулита?

Это действительно так и было. Сыновья констебля захватили малышей в плен, разделиобоих догола и по очереди сажали их в муравейник. Сначала Юло, потом Атса, потом сноваЮло, потом Атса…

— Теперь здоровы? — спросил Мейнхард.— Здоровы! — отважно заявил Юло. Атс заплакал.Мейнхард сплюнул.— Мать у вас добрая? — спросил Мейнхард.— Добрая! — похвалил Юло. Атс облегченно вытер тыльной стороной ладони нос.— А чем вы ей платите за доброту?Вопрос был серьезный и неожиданный. По крайней мере, ни Юло, ни Атс никогда не

задавали себе такого вопроса. И поскольку ответ затягивался, лицо Мейнхарда становилосьвсе мрачнее.

— Я дарю своей матери цветы! — наконец изрек Мейнхард и встал. — Следуйте замной.

Четыре пары босых ног зашлепали по пыльной дороге. Стороннему наблюдателю этапроцессия могла показаться несколько странной: впереди вышагивал большой мальчишка,позади тоже шел парнишка постарше, а между ними семенили два испуганных малыша,словно арестанты под конвоем. В известном смысле, так оно и было, и, предупреждаявозможную попытку к бегству, Мати за спиной у конвоируемых сжимал потной ладоньюжестяную рукоятку игрушечного пистолета.

Вскоре лесная тропинка уперлась в высокую каменную ограду и, свернув, пошла вдольнее. Но Мейнхард, и вместе с ним остальные, остановились у стены.

— Ну, так, — сказал Мейнхард. В нем не осталось и следа недавней тупости и вялости.Он снова был самим собой, немногословным, но всегда предприимчивым и деятельнымсыном констебля, и это обстоятельство должно было особо насторожить Юло и Атса. Нокогда тебе шесть лет, а за твоей спиной держат пистолет, хотя бы и жестяной, тоосторожность, пожалуй, не слишком-то поможет.

Каменная стена служила оградой сада господина Маази. Юло и Атс должны были знатьэто, потому что сад господина Маази считался самым большим в городе.

— За этой стеной растут прекрасные цветы, — сообщил Мейнхард.Малыши с опаской поглядели на каменную ограду. Она казалась высокой и

непреодолимой, и в их глазах блеснула слабая искорка облегчения.Но для Мейнхарда не существовало непреодолимых заборов и оград. Мати не пришлось

даже подставлять ему спину. Мейнхард уже лежал животом на верхе стены, небрежно свесиводну ногу, и, очевидно, любовался видом, который открывался ему по ту сторону ограды.

— Давай подсади их, — сказал он наконец Мати.Малыши заупрямились, и Атс даже попытался дать деру. Но дело решили корзинки.

Мати просто вырвал их у малышей и перекинул через ограду. И оба мятежника мгновенносмирились.

Вскоре все четверо сидели на сглаженном цементном верху стены и глядели вниз. Двоеизучающе, двое со страхом. Затем Мейнхард соскользнул со стены вниз и через две-три

секунды уже стоял в кустах малины.— Давай, спускай их! — велел он брату.— Не хнычьте! — подбодрил малышей Мати. Они плакали, судорожно цеплялись за

стену и за того, кто спускал их, и даже не заметили, как оказались внизу. Только кончикипальцев, поцарапанные о камни ограды, больно горели. Но в этом были виноваты они сами,и только они.

Густые кусты малины поднимались выше их головы. Юло и Атс нашли свои корзинки ивместе с корзинками обрели чуточку смелости.

— Пошли! — сказал Мейнхард. Они миновали малинник и оказались на краю открытыхгрядок.

На грядках росли рядами цветы. Пересчитать их было невозможно. И каких толькоцветов тут не было!

— Видите, вот этих вы нарвете! — приказал им Мати. — Это анютины глазки. Но вы несрывайте цветы, а выдергивайте вместе с корнями. Тогда можно будет дома снова посадитьих. Они цветут до осени. Ясно?

— Но… разве можно?— Я всегда ношу своей матери цветы отсюда!Если так, то у Юло больше вопросов не было.— Нарвите оба полные корзинки, — поучал Мейнхард. — А потом можете поесть

клубники. Клубника тут крупная, как сливы. Она там растет, видите, возле другой стены. Носперва цветы. Начинайте!

— А вы куда? — встревожился Юло, когда констеблевы сыновья отступили за кустымалины.

— Подождем вас на стене, потом поможем перелезть, — успокоил его Мейнхард. —Бояться нечего, мы будем видны отсюда.

Мейнхард и Мати действительно взобрались на стену и улеглись там, голова к голове,

как два больших ленивых кота. Юло и Атс, то и дело поднимая глаза, могли их видеть.Уверенность, которую придает столь явная верность слову, трудно, да, пожалуй, иневозможно переоценить.

На нагревшейся стене солнце жарило спины и головы сыновей констебля. Лежать здесьбыло адской мукой. Но Мейнхарду, казалось, все нипочем. Он не отрываясь следил замальчуганами на цветочной грядке.

— А что же дальше? — наконец не выдержал Мати.Мейнхард лишь сплюнул сквозь зубы. В этом и заключался его ответ.Юло и Атс давно позабыли о тревоге и опасностях, которые владели ими в начале этого

необычного приключения. Анютины глазки — одни ярко-желтые, как бабочки, другие буро-красные, как бархатная обивка стульев госпожи Сикк, третьи пестрые, с причудливымсочетанием красок, были самыми красивыми цветами, какие только они когда-либо видели.Они легко выходили с корнями из земли, чтобы до осени цвести на радость маме под низкимокном. Мальчишки выбирали самые яркие и красивые цветы, и, хотя большие корзинки длясбора картофеля были уже доверху полны, туда — если немножко утрамбовать — моглопоместиться еще. Но вот уже действительно больше не помещалось.

Они дружно взглянули на стену. Сыновья констебля лежали там по-прежнему.

Мальчуганы оставили корзинки у грядок и сделали то, что на их месте сделал бы любойпяти-шестилетний мальчуган — отправились в клубнику. Клубника здесь действительнобыла крупная, как сливы, и грядкам не видно было конца.

Мейнхард на стене усмехнулся впервые за все время сегодняшнего предприятия. А Матисказал:

— Ну и дураки мы. Других запускаем в клубнику, а сами только глядим, аж слюнкитекут.

Мейнхард соскользнул со стены, но не в сад, а с другой стороны, на дорожку.— Давай поживее! — сказал он брату. И бросился бежать со всех ног. И это в такую

жару, когда даже лежать неподвижно было не простым делом! Смысл спешки и вообще всегопредприятия Мати начал понимать лишь тогда, когда оба они уже стояли перед дверьюгосподина Маази и Мейнхард торопливо постучал.

Господин Маази больше всего на свете ненавидел мальчишек и воробьев. Да и как можетбыть иначе, если у тебя сад, а в саду сто две яблони, сорок восемь груш, полсотни вишен. Иеще сливы, крыжовник, смородина, малина — так много, что трудно вести учет. В придачу ковсему клубника и тому подобное.

Стук в дверь раньше времени нарушил послеобеденный сон господина Маази. Плохимбыло и начало этого сна. Засыпая, господин Маази бранился с господином богом. Идействительно, где его всевидящий глаз?! Целых три недели июня в небе ни намека на тучи!Разве господин Маази задолжал церковные сборы или не опустил сент в кружку церковногостаросты, что милосердный господин теперь отворачивает взор свой от жилья ивиноградников господина Маази? Разве не видит он, всевидящий и всемогущий бог, какзасуха, словно огонь, сжигает все в саду, как каждый вечер и каждое утро целая армиянаемных помощников поливает сад господина Маази из лейки? Уж не думает лимилосердный господь платить этому стаду лодырей из своего кармана?

Так господин Маази ворчал на своего бога, не надеясь, что за все это он получит хотькакую-нибудь награду. Но, очевидно, всемогущий все-таки услышал неуважительныезаявления господина Маази и разгневался. Иначе за что же еще господь бог во время снагосподина Маази наказал его противными сновидениями?!

Зная все это, можно себе представить, в каком настроении открыл дверь господинМаази.

— Здравствуйте! — сказали сыновья констебля.— И что этим еще надо? — ответил господин Маази.— Господин Маази, мы пришли сказать вам…— Что, хотите купить у меня фунтик клубники?! — У господина Маази был

стариковский резкий и высокий голос, и сейчас его слова впивались в барабанные перепонкимальчишек, как самые злые осы. — Но разве не знаете вы, проклятые мальчишки, чтогосподин Маази строго соблюдает режим и в это время обычно спит?

Оба констеблевых отпрыска хорошо знали, каким странным и сварливым стариком былгосподин Маази — но такой прием на миг смутил даже много повидавшего Мейнхарда.Используя возникшую паузу, господин Маази объявил еще более звонким голосом:

— И разве вы не знаете, что господин Маази не продает мальчишкам ни клубники, нидругих ягод, ни фруктов?! Потому что они воры и прохвосты, и господин Маази отличнознает, что если один такой мальчишка придет с ним в сад и купит на два сента, он в то жесамое время украдет на десять сентов!

Говоря это, господин Маази не преувеличивал ни в первом, ни во втором случае. Однакоон тут же вспомнил, что в одной из корзинок осталось несколько пригоршней клубники. Этаклубника пролежала дня два, была уже слегка подпорченной и не годилась для продажи набазаре, но господину Маази все-таки было жаль выбрасывать ее, и сейчас он пыталсясообразить, сколько ему удастся содрать за эту клубнику с молодых лакомок.

— Господин Маази, мы пришли сказать вам, — собрался с духом Мейнхард, — что двоемальчишек перебрались через ограду с большими корзинами, и сейчас они в вашем саду.

— А-ах?! — поперхнулся господин Маази, поднял руки и трагически всплеснул ими.Отчего штаны, которые он до того все время поддерживал левой рукой, сползли вниз.

— А-ах?! — воззрился господин Маази. — Как ты сказал?— У них здоровенные корзинки, — объявил Мейнхард. — С такими в деревне ходят

собирать картошку.— Господи помилуй! — снова всплеснул руками господин Маази, и его белая козлиная

борода задрожала от волнения. — Да что же вы за люди? Торгуетесь со мной из-запригоршни клубники и не подумали о том, чтобы сказать мне, что у меня в саду разбойникии воры с двумя большими корзинами?! Так пойдемте же со мной в сад и помогите мнепоймать этих разбойников, я же, в конце концов, говорю с вами по-эстонски!?

Господин Маази запутался в штанах, но тут же подтянул их вверх и, придерживаяобеими руками, заторопился в сад, сыновья констебля последовали за ним.

— Они там, в клубнике, — пояснил Мейнхард.— А-ах?! — воскликнул господин Маази и снова поднял руки к груди. — Откуда ты

знаешь, что они именно там? — Он сверлил вестника взглядом, всепроникающим, какрентген. Однако просветить Мейнхарда насквозь оказалось господину Маази явно не подсилу.

Сад господина Маази содержался в большом порядке, но, как ни странно, тут рослагустая крапива. И когда господин Маази действительно заметил не подозревающих худого илакомящихся клубникой малышей, он не стал строить долгих планов. Не жалея рук, нарвалон пышный веник крапивы и, словно странный черт из сказки — борода торчком, — сталподкрадываться к грядам с клубникой.

— Вот так-то, — сказал Мати и усмехнулся.— Чего ржешь! — насупился Мейнхард. — Эти несмышленыши очень глупо попадутся в

руки старого чудака.Мати пожал плечами. Затем поглядел по сторонам.— Такое представление лишь тогда имеет смысл, если и нам отсюда что-нибудь

перепадет, — рассуждал он. — А вспомнит ли старый жмот о нас осенью?Мейнхард плюнул и побрел в сторону ворот.

2 В примыкавшей к улице Лаане рощице было закончено сооружение крепости, и теперь

там выбирали атамана.Зачинщиком строительства крепости был Красномураш. Для чего мальчишкам улицы

Лаане потребовалась крепость, этого толком не знали ни строители, ни сам Красномураш.Необоснованность начатого дела не особенно заботила мальчишек — разве мало было здесьже в кустарнике и раньше построено тайных шалашей, которые в конечном итоге оказалисьтоже никому не нужны.

И хотя никто из мальчишек раньше никогда не строил крепостей, дело у них спорилось,ибо они относились к нему настолько серьезно, что потратили всю вторую половину дня,чтобы заново внимательно обследовать и буквально обнюхать развалины старого замка нагородском холме, хотя там и так не было ни одного метра стены, ни одного подвала, которыйони не исследовали бы раньше. В результате этой экспедиции площадь крепости быларасширена почти наполовину и был вырыт девятиметровый потайной ход, ведущий изкрепости под стеной в гущу кустов можжевельника.

Само собой разумеется, строительные работы велись в глубочайшей тайне. Мальчишкибыли так воодушевлены своей деятельностью, что не обращали внимания на обильноструившийся при такой жаре пот. Крепость должна была получиться как настоящая, так онирешили. Теперь все трудности остались позади. Крепость была готова — большая, высокая,покрытая зеленым дерном. Проползая по старательно замаскированному потайному ходу,они уже оцарапали себе колени и локти, что не уменьшило захватывающих и одновременнотревожных переживаний, которые вызывает пребывание под землей. Тем более, что втемноте туннеля было нетрудно придумать лабиринт, стаи летучих мышей и гаснущее пламясвечи, глухо и неясно доносящиеся с поверхности земли голоса действительно казалисьужасными. А сейчас все они собрались в крепости, чтобы выбрать атамана.

Их компания состояла из пятерых мальчишек, и все они сейчас находились в крепости.Это была еще не полностью организованная ватага: ведь не было атамана. Просто все онижили на улице Лаане, были почти однолетками и хорошо ладили между собой. Иногда,конечно, и дрались — хотел бы я увидеть мальчишек, которые никогда не дерутся друг сдругом, — но большую часть времени они просто бродили вместе и не позволяли чужимобижать никого из своих. В общем-то, никакой особой ватаги они не составляли, да и несобирались организовывать что-либо подобное. Просто теперь у них имелась крепость и,ясное дело, жить по-прежнему уже было нельзя. Поэтому возникла необходимость в атамане.Атаманом нужно было выбрать кого-нибудь из них пятерых. Выборы — дело сложное ичуточку неприятное, даже если можно было бы выбрать атаманами всех пятерых. Но ведьтребовалось выбрать лишь одного.

Расположившись кто как, они уже долго сидели в крепости, но выборы что-то неладились.

Красномураш — это прозвище он получил за рыжие волосы и маленький рост — сиделна нижнем выступе вала и грыз травинку. Он уже общипал и пропустил сквозь зубы целуюкучу травинок. Конечно, если сидеть долго и только грызть травинки, можно выщипатьдогола всю зелень с дерна, но ведь именно Красномураш был зачинателем строительства, иникто не осмелился бы сделать ему замечание. И ожидать от Красномураша сейчас первого

слова было бы даже несправедливо: разве не сказал он свою долю слов еще в тот раз —приступая к сооружению крепости?! А уж если исходить из правила, что у атамана в головедолжно что-то быть и в руках тоже, то, по правде говоря, не всякий мог додуматьсяпостроить крепость. Что же касается кулаков, то один на один Красномураш поколачивалдаже сына констебля Мейнхарда, хотя тот выше Красномураша почти на голову. Да ведь и изБиблии известно, что маленький Давид одолел огромного Голиафа, а не наоборот. Так чтоКрасномураш как бы не участвовал в этой избирательной кампании — пусть лучше говорятдругие. Он выплюнул изо рта травинку и сорвал себе новую.

Возле ног Красномураша сидел на корточках Волчья Лапа. Волчья Лапа — громкое имя,заработать такое не просто. Увы, его владелец просто присвоил себе это прозвище. Он былхуденький, этот Волчья Лапа. И голова его походила на одуванчик. А глаза у него былидевчоночьи — большие и серо-зеленые. Женщины взахлеб хвалили его ресницы — длинные,темные, изогнутые, — чем сильно обижали Волчью Лапу, он едва не плакал, хотя вообще небыл брюзгой и плаксой. А уж если ему и случалось плакать, то скорее от упрямства,бессилия и гнева. Потому что он был горд, и слово, на которое другой не обратил бывнимания, больно оскорбляло Волчью Лапу и еще не один день служило причиной егопереживаний. Он переживал и по другим поводам, о которых приятели его в большинствеслучаев не догадывались, хотя неясно и ощущали что-то. Поэтому они немного чуждалисьВолчьей Лапы, довольно часто подшучивали над ним, но где-то в глубине души — поди знай— пожалуй, слегка завидовали ему.

А сейчас Волчья Лапа сидел на корточках у ног Красномураша, подпирал подбородокруками и ничего не видящими глазами смотрел на высокую стену крепости. Было малонадежд, что именно его выберут атаманом. Но это его не заботило. Ибо мысленно он ужебыл атаманом — он сам себя выбрал. По крайней мере, до тех пор, пока ватага не избереткого-нибудь окончательно. Он как бы и не присутствовал сейчас среди других. Мысленно онстоял сейчас на бастионе, на самом высоком валу крепости, мимо уха его свистели пули,вокруг лежали товарищи, павшие в бою смертью храбрых, а внизу наступал враг. Он, ВолчьяЛапа, был изранен и весь в крови, но еще держался.

Напротив Волчьей Лапы сидел Луи и ковырял щепкой землю. Это был смуглый, какцыган, и вспыльчивый мальчишка. Время от времени он прерывал свое занятие, и его черныеглаза из-под темных бровей оглядывали вскользь остальных. Внимательно взглянув поочереди на каждого, он усмехался, обижено, уголком рта, и еще яростнее продолжалковырять землю. Пусть не ждут, что он первым скажет свое слово. Он — никогда! Есть лишьодин из пяти, который подходит в атаманы. Тот, у кого французское имя. Имя, которое в своевремя носили короли. Он не лезет вперед. В конце концов, они должны понять это сами.Особенно Раймонд!

Луи настойчиво смотрел на Раймонда, но тот не мог заметить его взгляда, потому чтоупрямо уставился в землю. Правда, он чувствовал, что на него кто-то смотрит, и, может быть,именно поэтому не поднимал глаз. Потому что он знал, чего требует от него взгляд Луи.

Раймонд не был слишком чувствительным, но в глубине души у него уже некотороевремя бродило какое-то неопределенное ощущение униженности и одновременно чувствопротеста. В каком-то порывистом волнении думал он о бутербродах, которыми иногдаугощал его Луи, или о тарелках супа, которые он иногда торопливо съедал в кухне или вчулане у владельца галантерейной лавочки Аренса. Он принимал все это просто какдружеское отношение к себе со стороны Луи, хотя сам ответить тем же не мог. Раймонд

отдавал Луи то единственное, что имел — свою верность в дружбе. Он платил Луисамоотверженностью. Пока вдруг не заметил нетерпения Луи, когда в некоторых делах неслушался его или забегал вперед. И тогда обиженный Луи, звонко смеясь, бросал намеки, чтокое от кого попахивает маргарином «Бона», хотя и его в той семье едят лишь раз в неделю.Луи тут же принимался рьяно объяснять, что к Раймонду это не относится, но, пожалуй,именно это объяснение и задевало Раймонда больнее всего.

Да, Раймонд не был слишком чувствительным, он и сегодня не отказался от бутерброда светчиной, которым угостил его Луи. Но как бы там ни было, что-то все же было не так, какраньше, и его губы никак не хотели произнести имя Луи. Поэтому он уставился в землю ипомалкивал. На среднем валу крепости сидел их пятый приятель — Рогатка. Его вечнаяспутница — рогатка — торчала за поясом штанов. Рогатка сидел и качал ногами. Он былсамым длинным из них, таким длинным, что носил уже отцовские брюки, у которыхобтрепанные штанины были подрезаны снизу. Рогатку не интересовали ни должность, нивласть, он был большой трепач и умел в каждом деле видеть его забавную сторону. Но сейчасон молчал, потому что догадался, отчего никто не решается взять слово первым. Ведь нестанешь же называть самое желанное — свое собственное имя.

Царящее в крепости напряжение смешило Рогатку и в то же время нагоняло на негоскуку.

— Р-р-раймонд… — сказал наконец Рогатка. Это было первое имя с начала выборов.Луи вздрогнул, словно его ударили.

— Почему Раймонд? — спросил он запальчиво.— Раймонд… — повторил Рогатка спокойно. Он долго и задумчиво смотрел в глаза

названному, пока не спросил: — Раймонд, ты знаешь, сколько будет триста двадцать одинпомножить на пятьсот сорок два?

— Не знаю, — сказал Раймонд. — Сколько?— Я тоже не знаю! — пожал плечами Рогатка и захихикал. — Потому-то я и спросил.— Тупица! — презрительно бросил Луи. — Не мешай выборам.— Так начинайте выбирать! — насмехался Рогатка. — Чего же вы так долго глазеете.— Ну, скажи ты! — встал Луи. — Кого бы ты выбрал?— Я? Ну что же, я могу сказать сразу! — Рогатка действительно уже давно решил. Он

зажмурился и начал водить пальцем над сидящими внизу. В тот же миг, когда палец егоостановился на Волчьей Лапе, Рогатка крикнул: — «Пятнадцать!» — и открыл глаза. Поочереди указывая на каждого, он принялся считать.

Пятнадцатым был Красномураш.— Это не выборы вслепую! — сказал Луи. — Атамана выбирают иначе.— Ну и пусть, — сказал Рогатка, — во всяком случае, я выбрал Красномураша, и я за

него.— А кто второй кандидат?— Да будь хоть ты, это неважно! — усмехнулся Рогатка и покачал ногой.— Вот и буду! — заявил Луи. — У каждого один голос. Кто… — тут Луи

остановился, — кто за… Красномураша, пусть поднимет руку!Рогатка и Волчья Лапа подняли руки. Раймонд колебался, но, когда и он начал

поднимать руку, Луи крикнул:— Кто против?Раймонд отдернул руку. Против Красномураша не был никто.

Луи покусывал губу. Затем крикнул:— Кто за… Луи?Красномураш поднял руку. Затем неуверенно поднялась и рука Раймонда.— Поровну! — констатировал Рогатка и захихикал.— Нет! — сказал Луи. — За Луи три голоса! — И он поднял свою руку.— Мошенничество — воскликнул Волчья Лапа.— У каждого один голос! — защищался Луи.— Жульничество! — поддержал Волчью Лапу Рогатка.— Жульничество! — пробормотал, соглашаясь, Раймонд.Спор был решен жребием. Атаманом стал Красномураш.— Справедливо, — одобрил результат жеребьевки Волчья Лапа. Луи взобрался на стену

крепости и не сказал ни слова. Поздно было что-либо говорить.— Итак… — сказал атаман Красномураш и почесал затылок. Было все-таки странно

чувствовать себя атаманом, человеком, слово которого будет теперь законом. — Итак… —сказал атаман, — теперь у нас будет ватага, а ватага должна иметь название. Я думаю…Красные муравьи. Идея этого: трудолюбивые и сердитые, и держатся сплоченно, какмуравьи. Или есть другое название или идея?

Других названий или идей не было.— Тогда остается Красные муравьи.— Атаман! — напомнил Волчья Лапа. — Мы забыли одну важную вещь: знамя.

Крепость должна иметь свое знамя!Против этого никто не возражал.— Я думаю, подойдет… вот… — сказал Волчья Лапа и достал из кармана кусок

материи, побольше носового платка, — не гладкий, сильно застиранный и полинявшийтрехполосник. Полосы были: белая, синяя, красная. Этот кусок материи был знакоммальчишкам, и историю его они знали, потому что уже два года Волчья Лапа вытирал имнос. Пожалуй, это последнее обстоятельство заставило Волчью Лапу напомнить:

— Это цвета Голландии. Один моряк привез его из города, где русский царь ПетрВеликий учился строить корабли. Я думаю, что ни у одной крепости нет такого ценногофлага.

— По крайней мере, такого сопливого! — съязвил Луи.— Я вечером постирал его и прокипятил! — защищал флаг Волчья Лапа.Атаман взял кусок материи в свои руки и, убедившись в правдивости слов Волчьей

Лапы, сказал:— Что с того, что в него кто-то сморкался. Но теперь мы освятим его, сделаем флагом и

будем защищать ценой собственной жизни.Красные муравьи прикрепили свой флаг к высокому шесту и водрузили на бастионе,

самом высоком выступе вала. Они, не отрываясь, глядели на него, а в душе у каждогонарастало тревожно-торжественное чувство. Флаг высился над кустарником и был далековиден. Но это не тревожило атамана, а скорее радовало его. Ведь флаг и существует для того,чтобы его видели издалека и чтобы побуждать людей к отважным и славным подвигам.

— Ребята, Красные муравьи! — воскликнул Рогатка, который стоял на самом высокомвыступе крепости, откуда поверх кустов можно было видеть родную улицу. — Там, честноеслово, господин Маази.

Сколько они себя помнили, господина Маази никто никогда не видел на улице Лаане.

— С ним два маленьких мальчика с большими корзинами, — сообщал дальшеРогатка. — Мне кажется, что… Ребята, на эту шутку следует взглянуть поближе.

Красные муравьи, взяв знамя, гуськом отправились на улицу Лаане.

3 Бороденка господина Маази важно торчала вперед, а сам он держал обоих садовых

грабителей за воротники рубашек. Давно уже ему так не везло. Глядя на довольное лицогосподина Маази, можно было подумать не о нападении на его сад, а скорее о том, что этидве корзины анютиных глазок он получил в подарок. Тем несчастнее выглядели карапузы.Оголенные руки и ноги были густо обожжены крапивой, исцарапанные лица покрыты потом,веки распухли от слез, они шмыгали носами и тупо продолжали свой путь. Как ИисусХристос нес свой крест на Голгофу, так оба грабителя тащили свои во много разотяжелевшие корзины, и хотя мальчуганы уже ослабли под ношей, они не осмеливались дажепопросить у господина Маази разрешения сменить руку.

Шагах в четырех позади этой троицы маршировали Красные муравьи с флагом. «Это же

черт знает что!» — рассуждали они, потому что никогда раньше им не доводилось видеть двенаполненных увядшими анютиными глазками корзины, да еще в сопровождении такогонеобычного эскорта. Ведь никто никогда не слышал, чтобы анютины глазки рубили, кактраву, на корм скоту или использовали при засолке огурцов, а если бы это и было возможно,

то господин Маази должен был бы держать не мальцов за шиворот, а корзины за ручки.Поскольку они в данном случае имели дело с господином Маази, по отношению к

которому ни один мальчишка не питал никаких иллюзий, то Красные муравьи решили, невмешиваясь, путем наблюдений выяснить, что случилось.

Как и следовало предполагать, господин Маази свернул во двор доходного дома,принадлежавшего госпоже Сикк. Красные муравьи расположились лагерем у ворот. ВедьЮло и Атс, хотя еще и мальцы, но они с улицы Лаане, и в случае боевых действий противмальчишек с соседних улиц оба снабжали своих боеприпасами — носили из лесу шишки.

Юло и Атс жили в мансардном этаже со стороны двора. Хотя госпожа Сикк строго-настрого запретила чужим мальчишкам входить во двор ее дома, пришлось рискнуть ипренебречь этим запретом. Обе половинки окна наверху были сейчас распахнуты. Красныемуравьи, тесно прижавшись друг к другу, уселись у стены, где они могли слышать каждоеслово, произносимое наверху.

— Господин Маази, разве же такие маленькие мальчики сумели бы перелезть черезтакую высокую ограду? — спросила госпожа Кеза, мать малышей.

— Но ведь я поймал их в саду! — послышался сверху пронзительный голос господинаМаази. — Эти мальчишки, как проклятые воробьи, которых никакая стена и никакой страхне удержат. И мне нет дела до того, что сказали им сыновья господина констебля! — Муравьивнизу навострили уши. — Сегодня они говорят этим мальчишкам: воруйте у господина Маазианютины глазки и ешьте его клубнику, и они воруют и едят, а завтра они скажут: подожгитедом господина Маази — и они подожгут? И кому какое дело, где сможет тогда преклонитьсвою голову господин Маази! Розги им нужны, розги!

— Я вижу, господин Маази, вы их уже наказали!?— Мало, мало, очень мало им этого, очень мало! Из них вырастут воры и разбойники,

если их будут мало пороть.Наверху, в комнате, воцарилось молчание. Муравьи внизу затаили дыхание.— Что же теперь будет? — спросила наконец госпожа Кеза.— Разумеется, придется оплатить убытки, — заявил господин Маази. — Я пересчитал

все растения, в одной корзине их сто восемь, в другой сто двадцать одно. Госпожа можетпересчитать их еще раз. Я подсчитал остальной урон и взял все на учет и записал, чтобы всебыло, как положено по закону.

Мальчики внизу, конечно, не видели, как господин Маази подал госпоже Кезаследующий счет:

УБЫТКИ ГОСПОДИНА МААЗИ1. Вырванные анютины глазки в одной корзине 108 шт. во второй корзине 121 шт. Всего 229 шт. по 6 сент. 13,74 кр.2. Затоптанные анютины глазки 19 шт. по 6 сент. 1,143. Затоптанные флоксы 4 куста по 20 сент. —.804. Затоптанные ноготки 6 кустов по 3 сент. —.185. Поврежденные кусты малины 3 куста по 35 сент. 1,056. Съеденная клубника 2×10 фунтиков по 2 сент. —.407. Затоптанная клубника округленно —.20

Итого 17,51 кр.8. Время, затраченное г. Маази на поимку виновных, оценку убытков и

доставку виновных домой крон Всего крон

— Анютины глазки вы оценили по шесть сентов за штуку, — сказала госпожа Кеза. —Не слишком ли это дорого? Я слыхала, что их продают по четыре сента.

— Это сейчас, госпожа, только сейчас! А мои анютины глазки выращены к праздникупоминовения, который уже близок. И тогда господин Маази продает их по шесть, а то и, дастбог, по семь сентов штука. У меня все точно учтено, до единого сента, госпожа.

— А как вы определили, что мальчики съели именно по десять фунтиков клубники?— У меня все подсчитано: сколько съедает воришка-воробей, сколько воришка-

мальчишка… Господин Маази даже знает, сколько стоит его час, но господин Маази не такойуж скряга, как о нем говорят, госпожа и сама может убедиться: господин Маази не вставил всчет потраченное им время, хотя и имел на это полное право.

Господин Маази взял счет из рук госпожи Кеза и вписал в раздел общего итога суммубез учета своего драгоценного времени. — Мои убытки больше, но я удовольствуюсь и этим:семнадцать крон и пятьдесят один сент, госпожа.

Красные муравьи переглянулись. Кто больше, кто меньше — все они знали ценуденьгам. На семнадцать с половиной крон троим мальчикам можно было бы купить новыеботинки и еще осталось бы на сладости.

— Этот господин Маази — последний грабитель! — шепнул Раймонд.— Тсс! — зашипели на него остальные.Наверху госпоже Кеза удалось снизить счет до пятнадцати крон. Но тут ей пришлось со

смущением признаться, что и такой суммы у нее нет.Для Красных муравьев это не было новостью. Уже год господин Кеза вместе с отцом

Раймонда разъезжал в поисках работы. И не слишком часто почта доставляла от них домойписьма, в которые бывала иной раз вложена бумажка в пять, иной раз в десять крон.

— Нет, господин Маази не хочет ждать! — раздался сверху визгливый старческийголос. — Господин Маази сам никому не должен и не желает, чтобы кто-нибудь был долженему!

Внизу не было слышно, как наверху вздохнула госпожа Кеза. Но господин Маази нашелвыход: пусть госпожа придет и поработает у него в саду, он платит по пятнадцать сентов вчас.

Они долго торговались и спорили, пока не договорились о восемнадцати сентах в час. Игосподин Маази тут же высчитал на бумаге, что госпоже Кеза надо будет отработатьвосемьдесят три с половиной часа.

— Госпожа должна прийти уже сегодня, — закончил господин Маази свой визит. —Каждый вечер четыре часа, с семи до одиннадцати, по воскресеньям можно и больше. Амаленьким прохвостам госпожа даст розог, много розог. Тогда они поймут и больше неполезут в сад господина Маази воровать.

— Теперь там начнется балет с хором и оркестром! — предсказал Луи. Но наверху всеосталось по-мышиному тихо. Пока не послышалось сверху всхлипывание, а заплаканныйдетский голос сказал:

— Не плачь, мама, не плачь! Они нам велели, мы же не знали, что нельзя!

— Пошли отсюда! — резко сказал Красномураш. Безмолвно побрели Красные муравьипо улице, впереди со знаменем шел Волчья Лапа. По сути дела, все увиденное и услышанноевроде бы и не касалось их. Разве и без того мало было забот на белом свете. Да и дома иххватало. Если господин Кеза время от времени присылает по пять или десять крон, то уВолчьей Лапы отец уже четыре месяца совсем без работы. А мать Рогатки стирает длягородских белье, она гораздо старше госпожи Кеза, и с руками у нее совсем худо. Но кто обэтом спрашивает?

«Чтобы выслушать хотя бы половину забот каждого, надо иметь на голове десять парушей», — говорит лавочник, господин Аренс. И это верно сказано. Однако же все пятьмальчиков смутно сознавали, что случившееся необъяснимо затрагивает и их. Поэтому небыло ничего неожиданного в том, что Рогатка вдруг сипло выругался и сказал:

— Пятнадцать крон должен был вовсе заплатить констебль!— Как же, жди! — усмехнулся Красномураш.— Госпожа Кеза должна была бы сходить к констеблю и рассказать ему, — поддержал

Волчья Лапа. — Потому что такая проделка — как раз в духе констеблевых сынков.— Должна была бы… — презрительно заметил Луи. — Это вроде того, что если бы у

поросенка были когти…Вернувшись в крепость, Красные муравьи еще долго спорили по поводу этого дела.

Конец спорам положил Красномураш:— Ребята, Красные муравьи, — сказал он, — мы примем обоих сыновей Кеза в нашу

ватагу.— Я против, — сказал Луи. — Сопляки нам ни к чему.— Мы примем их в свою ватагу, — подтвердил атаман. И он объяснил свой план.

Замысел у него был толковый и, взяв с собой свой флаг, Красные муравьи снова пустились впуть.

После долгих и сложных поисков они нашли сыновей констебля довольно близко отулицы Лаане. Те как раз мастерили воздушного змея возле сарая Рихарда Мюльса.

Рихард Мюльс и сын констебля Мейнхард были старыми друзьями. Уже с первогошкольного дня они сидели за одной партой и в один и тот же день повязали шею желтымгалстуком организации «Молодых орлят». Они и числились в одном звене, где Мейнхард былзвеньевым. Но, кроме того, Рихард был ассистентом знаменосца дружины. Оба мальчикапользовались в школе влиянием. Они ни на миг не забывали об этом, но и не слишкомзадирали нос, и при всяком удобном случае участвовали в проделках мальчишек своей улицы.Они бывали заодно и с ребятами с улицы Лаане, особенно Рихард, который жил тут женеподалеку.

Стоя здесь, лицом к лицу с сыновьями констебля и Рихардом, Красные муравьи началитерять свой кураж. И кто знает, как бы все обернулось, если бы Мейнхард не сощурился,глядя на флаг Красных муравьев, сплюнул и сказал:

— Как раз вчера приходили жаловаться констеблю что кто-то спер у тряпичника заплату

со штанов.Такое приветствие снова настроило Красных муравьев на нужный лад.— Мейнхард, пойди-ка на минутку, — сказал Красномураш. — У нас к тебе

товарищеский разговор.— Гусь свинье не товарищ, — съехидничал Мейнхард в ответ.Красномураш оторопел. Но тут же взял себя в руки.— У нас теперь ватага. И мальчишки Кеза тоже с нами.Эта новость произвела на всех троих впечатление. Они оставили свое занятие и

принялись осматривать Красных муравьев с ног до головы, словно никогда раньше их невидели.

— Мы не допустим, чтобы обижали наших ребят, и будем всегда защищать каждого ихсвоих, — объявил Красномураш. — Поэтому мы пришли потребовать от тебя разъяснений.Нам известно, что ты с братом затащил малышей Кеза в сад господина Маази и велел им тамнарвать анютиных глазок и наесться клубники. А господин Маази наскочил на них изахватил обоих.

Констеблев Мейнхард молчал.— Мы ждем от тебя объяснений, — напомнил ему Красномураш.— Ну, скажем, а если вдруг это так и было?— Господин Маази требует пятнадцать крон в возмещение убытка.— А если это вдруг было не так? Если я об этом ничего не знаю?— Ты же сам сказал, что вдруг это так и было.— Сказал! — передразнил Мейнхард. — Я могу много чего сказать. А у тебя свидетели

есть? Показания мальчишек Кеза тут не в счет, они обвиняемые.— Я спрашиваю у тебя, как человек чести у человека чести!— Ты — человек чести? Ха-ха-ха! Человек чести даже и под ноги такому не плюнет! —

И Мейнхард плюнул далеко в сторону от Красномураша.Все это было тяжким оскорблением, но Красномураш снес все достойным атамана

образом. Только Волчья Лапа под флагом выпрямился, и все остальные Красные муравьипоследовали его примеру.

— Мы считаем, что ты должен попросить своего отца уплатить господину Маази всеубытки или хотя бы половину. Это несправедливо, что госпожа Кеза расплачивается одна. Ик тому же у нее сейчас нет денег.

Мейнхард повернулся к ним спиной, поднял с земли какую-то палочку, протянул еебрату, сказал только: — Держи. — И стал прикреплять к ней еще одну.

— Дай-ка еще бечевку, Рихард! — велел он.— Мы можем и сами поговорить об этом с господином констеблем, — напомнил

Красномураш о своем присутствии.— Вы? Да он погонит вас плеткой из дому! — пообещал Мейнхард.— Это твое последнее слово?— Разве я когда-нибудь отказывался от своих слов?Они стояли друг против друга и смотрели друг на друга в упор. Им случалось уже и

раньше несколько раз стоять вот так, и порой то один, то другой брал верх. Но сегодня настороне Красномураша была справедливость, от этого он казался словно на полголовы выше.И Мейнхард сегодня вынужден был опустить глаза перед старым соперником.

— Мы объявляем тебе и твоему брату войну. С завтрашнего дня, где только увидите этот

флаг, знайте, что и мы там. И где бы мы вас ни увидели, там и всыплем.Мейнхард сплюнул под ноги Волчьей Лапе и пообещал:— Этим флагом уже завтра будет вытираться одно известное место!Атаман подал знак Красным муравьям, и они удалились, не вступая в пререкания.

4 На следующее утро, как и весь предыдущий вечер, Красные муравьи деловито возились

в крепости, но флага над крепостью еще не было. Еще рано было выдавать врагусуществование крепости и ее местоположение. Прежде требовалось заготовить впрок многобоеприпасов. К тому же обнаружились весьма серьезные недоделки и недостатки, которыеони упустили из виду при строительстве, — не было укрытий для боеприпасов, вход впотайной туннель оказался слишком сложным, да и весь потайной ход, когда его еще разосмотрели, оказался плохо замаскированным. Ведь, естественно, Красные муравьисооружали его не подземным способом — они просто выкопали канаву, вырытую землюиспользовали для насыпки крепостных валов, а канаву позже укрепили ольховыми шестамии покрыли аккуратно срезанными и осторожно доставленными на место кусками дерна.

Фортификационных работ в крепости было еще много. Поэтому отсутствие ВолчьейЛапы вызвало общее недовольство. И атаман отправил Луи искать Волчью Лапу. Посведениям, которые Луи удалось получить дома у Волчьей Лапы, тот давно ушел к своимприятелям и, следовательно, должен был бы находиться в крепости.

Разумеется, это сообщение взволновало Красных муравьев. Имелось достаточнооснований предполагать, что противник опередил их с началом боевых действий и чтоВолчья Лапа захвачен в плен.

Волчья Лапа пришел незадолго перед полуднем, как раз в тот момент, когда атаманрешил выяснить его судьбу, отправив в новую разведку Луи и Раймонда. Вместе с ВолчьейЛапой пришли Юло и Атс с уже известными корзинами.

Выяснились некоторые обстоятельства.Во-первых, Юло и Атс утром снова отправились в ельник за садом господина Маази

собирать шишки. Как утверждали оба малыша, нигде нет таких крупных и сухих шишек, как втом ельнике. (О господине Маази и его саде у обоих было теперь весьма четкоепредставление). Они не успели еще собрать и полкорзины, как к ним подошли сыновьяконстебля и Рихард. Мати хотел сразу поколотить малышей, но Мейнхард прикрикнул нанего. Он только опорожнил тут же корзины и сказал, что этот лес теперь — их участок иникто из мальчишек улицы Лаане не имеет права собирать тут шишки без их позволения.Тогда Юло попросил разрешения, но Мейнхард не разрешил. Однако Рихард считал, что,пожалуй, в последний раз можно было бы разрешить набрать по корзине шишек. Мейнхардвозражал, но когда Рихард сказал, что он сторонник великодушного отношения к противнику,Мейнхард ответил, что и он как раз так думает, и в конце концов все трое позволилимальчуганам набрать полные корзины шишек.

— Последний раз вы собираете здесь шишки, — под конец еще раз напомнил Мейнхарди добавил, что теперь они находятся в состоянии войны с обоими мальчиками Кеза, и пустьте в дальнейшем лучше не попадаются им в руки. А Красномурашу и его шайке Мейнхардвелел кое-что передать. При воспоминании об этом у малышей Кеза покраснели лица, ноповторить слова Мейнхарда они так и не смогли.

Во-вторых, Волчья Лапа ходил к госпоже Кеза.Волчья Лапа сказал, что теперь картина ему ясна, а по дороге он поговорил и с самими

малышами, и каждый может сейчас проделать то же самое, и что он уверен в правдивости ихслов. Волчья Лапа посоветовал госпоже Кеза обратиться к самому констеблю, но она

сказала, что лучше будет голодать или работать, пока руки не отвалятся, но она не пойдетунижаться перед этим хамом в мундире. И это, конечно, правильно, одобрил Волчья Лапа.Затем он сообщил госпоже Кеза, что мальчишки с улицы Лаане на ее стороне и что ониобъявили сыновьям констебля войну. Услышав это, госпожа Кеза улыбнулась, но затем,прослезившись, сказала, что мальчики ее очень обрадовали и что она всем им оченьблагодарна, но она не сторонница войн и поэтому ей достаточно уже того, чтобы мальчикитолько мысленно поддерживали ее, но оставались в мире с сыновьями констебля.

Если не считать последнего пункта, сообщение Волчьей Лапы сильно запало в душуКрасным муравьям, а слова госпожи Кеза — не считая последнего пункта — вызвали у нихнастоящую гордость. Они не стали говорить об этом, но это было видно по их деловитости.И ведь так бывает в каждую войну, что благородство цели и благодарность и сочувствие тех,кого приходится защищать, придают воинам силу и отвагу, с которыми можно творитьчудеса.

К послеобеденному часу в крепости были устроены два больших тайника и трипоменьше, доступ к потайному подземному ходу был находчиво упрощен, а сам ходстарательно замаскирован. В тайниках хранился следующий боезапас:

1. Один трехкилограммовый пакет с золой — зольная бомба.2. Четыре двухкилограммовых зольных бомбы.3. Девять однокилограммовых зольных бомб.4. Тринадцать полукилограммовых зольных гранат.5. Шесть полных картофельных мешков крепких еловых шишек для метания вручную.6. Полтора картофельных мешка сосновых шишек для стрельбы из рогаток.7. Восемь горстей мелких камешков для стрельбы из рогаток.8. Три абсолютно исправных рогатки.9. Две пары резинок для рогаток (с кожаными пращами).10. Одна запасная резинка для рогатки.11. Одно гороховое ружье.12. Одно запасное древко для знамени — на случай, если в ходе сражения со знаменем

что-либо случится.13. Одна манерка из-под килек с питьевой водой (спрятанная отдельно и хорошо

замаскированная) — на случай, если в ходе сражения одолеет жажда.14. Четырнадцать приличных кусков дерна, сложенных в отдельную кучу, для

применения в особом случае.Из этого подробного перечисления можно заключить, что теперь крепость была

вооружена до зубов и должна была выстоять в самом кровопролитном бою. Затем атаманКрасномураш, еще раз все проверив, отдал приказ запастись дополнительно двумякорзинами шишек и поднять над крепостью знамя.

— У меня, кажется, есть идея получше, — сказал Волчья Лапа. Он вообще в течениевсего дня был задумчивее обычного. — Ребята, — застенчиво начал он, — как бы там нибыло, мы правильно сделали, что объявили войну сыновьям констебля. Но… когда я был угоспожи Кеза — она такая маленькая и худенькая, вы ее видели, и руки у нее от стиркисовсем… ну, это вы тоже видели… Тогда я подумал: что было бы, если бы и мы отправилисьв сад господина Маази… и я высчитал — восемьдесят три с половиной, деленное на шесть— получается четырнадцать часов, а вшестером это не так уж много…

Красные муравьи молчали. Волчья Лапа тоже уставился в землю и замолчал.

— Ха! — засмеялся вдруг Рогатка. — Вот это да! Хорошенькое дело — пять мальчишекразом в саду господина Маази! Да он сразу спустит на нас собаку!

— Во всяком случае, — сказал Раймонд, — я работы не боюсь, только ведь господинМаази нас к саду и близко не подпустит.

— А если с нами будет госпожа Кеза? — возразил Волчья Лапа.Тут, конечно, было о чем подумать.— Если госпожа Кеза пойдет вместе с нами, тогда господин Маази нас пустит, честное

слово, — рассудил наконец Луи. — Только у меня есть идея получше. По-моему, это оченьмило со стороны господина Маази, что он согласился, чтобы госпожа Кеза отработала долг унего в саду. И госпожа Кеза с этим согласна, она сама сказала об этом Волчьей Лапе. Ведьтак?

— Ну и что дальше?— Конечно, мы пойдем работать вместе с госпожой Кеза, — продолжал Луи. — Но

почему мы должны работать на нее? Пусть она работает сама за себя! В саду господинаМаази мы можем недурно заработать себе на карманные расходы.

— Лучше помолчи, Луи! — с презрением сказал Волчья Лапа.— Действительно!— А что в этом плохого? — горячился Луи. — У тебя самого нет ни сента в кармане. До

сих пор должен мне за мороженое.— Тебе все должны, — заметил Раймонд вполголоса.— И должны! — вспыхнул Луи. — Но вы не видите, где можно зашибить лишний сент!— Флаг мы с собой не возьмем, — прекратил перебранку атаман. — Это мирный поход.— Я буду работать в саду отдельно от вас.— Тогда ты с нами в сад не пойдешь, — сказал Красномураш.— Но ведь я вхожу в ватагу.— Больше не будешь входить.— Ты не имеешь права! Другие строили крепость не больше меня.— У атамана свои права! — веско заявил Красномураш. — И если желтый галстук

мешает тебе быть с нами, можешь хоть сейчас отправляться к «Молодым орлятам» и там иостаться.

Это было сказано ядовито, и Луи строптиво умолк.Примерно в половине седьмого Красные муравьи остановились у ворот доходного дома

госпожи Сикк. Полного единодушия они не достигли, но никто не подавал виду, что это так.Ждать им пришлось недолго. Вскоре из дому вышла госпожа Кеза. Увидев в воротахмальчиков, она немного удивилась, но кивнула Волчьей Лапе как старому знакомому и, каквсегда, сказала всем несколько шутливых слов. Она действительно была худенькой и слабой,еще совсем молодой и красивой женщиной, но Рогатка уже обращал на такие деталивнимание — она могла быть чуть румянее. Во всяком случае, улыбка госпожи Кеза и еедевичья хрупкость и живость подействовали смягчающе на беспокойное настроениеКрасных муравьев. Они последовали за госпожой Кеза, что, как было заметно, снова изумилоее.

— Госпожа Кеза! — Атаман Красномураш вспотел от напряжения, но объяснениепроисходящего входило в его обязанности. — Наша ватага пойдет с вами работать в садугосподина Маази.

— Вот здорово! — улыбнулась госпожа Кеза.

— Восемьдесят три с половиной разделить на шесть — получится около четырнадцатичасов, — воспользовавшись убедительной аргументацией Волчьей Лапы, обосновалнамерения ватаги Красномураш. — Это три с половиной вечера — не так уж много.

Только теперь до госпожи Кеза стал доходить смысл сказанного. Она на мгновениеостановилась, посмотрела на Красных муравьев, и глаза ее подозрительно заблестели. Покаона вытирала глаза, все шли молча, не глядя друг на друга. Но когда госпожа Кеза сноваулыбнулась мальчишкам и стала искать слова, Красномураш сказал очень серьезно:

— Госпожа Кеза, не стоит нас переубеждать, потому что мы так уж решили.От этого содержательного заявления всем стало легче, и они всю дорогу говорили о

вещах посторонних.Господин Маази стоял в воротах своего двора и, увидав госпожу Кеза, сразу же

попятился. На голове у него почему-то красовался котелок и, приветствуя госпожу Кеза, онприподнял его весьма почтительно. Он даже умел улыбаться, этот господин, и улыбка оченьшла к его представительному носу и бородке.

— Вы очень точная и обязательная женщина! — сказал господин Маази.Но тут он заметил Красных муравьев, которые стояли группой у ворот, и улыбка исчезла

с его лица.— Что понадобилось этой банде мальчишек во дворе господина Маази? — спросил он и

трагически возвел руки. — Разве господин Маази недостаточно ясно сказал — ни одинворишка-мальчишка не ступит на двор господина Маази? И разве нет на воротах таблички,что здесь бегает по двору злая собака и всех кусает. Понту! Понту-Понту!

Такая табличка действительно висела на воротах, и когда-то был здесь пес Понту. Нопосле того как Понту приказал долго жить, а это случилось уже несколько лет назад,господин Маази новой собаки не завел. Как говорили, от жадности.

— Чего они еще ждут и не уходят? — Господин Маази в волнении ударял рукой об руку.Рогатка успел уже собраться с духом — он был смелее других — и вышел вперед.

— Господин Маази, — сказал он так кротко, как умел, — мы пятеро находимся вуслужении у госпожи Кеза.

— Что ты сказал? — не поверил своим ушам господин Маази. — Эти мальчишки здесь— в услужении у госпожи Кеза?

— Ну да! — усмехнулся Рогатка. — Мы все. Впятером.Госпожа Кеза подтвердила это кивком головы.— Но госпожа Кеза говорит, господи помилуй, что у нее нет денег!— Но мы в свою очередь… мы в долгу у госпожи Кеза, — объявил Рогатка, не теряя

спокойствия. А четыре Красных муравья усердно кивали и бормотали, что так оно и есть.— Господи милосердный — я ничего не понимаю! — жаловался господин Маази. — Но

почему тогда вы явились ко мне во двор?— А потому, — терпеливо объяснял Рогатка, — что госпожа Кеза не хочет, чтобы мы

были у нее в долгу, и мы сами этого тоже не хотим, и госпожа Кеза не хочет долго быть вдолгу у господина Маази, и господин Маази тоже не хочет, чтобы ему долго были должны,потому что господин Маази сам никому не должен. Потому-то…

— Да-да-да, господин Маази никому не должен, — согласился господин Маази. И этоявно было единственно ясным для него пунктом во всей истории. Потому что, когда госпожаКеза, со своей стороны, объяснила ему намерения мальчиков, старый скряга снова пришел всильное волнение.

— Пустить в сад господина Маази этих пятерых мальчишек?! Господи помилуй, они жеслопают всю клубнику!

Госпожа Кеза возразила, что пятеро молодых людей любят, надо сказать, кильки пряногопосола, но они — хвала господу! — не растут в саду господина Маази, так что относительноклубники господину Маази нечего беспокоиться. Кроме того, она, госпожа Кеза, сама тожебудет в саду…

— Но у меня в саду растет еще и сладкий горошек, — не мог успокоиться господинМаази.

Выяснилось, что пятеро молодых людей едят что угодно, только не сладкий горошек.— Да-да, но что они умеют делать? — не сдавался господин Маази. И когда выяснилось,

что господин Маази не может предложить работу, которую мальчишки не смогли бывыполнить, он выложил последний козырь.

— Ладно! — сказал господин Маази. — Я возьму их на пробу, если они мне пообещают,что ничего не съедят и не украдут, но ведь они еще дети, и я буду платить им по восемьсентов в час! Нет-нет-нет! — упредил он возмущение. — Никаких возражений! Или онибудут получать по восемь сентов в час, или могут уходить.

Предложение господина Маази сразу спутало расчеты Красных муравьев. Но детям,даже настоящим работникам, всегда платили меньше, чем взрослым, как бы много и хорошоони ни трудились. И поэтому Красные муравьи не слишком возмутились этимпредложением, хотя и были разгорячены переговорами. Работа все равно оставалась работой,а работники — работниками, хотя получали меньше. Но мальчишка, который работает, наголову, а то и больше, выше того, кто ничего не делает.

Они торговались отчаянно. Наконец, господину Маази это надоело и он сказал:— Что ж, посмотрим, если они действительно хорошо, очень хорошо работают, может

быть, господин Маази будет платить по десять сентов в час!И Рогатка, как настоящий работяга, ударил с господином Маази по рукам.Вслед за обуреваемым сомнениями и покачивающим головой господином Маази они

пошли в сад.

5 Рогатка случайно поднялся на знаменный бастион и сразу же заметил противника.

Вместе с сыновьями констебля были Рихард Мюльс и Хуго Ребане. Используя военнуютерминологию, их появление на улице Лаане можно было бы по всем признакам назватьразведкой. Очевидно, войско сыновей констебля не имело опытного разведчика, а можетбыть, они просто слишком волновались или оказался виноват в том безветренный полдень,но знамени на крепости Красных муравьев — хотя с улицы его должно было быть видно —они еще не заметили.

Красные муравьи собрались на валу крепости и молча смотрели поверх кустов.Неприятель двигался гуськом по улице, то и дело оглядываясь. Затем войско сыновейконстебля сбилось в кучу, сблизив головы, посоветовалось о чем-то и двинулось дальше.

— Слепые, как кроты! — прошептал Рогатка.Красные муравьи молчали, но их хриплое дыхание выдавало волнение. Хотя противник

уже исчез из виду, они все еще продолжали стоять на ралу крепости.— Действительно, шутники! — заметил теперь и Луи с облегчением. Волнение начало

утихать. И хотя военных действий в полном смысле слова не было — Красные муравьи лишьвыставили напоказ врагу свои головы, осененные знаменем, — они единодушно считалислучившееся своей первой битвой и победой.

— Знамя следовало бы спустить пониже, чтобы они не учуяли, что это нашакрепость, — заметил Луи.

— Какой был смысл строить крепость, если станем прятать ее от врага! — разъярилсяВолчья Лапа. — И что это за знамя, которое не развевается на ветру, а стоит в углу. И что этоза сражение?

— Не вопи на других, если у самого соображения маловато, — защищался Луи. — Еслиони пронюхают про нашу крепость, то будут постоянно торчать здесь. Интересно, кто тогдасможет все время охранять крепость, оборонять ее от них? А если крепость падет, нам тожекрышка. Их победа и наш позор и все такое. А если они про нашу крепость не узнают и мызаключим перемирие…

— Перемирие?! Мы будем защищать крепость до последней капли крови! — заявилВолчья Лапа. — И даже если крепости суждено будет пасть, захватить наше знамя им неудастся. Там, где наше знамя, там — победа! Неужели ты не понимаешь?!

В этот спор втянулись и остальные. Потому что никому из мальчишек раньше не могло иприсниться, сколько забот и хлопот принесет им эта война. Если до сих пор они носилизнамя с собой, то с крепостью поступить так было невозможно. Но и просто оставлять знамяв крепости на милость небес тоже не годилось. Прав был Луи, прав был и Волчья Лапа.Решение зависело от атамана.

— С этого момента знамя остается в крепости, только в боевые походы будем брать его ссобой, — сказал атаман. — А у знамени назначим часовых. Каждый из нас будет дежуритьодин день по очереди. Так что — кинем жребий.

— Ребята, они возвращаются! — воскликнул Рогатка сверху.Очевидно, то, что Красных муравьев не было видно, придало противнику смелости или

он уже стал привыкать к возможным опасностям военных походов. Во всяком случае, войскоконстеблевых сыновей двигалось по улице не молча и гуськом, как раньше, а шумной

ватагой, правда, при этом бдительно поглядывая по сторонам.

Теперь-то они и увидели знамя. Подняв ладони козырьком к глазам, глядели они поверх

кустарника, залитого солнечным сиянием, затем сбились в кучу и двинулись вперед.От волнения у Красных муравьев снова захватило дух. Опытные солдаты оставили бы

теперь на бастионе лишь одного наблюдателя, а сами спустились бы в крепость, достали быиз тайников необходимые боеприпасы, разложили бы их удобно под руками и провели бысрочный военный совет. Красные муравьи этого не сделали. Они все продолжали оставатьсяна бруствере и с огромным интересом смотрели туда, откуда довольно скоро должен былпоявиться пока скрытый кустами противник.

Минуты ожидания были долгими и напряженными. Наступающих не было ни видно, нислышно.

И все же противник выдал себя — причиной тому послужила ерундовая сухаяможжевеловая игла. Возможно, она попала в туфлю Мейнхарда тогда, когда он пробиралсямимо одного из кустов. Теперь, когда он, подкрадываясь, встал на одну ногу, иголка больновпилась между пальцами. Мейнхард потерял равновесие и грохнулся в кусты.

Стало ясно, что противник предусмотрительно обошел крепость и теперь приближаетсяс тыла.

Красные муравьи торопливо перебрались на противоположную стену крепости.Мейнхард, скривившись, сидел на земле и вытряхивал туфлю. Его ватага растерянно стояла

позади своего предводителя.Сосредоточенные взгляды нескольких пар глаз словно хлестали по лицу Мейнхарда —

он покраснел. Со злым нетерпением он сунул ногу в туфлю и встал. Затем запихал руки вкарманы, взглянул, искоса в сторону крепости, но как бы мимо нее, и плюнул.

Расстояние между противниками было невелико — камень можно было бросить в трираза дальше, — но на поле боя царила вялая бездеятельность. Мейнхард снова плюнул и,впереди следовавшей за ним ватаги, не обращая ни на что внимания, медленно обошелкрепость кругом, держась на приличном расстоянии от ее стен. И он и его ватагаосматривали сооружение с почтительным интересом. Защитники крепости тожеперемещались по кругу вслед за движением противника, но, естественно, внутри крепости.

— Мощный вы форт воздвигли! — признал Мейнхард.Красные муравьи молчали. Это было наполовину выжидательное молчание, но в нем

чувствовались настороженность и готовность к действию.Теперь, когда противник находился тут же, под рукой, он не казался и в половину таким

устрашающим, как издали. Но в то же время было странно и чудно просто так, ни с того ни ссего начинать сражение. Поэтому они посматривали и помалкивали.

У сына констебля Мейнхарда опыта по части боевых действий было больше, чем уКрасных муравьев, но и он выжидающе молчал. Крепость явно понравилась всемувражескому отряду. Столь мощно и величественно выглядела крепость снаружи, что всесильнее хотелось осмотреть ее изнутри, самим постоять на ее бастионах. Не жалко было икое-чем поступиться, чтобы получить такую возможность.

— Мощная крепость, честное слово! — похвалил Мейнхард и кивнул одобрительно всторону своей ватаги. Ватага голосисто подтвердила мнение главаря.

— И долго вы ее возводили? — обратился Мейнхард к Красным муравьям.— Полчаса и еще чуток! — не сдержался Рогатка.— Шутники, честное слово! — улыбнулся Мейнхард и, поманив свою ватагу пальцем,

стал приближаться к крепости.— Стой! — предупредил Красномураш. — А то откроем огонь. Ступайте назад!— Не выдрючивайся, Рыжий! — Мейнхард вяло махнул рукой. Но все же остановился.— Возвращайтесь назад. Туда, где прежде стояли, — потребовал Красномураш.— А если не пойдем?— Рогатки! — скомандовал Красномураш своим. — Прицелиться!Так и произошло.Ватага Мейнхарда неохотно отступила на требуемое расстояние, но сам он остался на

месте. Сунул руки в карманы и презрительно сплюнул.— Мы пришли на переговоры, — сказал он неожиданно для всех. — Предлагаем вам

перемирие.— Предлагаете перемирие?! — воскликнул Волчья Лапа. — Какие у вас основания

предлагать нам!? Предлагают побежденным!— Можно и без предложения, — сказал Мейнхард небрежно. — Договоримся просто

так. Устроим перемирие и делу конец!— И что тогда? — допытывался Красномураш.— Тогда? У нас воздушный змей готов. Пойдем хоть его запускать. Мощный змей

получился, мы вчера пробовали. Словом — объединимся в одну компанию.— А пятнадцать крон госпожи Кеза? Кто заплатит их господину Маази?

— Послушай, Рыжий, странный ты человек, — разозлился Мейнхард. — Честное слово!— А хотя бы и так!— К госпоже Кеза я не имею ни малейшего отношения. И быть нянькой при ее мальцах

не намерен!— Но ведь ты же затащил их в сад к господину Маази.— А ты докажи!Так переговоры снова зашли в тупик.— Подумаешь, крепость! — съязвил Мейнхард. — Ее и муха с лету разрушит.— Ну давай, муха, лети, чего же ты ждешь? — усмехнулся Рогатка. — Только смотри,

как бы этой мухе не оказаться с разбитым носом!Это было существенное и в должном духе сделанное предупреждение. Когда же за тем

Красномураш потребовал, чтобы Мейнхард отошел от крепости подальше, а тот вызывающемедлил, Раймонд натянул резинки рогатки и пустил первую еловую шишку в противника.Попадание было точным и болезненным, и Мейнхард быстро отступил к своим.

Сначала обе стороны — главным образом ватага Мейнхарда — просто так метали друг в

друга шишки и все, что попадалось под руку. Сражение не слишком разгоралось, и ни одна изсторон не понесла сколько-нибудь значительных потерь. Наконец, наступающие попыталисьзахватить крепость, но их штурм был отбит. Новая яростная попытка ворваться в крепость

убедила атакующих в бесплодности подобного образа действий, и они отступили в кусты.Передышка дала Красным муравьям возможность как следует продумать свой план обороны.Но тут выяснилось, что сражение вообще прекратилось, — войско Мейнхарда ужемаршировало по улице туда, откуда пришло.

— Ну, мужики, на этом дело не кончится! — сказал Раймонд, почесывая подбородок, и,конечно, он был прав. Все же первое сражение оказалось выигранным, и победа была заКрасными муравьями. Сознавать это было приятно.

— Приказываю, — сказал атаман, — изменить порядок охраны знамени и крепости.Стоять на посту у боевого знамени — великая честь. Кроме того, теперь среди нас естьмужественные бойцы, которые достойны такой чести. Поэтому приказываю: сегодняохранять знамя будет Рогатка, который обнаружил противника и отважно сражался. Завтра напосту будет стоять Раймонд, который мужественно сделал сегодня первый выстрел.Послезавтра часовым будет Волчья Лапа, потому что и он бился мужественно. Смирно!

Красные муравьи вздрогнули и замерли по стойке «смирно». К сожалению, слишкомпоздно пришла в голову атаману мысль подать команду — все важное он уже успел сказать.

— Вольно! — скомандовал он. — Можете сесть.Но рассиживаться было некогда. Половина запаса шишек оказалась израсходованной.

Пришлось собирать их повсюду. Также требовал пополнения запас «патронов» для рогаток.— Сегодня они сюда больше не сунутся, — сказал Красномураш. — Но вообще-то — кто

его знает. — И он протянул Рогатке свой свисток. — Если заметишь их, свисти. Мы придемтебе на помощь.

Красные муравьи отправились в лес собирать шишки. Рогатка поднялся на знаменныйбастион, посмотрел вслед товарищам и улыбнулся.

6 Теперь красные муравьи работали в саду у господина Маази лишь вчетвером: пришлось

к прежнему расчету прибавить еще один день. Но это была небольшая потеря, и они неособенно огорчались. Зато серьезную заботу вызывало у них странное поведение компанииконстеблевых сыновей. Против ожидания, боевые действия после первого сражения так и невозобновились. Однако часовые в крепости несколько раз обнаруживали дозорныхпротивника. Те издалека наблюдали, что происходит в крепости, и, будучи обнаруженными,никогда не вступали в «обмен любезностями», а когда кое-кого из них Красные муравьипопытались захватить, отступили, не принимая сражения.

— Плохи у них дела! — бахвалился Луи, но, видимо, правы все же были те, кто считал,что сыновья кон стебля задумали что-то серьезное. Красные муравьи высылали разведку,чтобы выяснить намерения противника. Но разведка или вообще не обнаруживалапротивника, или, если и обнаруживала, то занятого работой, казалось, не имеющейотношения к боевым действиям. Такое коварство ватаги констеблевых сыновей страшнораздражало. И когда, наконец, Красные муравьи в саду господина Маази отрабатывалипоследний «рабочий день», который к тому же был наполовину короче всех предыдущих, они— нечего скрывать — почувствовали облегчение, что наконец освободились от этого дела.

Облегчение чувствовал и господин Маази. Само собой разумеется, господин Маазивообще никогда не пускал в свой сад ни одного работника без присмотра, но за мальчишкамион следил с удвоенным вниманием. Особенно злило господина Маази то обстоятельство, чтоон не смог поймать маленьких прохвостов ни на чем запретном. Ведь это же невозможно,чтобы они ничего в саду не съели или не украли, — упрямо говорил себе старый скупердяй.Но подтвердить свою неколебимую уверенность фактами ему не удавалось. Это и оказалосьпричиной того, что господин Маази день ото дня относился к мальчишкам все болеенеприветливо. Совсем хмурым и въедливым был господин Маази в последний день работы.«Почему он льет всю воду не на грядки, а мимо?!» — придирался он к Луи. «Господипомоги! — всплескивал он руками, ворча на Красномураша. — Этот малый, каксумасшедший слон, затаптывает все края грядок!» «А этот большой лентяй и волынщик, —ворчал он на Рогатку. — Если он будет так работать, господин Маази заплатит ему не подесять, а по восемь сентов». Подойдя к Волчьей Лапе, он начинал долго и жалостнооплакивать увядший цветок, хотя Волчья Лапа не мог быть в этом виноват. Затем кругначинался снова.

В половине девятого по времяисчислению господина Маази — ибо он «случайно»перевел свои старинные серебряные часы на двадцать минут назад — он торжественнообъявил госпоже Кеза:

— Эти пятеро теперь в расчете с господином Маази!Лицо его украсила добрая улыбка. Но он тут же нахмурился и обратился к мальчишкам:— А вы теперь скажите господину Маази честно и от чистого сердца: неужели

действительно ни один из вас в саду господина Маази не сунул в рот ни единой ягодки, ниединого стручка?..

— Господин Маази… — начал было Красномураш важно, но Рогатка не дал емузакончить. Он посмотрел открытым взглядом господину Маази прямо в глаза и признался:

— Господин Маази, я действительно… сунул… Четыре клубники, честное слово. Они

были такие заманчивые — большие и красные.И это так и было.— Ха! — победно и радостно воскликнул господин Маази и всплеснул руками. — Разве

господин Маази не сказал вам: эти маленькие мальчишки — воришки, они словно… — Нона половине фразы господин Маази сжал свои узкие стариковские губы и о чем-тозадумался. — Так-так-так, — произнес он другим тоном. — Но по крайней мере оничестные! Господин Маази сам очень честный и очень порядочный человек, и, если они, этимальчишки, ему говорят: господин Маази, у меня нет этих двух сентов, тогда господин Маазиэто понимает. Господин Маази не такой, который запрещает. Господин Маази говорит: пустьони пойдут все со мной, попробуем вместе клубнику господина Маази!

Он взял госпожу Кеза и Рогатку под руки и решительно зашагал к грядам с клубникой.— Господину Маази не жалко, — объяснил он, — но самим, без позволения — нельзя.

Такой человек господин Маази — честный и корректный!Но возле гряд клубники честному и корректному человеку, господину Маази, пришла в

голову какая-то новая, иная мысль.— Пусть госпожа полакомится клубникой! — подтвердил он, а мальчишек позвал с

собой. Он дал каждому из них широкое плоское лукошко из щепы, не обделив при этом исебя. «Они молодые и проворные, у них ловкие пальцы». — Девять клубник в лукошко,десятую в рот! — поучал господин Маази возле кустиков клубники. — А госпожа Кеза, она— только в рот. Ну-ну-нуу! — обиделся господин Маази, когда увидел, что госпожа Кезасобирает по очереди в лукошки мальчиков и не съела сама ни одной ягоды. От замечания,сделанного ей, госпожа Кеза лишь помрачнела, но не дала себя убедить. Отказ госпожи Кезаот клубники почему-то страшно понравился Красным муравьям, но они, естественно, неотказались при этом от своего права на каждую десятую ягоду.

Так Красные муравьи лакомились в саду господина Маази и было им совершенноневдомек, какие события разворачивались в этот момент возле их крепости.

А к крепости подступил противник.— Эй! — крикнул констеблев Мейнхард. — Вы там, выходите на бой!Раймонд заметил приближающихся вовремя. Свистеть не имело смысла — в саду

господина Маази свисток все равно не был бы слышен. Он спустился с бастиона, взялбоеприпасы, расположил их удобно под руками и вновь поднялся на бастион рядом с флагом.

Мейнхард стоял внизу, уперев руки в бока, и, как следовало предполагать, плевал всторону крепости. Он ждал.

— А где остальные? — наконец нетерпеливо спросил он, когда рядом с Раймондом навалу никто не появился.

— Там где надо! — ответил Раймонд.— Посмотри туда! — Мейнхард ткнул большим пальцем руки себе за спину.«Там» стояло странное сооружение из шестов и досок с рукоятками, как у носилок.

Раймонд еще издалека увидел, как констеблева ватага, пыхтя, волочила эту штуковину, но длячего противник мучается, таща такой груз, было ему непонятно.

— Это камнеметательная машина! — объявил Мейнхард.— С помощью такого орудия были сметены с лица земли даже каменные замки! —

похвалялся изобретатель страшного оружия Рихард Мюльс. — Если мы дадим из него залп,от вашей кротовой земляной кучи не останется и мокрого места!

Появление такого ужасающего боевого орудия подняло бы даже больных мальчишек из

постели. Но на валу крепости по-прежнему стоял один Раймонд.— Ребята! У них там больше никого нет! — догадался сын констебля Мати. — Один

только Райм!— Похоже, в самом деле так, — поддержал Хуго.Это действительно казалось невероятным, но и ничего другого предположить было

нельзя.— Сдавайтесь! — потребовал Мейнхард. — Ваше положение безнадежно!— Военнопленным мы обещаем жизнь и сохранение имущества — столько, сколько он

сумеет унести, — перечислял условия Рихард. — Оружие является военным трофеем.— Иди, возьми! — ответил Раймонд просто и натянул резинки рогатки.Это был достаточно четкий ответ, и констеблевы ребята стали готовить камнемет к бою.— Чепуха, ребята! — Мейнхард сплюнул. — Крепость захватим голыми руками!Противник засел в кустах, видимо, устроил военный совет, чтобы детально обсудить

план действий. Раймонд, конечно, очутился в дурацком положении, но он был не из техпарней, у которых задрожали бы коленки. Он тоже провел сам с собой военный совет,главная цель которого — угадать, хотя бы примерно, планы противника. Одно было ясно:действовать надо хладнокровно, быстро, неожиданно, используя всю огневую мощьимеющегося вооружения. К этому он себя и готовил.

Шайка Мейнхарда вышла из кустов и моментально открыла огонь. Раймонд не ответилни единой шишкой. Он постарался укрыться от огня и лишь старательно следил запередвижением противника. Осмелев от того, что крепость не отвечала на огонь, противникбросился на штурм.

Мейнхард и Мати бежали посредине, а Рихард и Хуго прикрывали их с фланговбешеным, но неточным огнем. Добежав до вала крепости, Мати оперся спиной о вал иподставил брату спину. Казалось, судьба крепости решена.

Но в тот момент, когда руки Мейнхарда шарили по верху вала, ища прочной опоры,крепость в свою очередь ответила лавиной огня. Раймонд метнул в сыновей констеблядвухкилограммовую зольную бомбу, Рихарду и Хуго достались однокилограммовая и двегранаты. От взрывов поднялось такое облако пыли, что у Раймонда самого защипало в носу иничего не стало видно вокруг.

Когда пыль осела, выяснилось, что противник, укрывшись за своей мощной

камнеметательной машиной, отряхивался и чистился от золы.— Черт возьми, это нечестно! — бранился Хуго плаксиво. — Золой! Разве так

поступают!?— А разве это честно, что вы всей оравой полезли на меня одного? — спросил Раймонд

в ответ.Поскольку в отряде констеблевых сыновей находился Раймонд, который являлся

сторонником великодушного обращения с противником, обсуждение вопросов чести ненашло подходящей почвы. Сыновья констебля были разочарованы и рассержены.

— Из всех стволов камнеметателей мортиры по крепости — огонь! — скомандовалМейнхард.

Приказ был отдан лихо и устрашающе, но преждевременно. Трем камнеметателямпротивника пришлось основательно повозиться возле своего орудия, прежде чем оновыстрелило. Выстрел был такой мощный, что агрегат повалился на бок, а шишки, которымибыл наполнен ржавый ковш, прикрепленный к шесту метательного механизма машины,пролетели мимо крепости гораздо выше ее.

Раймонд на валу издевательски смеялся.— Прицелиться… — кричал Мейнхард. — Шесть шагов назад!

Они оттащили машину на шесть шагов назад, но тут оказались кусты, и противниквынужден был установить машину в другом месте.

— Прицел ниже! — командовал главарь. — Шрапнелью!Из четырех выстрелов «шрапнелью» в крепость попало две шишки. Сын констебля

Мейнхард плюнул — теперь уже от всего сердца — и сказал:— Картечь легкая, перелетает. Картечью и шрапнелью крепостных валов не разрушишь.— Ты, Мейнхард, лучше плюнь в ковшик! — посоветовал Раймонд, посмеиваясь, со

стены. — Стреляйте слюной!— Ну, погоди! Я тебе плюну! — крикнул Мейнхард запальчиво. И велел Рихарду: —

Пусти в ход камни!Он сам выбрал подходящий камень и заложил его в метательный ковш.Но Рихард возразил:— Я этим стрелять не буду. Я предпочитаю гуманные способы ведения войны.— Ерунда! — презрительно сказал Мати. — Я сам выстрелю!— Братцы! — заметил Хуго. — Такой заряд попахивает трупами. Честное слово!Как раз во время этого спора Красные муравьи возвращались из сада господина Маази.

Словно тени, подкрадывались они от куста к кусту все ближе и ближе к месту сражения.Вскоре картина происходящего стала им ясна.

Сдвинув головы, Красные муравьи провели молниеносный военный совет. Затем сталипробираться каждый к назначенному для него месту. Бесшумно и незаметно, как муравьи втраве.

Противник возле своей военной машины все еще никак не мог принять единодушноерешение.

— Бабы! — рассердился Мейнхард. Он отвернул нацеленный метательный агрегат чутьв сторону и дернул за веревку курка. Забавно вертясь в воздухе, камень взлетел высоко вверх,но, не пролетев и нескольких метров, упал на землю возле метательной машины.

Раймонд на валу заливисто рассмеялся.Мейнхард разочарованно сплюнул. Но не отчаялся.— Можешь ржать, — угрожал он. — Это был пробный выстрел. А теперь пустим в дело

подходящую бомбу. Ребята, мортиру на шесть шагов вперед!Это было выполнено.— Зарядить подходящим зарядом! — отдал Мейнхард новый приказ и сам принялся его

выполнять.— Эй, Райм! — крикнул он обращаясь к валу. — Сдавайся или начинай читать отходную

молитву!Раймонд на валу хихикал.— Я колебаться не стану! — объявил Мейнхард. — Пусть хоть кровь прольется, честное

слово!— Давай, начинай! — засмеялся Раймонд. — Очень я испугался этой крови!— Снимай флаг и бросай его вниз! — потребовал Мейнхард.— Иди сюда, возьми сам! — посоветовал Раймонд.— Ну, теперь можешь винить лишь себя! — Мейнхард решительно схватился за веревку

спуска. — Я считаю до десяти! — пообещал он неуверенно и принялся считать: — Один…два… три…

Раймонд на валу не пошевелился.

— Че-тыре… и пять… и шесть… и-и-и…На этом отсчет прервался. Из кустов дружно выскочили Красные муравьи. Красномураш

сзади прыгнул на Мейнхарда, тот, падая, дернул за спусковую веревку, и метательная машинас треском сдвинулась с места.

Никто из отряда констеблевых сыновей не успел еще опомниться, как Рогатка ужесвалил Мати на землю, а Волчья Лапа бросился сзади в ноги Рихарду. Возле кучи шишекпротивника стоял Луи, и это сразу почувствовал на собственной шкуре Хуго.

Шла горячая потасовка. Красномураш вцепился в Мейнхарда, как муравей в своюдобычу, и тот никак не мог высвободиться. Мати все же удалось вырваться из рук Рогатки.Рогатка тут же занял место рядом с Луи и кучей шишек противника. С крепостного валаРаймонд вел огонь из рогатки. Волчья Лапа, хотя и оказался под Рихардом и был сильнопобит, но, несмотря ни на что, впился в него как клещ.

Хуго и Мати ничем не могли помочь своим соратникам — Рогатка с полной пазухойшишек преследовал их, Луи и Раймонд тоже не дремали. К тому же у Хуго и Мати не былобоеприпасов.

— Золу, Раймонд! — крикнул вдруг Красномураш. — Неси золу!— Золу! Зольные бомбы в бой! — подхватили остальные Красные муравьи. И Раймонд

действительно исчез с вала крепости. Момент был критический, и это придало Мейнхардусил. Он стряхнул с себя Красномураша и сумел даже помочь Рихарду.

Войско констеблевых сыновей отступило от крепости подальше и тут попыталосьорганизовать отпор, но они были почти безоружными, их запас шишек был захваченпротивником и наступление Красных муравьев гнало их от крепости все дальше.Перестрелка длилась еще некоторое время на улице Лаане, затем Красные муравьивернулись к крепости. Войско констеблевых сыновей побродило по улице и, вооружившисьтем, что попало под руку, перешло в контрнаступление. Но Красные муравьи встретили ихогнем еще на подходе к крепости, и ватага Мейнхарда на сей раз была вынуждена отказатьсяот сколько-нибудь серьезных военных действий.

Так камнеметательное орудие стало трофеем Красных муравьев.Куда улетел устрашающий камень, никто не заметил.— Смирно! — скомандовал возле трофея атаман Красномураш. — Враг разбит. Их

мортира захвачена. Завтра над нашей отважной крепостью последний день будет развеватьсявоенное знамя, чтобы мы могли стоять под ним и охранять его. Это великая честь, и завтраохранять знамя будет Раймонд, потому что он отважный воин. Он один удерживал крепость,пока не подоспела подмога. Да здравствует победа!

Это была самая длинная и важная речь атамана Красномураша, произнесенная повполне достойному поводу. И Красные муравьи ответили своему командиру громким ивосторженным военным кличем.

7 На мачте крепости теперь развевался мирный флаг. Правда, флаг был тот же, что и

раньше, и охранять его следовало по-прежнему, но это происходило уже в мирное время, иесли часовому не хотелось больше находиться в крепости, он мог или спрятать флаг, иливзять его с собой.

Что сделать с трофеем — метательной машиной — Красные муравьи пока придумать немогли. Сначала они собирались затащить трофей в крепость, но метательный агрегат былслишком велик и бесполезен. Волчья Лапа выдвинул идею: сложить неподалеку от крепостипьедестал из кусков дерна, водрузить на него орудие и таким образом соорудить достойныйпамятник в честь победы. Но при обсуждении этой идеи верх взяли трезвые голоса,считавшие, что побежденный противник может очень обидеться и тайком утащитьпамятник. В конце концов Красные муравьи решили спрятать захваченное орудие в лесу,пока не придумают, как его использовать разумнее.

Во всяком случае, по мнению Красных муравьев, война была окончена вовремя: Рогаткапринес радостное известие — ему удалось добыть кровельную работу. У господина Сийма— в народе его просто называли «мясник Сийм» — прохудилась крыша.

— Мне абсолютно безразлично, — сказал господин Сийм Рогатке, — кто будет на меняработать и сколько вас будет, я плачу аккордно. Старую крышу долой — четыре кроны, — иделу конец. Новые доски настелете — восемь крон и ни сента больше. Покрыть толем — обэтом поговорим позже. Но работа, — господин Сийм многозначительно поднял мясистыйпалец, — должна быть отличной. Я к тебе, лягушонку, придираться не стану, но если увижу,что ты недотепа, дам по шее и потребую возмещения убытков!

Вместе с господином Сиймом они осмотрели сарай. Крыша была довольно большой истарой и так залатана-перелатана, что, видимо, снять ее удастся только после большой возни.Взрослые мужчины за четыре и восемь крон тут работать не стали бы. Хотя, поди знай, еслислишком нужны деньги… Ведь двенадцать крон — сумма немаленькая, и Рогатка хорошопонимал это. Он ударил с господином Сиймом по рукам.

Рогатке уже приходилось настилать крышу с отцом, Раймонду тоже. Красномураш иВолчья Лапа сказали, что они видели, как это делается.

— Работа сама научит! — не смутился Луи и тут же подсчитал, что на каждого изпятерых придется по две кроны сорок сентов. Не так уж мало!

— Ну да чего там! — сказал Рогатка. — Работа не ждет.Волчья Лапа отвязал знамя от древка и спрятал за пазухой. После чего все пятеро

пустились в путь.На улице навстречу Рогатке — едва не сбив его с ног — выскочил из-за угла констеблев

Мати. Неожиданность этой встречи словно обожгла мальчишку, он на миг растерянноостановился, затем молниеносно отскочил в сторону и пустился со всех ног обратно туда,откуда появился. На бегу он сунул в рот два пальца и громко, резко свистнул.

Происшествие ошеломило и Красных муравьев. Они плотной группой стояли на углу,глядя вслед убегающему, и не могли произнести ни слова.

— Тьфу! — наконец бросил Рогатка. — Чуть с ног не сбил.— Бежит, как скипидаром намазанный! — заметил Раймонд.Красные муравьи двинулись дальше. Они прошли совсем немного, позади них снова

раздался свист, на сей раз уже многоголосый.На углу улицы стояли Мати, Мейнхард и Хуго.Оба отряда молча рассматривали друг друга.— Мы здесь! — крикнул Мейнхард.— Ну и стойте себе! — крикнул Рогатка в ответ.— Удираете?— С какой стати нам удирать?— А заплатка от штанов на палочке у вас с собой?Разговор в подобном духе у мальчишек означает, что они ищут ссоры.— Нам сегодня не до разговоров с побитым противником, — крикнул Красномураш. —

Нам некогда!— Кто это — побитый противник? — куражилась троица, приближаясь решительным

шагом. — Кто побит?— Да уж тот, кто потерпел поражение в бою! — улыбнулся Красномураш. — Те, кто

позволили захватить свое камнеметательное орудие.— Какое отношение имеет к этому камнеметательное орудие?— А такое, что мы его захватили.— Ну и что?— А то, что это наша победа и ваше поражение.Констеблев Мейнхард был так огорошен подобным поворотом разговора, что даже забыл

плюнуть. Наконец он все-таки сделал это.— Слышь, Рыжий, — спросил он, — у тебя, наверно, мозги расплавились? Ей богу!Вопрос был задан Мейнхардом с таким искренним простодушием, что Красномураш

даже покраснел.— Ну да… но ведь мы ее захватили!— Ну да! Захватили! — передразнил Мейнхард. — Ну, а если я захвачу твою рогатку,

будешь ты побежден? Разве это значит, что война окончилась?Хуго захихикал, Мейнхард и Мати тоже. Усмехались и Красные муравьи — от

неловкости.— Петр Великий тоже сначала потерпел от шведов поражение под Нарвой, но потом

все-таки свернул Карлу нос набок, — пояснил Мейнхард и объявил: — Настоящая война ещетолько начинается! Вы еще получите от нас посильнее, чем Карл от Петра! От вашейкрепости и ямки в земле не останется! Мы свое сказали!

Гордым жестом Мейнхард подал своим знак, и троица лихо замаршировала прочь. Ихсамоуверенность была столь велика, что они даже не потрудились обернуться, чтобы глянутьна превосходящие силы противника.

Красные муравьи стояли, опустив головы. Они бы с большим удовольствиемсогласились проиграть битву, чем вот так, с глупым видом, стоять здесь.

Но делать было нечего.— Я сказал, когда выбирали атамана, что по жребию этого не делают! — съязвил,

наконец, Луи.— На сей счет ты держи свою глотку закрытой! — раздраженно обрезал его Раймонд.— Пошли! — позвал Рогатка.Так они и поступили.— Нельзя оставлять крепость без охраны, — сказал Рогатка.

— Я все время думаю, что делать, — хмуро произнес атаман.— Один из нас должен вернуться в крепость, — предложил Волчья Лапа.— Кто?— Я.Молча шагали дальше.— Одного мало, — решил атаман. — Надо послать двоих. — И продолжал рассуждать

вслух. — Рогатка — подрядчик Раймонд знаком с работой. Остаются Красномураш и Луи.Кто же из них?

— Луи на пиле не работник — тянет вкривь, — заметил Рогатка.— Привет! — обиделся Луи.— Привет-привет, только и силенок у тебя маловато, братец, — продолжал свое

Рогатка. — Если останутся три человека, то каждый должен работать за взрослого мужчину!— В крепости вдвоем тоже не легче! — заметил Раймонд.— Известное дело! — согласился Луи. — Я иду работать.— Предприниматель — я! — отрубил Раймонд. — Я выбираю людей. И возьму

Красномураша.— Здорово! — горячился Луи. — Очень честная игра! Другие будут зашибать деньгу, а

один сторожить крепость. Где он возьмет сент — господ не касается. Будто это его вина, чтонадо охранять.

— Охранять и получать свою долю! — пообещал Рогатка.— Другой разговор! — одобрил Луи. — Тогда я согласен.Волчья Лапа все время молчал. Теперь он вскинул голову.— Я не возьму тебя с собой, Луи! — уперся он зло. — Не возьму! Я буду охранять знамя

один!— Не пори чепухи! — улыбнулся Луи. — Я все равно еще ни разу не охранял флаг.— Я что ли в этом виноват?! Отличись в сражении и охраняй, честь тебе и слава. Но

ведь ты наемный солдат, только и знаешь, что торговаться… Нет — сегодня на посту я, и тебяс собой не возьму!

— Ах я для тебя наемный солдат и никуда не гожусь!? — вконец обиделся Луи. — А самты кто? Думаешь, наверное, что какая-нибудь Орлеанская Дева?! — Луи зло рассмеялся. Ну,знаешь! У меня, по крайней мере, настоящее французское имя!

— Не фыркай, Волчья Лапа! — распорядился атаман. — И живо — в крепость!— Я его не возьму!— Я — атаман?— Ты. Но Луи я не возьму. Раймонд тоже охранял один и даже выдержал целую битву!— Чепуха! — сказал Раймонд. — Не такая уж это была и битва. Те больше возились со

своей машиной. А теперь уж они шутить не станут.— Нужно два человека, — не мог успокоиться атаман. — Если дело обернется худо,

один сможет прибежать и сообщить нам.— Сообщить?! Разве я когда-нибудь сражался хуже Раймонда? Скажи, атаман? — От

волнения и обиды Волчья Лапа едва не плакал. — Ты только скажи!— Ты, Волчья Лапа, капризный, как девчонка, и, честно говоря, следовало бы дать себе

сейчас по шее! — рассердился теперь и Красномураш. Но упрямство Волчьей Лапы сломитьбыло не так-то просто.

— Чего же, давай! — упорствовал он. — Ты атаман и можешь дать мне по шее. Но знамя

буду охранять я один, и наемного солдата мне при этом не требуется!— Ха-ха! — с презрением произнес до глубины души обиженный Луи. — Будто я только

и стремлюсь в компанию такого плаксы! И не жди, что пойду с тобой!— Тут приказываю я! — прикрикнул Красномураш. — Марш в крепость, Луи и Волчья

Лапа! И это мое последнее слово.Оба назначенных часовыми при знамени упрямо молчали и, насупившись, глядели на

атамана. Затем Волчья Лапа повернулся по-военному кругом и пошел прочь. Он шел быстро,высоко подняв голову. Ворча что-то себе под нос, Луи поплелся следом за ним.

8 — Чепуха! — отверг Рихард с ходу родившийся план Мейнхарда. — Захватить крепость,

если там на валу нет знамени, а в крепости никого, — какой в этом смысл? Если бы ещеможно было утащить укрепления или перенести их в другое место. И если делать, как тыхочешь, то мы могли бы каждую ночь захватывать крепость — ночью ее все равно никто неохраняет.

Мейнхард полулежал на штабеле досок у сарая Мюльсов и покачивал ногой, закинутойна согнутое колено. Он ничего не сказал. Да и что он мог сказать.

Рихард Мюльс был среди мальчишек известен как мастер сооружения моделей, военныйисторик и стратег военных действий между ватагами. Правда, он был не слишком хорошимбойцом, в прямом смысле слова. «Я терпеть не могу эти взаимные потасовки!» — сказал онкак-то. И он действительно этого терпеть не мог. Но зато с удовольствием долго иобстоятельно обсуждал стратегию прошлых мальчишеских войн — определяя беготнюмальчишек взад-вперед во время шишечных и камнеметательных сражений как атакиклином, локальные и фронтальные или как фланговые, обходные или окружающие маневры.В каждой проведенной войне он различал ничейную землю, фронт, прифронтовую полосу иглубокий тыл, одобрял или порицал тактику той или иной стороны, действия регулярныхвойск или резервов, выискивал примененную или неиспользованную военную хитрость. Емуничего не стоило доказать, почему именно победитель должен был победить, доказательстваего были убедительны, и никто не решался спорить с ним.

— Тоже мне проблема! — презрительно заметил Мати. — Именно ночью и надо будетнапасть. Сравнять эту кучку с землей и все.

— У тебя совета не спрашивают! — тут же поставил на место младшего брата старший.Однако это еще не означало, что он был убежден в неуместности поданного совета.

— Осада и захват сильной крепости всегда требуют правильной стратегии, — скромнозаметил Рихард, целясь одним глазом вдоль оструганного края доски. Он уже не первый деньмастерил модель бронепоезда, состоящего из шести вагонов. — При захвате сильноукрепленной крепости по всем правилам стратегии проявляется вся красота военногоискусства.

— Стратегия и красота военного искусства! — передразнил Мейнхард. — Мы сделаливсе согласно твоей стратегии, помнишь? А потом только и знали, что чистились от золы!

— Риск на войне всегда сохраняется! — заметил стратег извиняющимся тоном. — Яведь предупреждал вас, что операция не так проста, как поначалу кажется, что постоянносуществует момент неожиданности. К тому же штурмующих всегда поливали со стен огнем ирасплавленной смолой. Без этого что за война!

— И с красотой вышло то же самое! — злился Мейнхард. — Раймонду Моосте изкрепости, конечно, хорошо было смотреть на твою знаменитую камнеметательную машину ивесь этот цирк. Я так и ждал: вот-вот он помрет от смеха и крепость будет нашей!

— Камнеметательную машину действительно жаль! — вздохнул Рихард. — Мощнаябыла модель, только нужно было ее еще пристрелять.

— Пристрелять! Что ж ты тогда позволил противнику захватить ее?— Послушай, что ты ко мне придираешься? — возмутился Рихард. — Разве один только

я обратился в бегство? Разве я был первым?

— И я тоже не был первым! — счел нужным выкрикнуть Хуго.— Вот тут-то оно и есть — стратегия! Ни о чем не думают, словно…— Кошке под хвост эту твою вечную стратегию! — Мейнхард резво сел и соскочил на

землю. — Мне вся эта твоя долгая подготовка, раздумья и трепотня вот до сих пор,видишь?! — Он провел пальцем по шее. — Хватит бренчать словами, дела ждут. Пошли.

— Куда? — спросил Рихард.— Да хоть к черту на рога. Главное, подальше от твоих моделей и твоего сарая. Пойдем,

посмотрим, что делают парни Рыжего.— Мне что то неохота, — уклонился Рихард. — Да и моделью надо бы заняться.Мейнхард посмотрел на него долгим презрительным взглядом, плюнул и, больше ничего

не говоря, повернулся… Мати и Хуго пристроились ему в хвост.Половину неба закрывала темная грозовая туча, которую ждали уже много недель.

Свинцово-серая стена загородила солнце. Стало непривычно пасмурно и мрачно. Почтикасаясь грудью земли, носились взад-вперед ласточки, словно черно-белые ткацкие челноки.Вдоль улицы, поднимая пыль и мусор мальчишкам прямо в глаза, пронесся первый горячий ирезкий порыв ветра.

— Стратегия! — ворчал Мейнхард себе под нос. — Скрипит одно и то же, словносоломенный тюфяк.

На свинцовом фоне тучи сверкнула извилистая молния.— Восемь секунд! — объявил Хуго, когда гром раскатисто прокатился по небу.— Черт побери! — заметил Мати. — Скоро польет.— Тоже мне беда! — усмехнулся Мейнхард.С улицы Лаане над кустарником виднелся флаг Красных муравьев. На темном фоне тучи

он казался светлым и тревожно мечущимся, словно чайка перед бурей. Мейнхардостановился, другие вслед за ним сделали то же самое. Было что-то величественное в веяниифлага, и все трое ощутили это.

Они стояли и смотрели.Ветер гнул кусты, трепал волосы и одежду мальчишек.— Пошли! — хрипло сказал Мейнхард.На знаменном бастионе, держась одной рукой за древко, стоял Волчья Лапа.Он стоял неподвижно, как статуя, и над головой его ветер развевал флаг. А небо над

ними громыхало, словно канонада сурового боя.Отряд Мейнхарда остановился примерно в пяти шагах от крепости.Они стояли и смотрели на Волчью Лапу.

Словно сорвавшаяся с колков раскаленная струна, метнулась из одного края неба в

другой молния.— Две с половиной секунды! — крикнул Хуго, пытаясь перекричать шум ветра и

грома. — Честное слово!Кусты стонали и пригибались к самой земле. Ветер задрал подол рубашки Волчьей

Лапы на голову.— Уматывай, начинается ливень! — крикнул Мейнхард и показал пальцем в небо.

Волчья Лапа схватил подол рубашки и затолкал за пояс штанов, затем двумя рукамиухватился за древко флага.

— Придурок! — крикнул ему Мейнхард. — Все равно захватим! — И стал расстегиватьворот своей блузы.

Упали первые капли, большие и тяжелые. Они, словно дробь, пробили насквозь блузы ирубашки.

Войско констеблева сына отступило в кусты.— Следите внимательно! — закричал Мейнхард своим на ухо. — Когда он станет

удирать, отберем у него знамя!Казалось, что вся поверхность земли дрожит от бури и грома. И затем разразился

настоящий ливень — серый, плотный, непроницаемый, стегающий, словно выбрасываемый

из тысячи брандспойтов.Закрывая головы руками, глотая стекающую воду, мальчишки в кустах скрючились, стоя

на коленях, но, несмотря на это, уже через несколько секунд промокли насквозь.Буря кончилась столь неожиданно, что слух не мог сразу привыкнуть к наступившей

тишине. Но дождь продолжал идти. Спокойный, крупный, теплый. Глухо и гулко, словноутомленный только что пронесшейся бурей, громыхал в отдалении небосвод.

Мейнхард и его бойцы вылезли из кустов. Над землей поднимался пар, в каждой выемкесобралась лужица, из которой во все стороны летели, как пыль, брызги и лопались водяныепузыри.

Волчья Лапа, сгорбившийся и замызганный, по-прежнему стоял на знаменном бастионе.Над головой его неподвижно висел намокший флаг.

По спине Мейнхарда пробежала холодная дрожь. — О-ла-ла! — воскликнул он вдруг,глядя в сторону знаменного бастиона, провел рукавом блузы, с которого капала вода, посвоему мокрому лицу и коротко скомандовал: — Пошли!

По-прежнему дождило. Это было неприятно, но промокшим насквозь мальчишкамтерять было нечего. Сгорбившись и неуклюже растопырив руки и ноги, шли они сквозькусты, словно подстреленные аисты. Движение согревало и улучшало настроение. Всерытвины, дорожки и улицы были полны чудесных луж.

Когда Мейнхард с товарищами вернулся к сараю Мюльсов, дождь уже давным-давнопрекратился. Рихард, с ногами по колено в грязи, подпрыгивал на конце хитропристроенной, чтобы пружинила, доски, которая каждый раз прогибалась до самой лужитак, что брызги летели в разные стороны.

— Знаете, что я придумал за это время? — спросил он у не менее грязныхтоварищей. — Конечно, не знаете! Я придумал для захвата крепости самую классическуюстратегию!

9 Ночью снова шел дождь. Зато утро было ясным и свежим, и вольный порыв ветра

развевал над крепостью флаг.Волчья Лапа стоял на своем любимом месте — на знаменном бастионе.Четвертый день подряд стоял он на своем посту в крепости Красных муравьев. Три

полных летних дня — долгое время. За это время бодрый полет мысли успеет выигратьдесяток сражений и десяток раз представить, как воины гибнут смертью храбрых, защищаязнамя. Но за это же время можно успеть впасть в уныние и испытать горечь одиночества. Нотакой — полной опасности, самоуничижения и верности знамени — и должна быть жизньнастоящего часового. Поэтому минуты уныния у Волчьей Лапы длились недолго и он былсчастлив, что судьба, столь буднично серая и скупая до сих пор, вдруг так щедро позволилаему исполнить долг, милый его сердцу.

Флаг плескался на ветру, и Волчья Лапа стоял на бастионе.— Эй, Волчья Лапа! Идущие на работу приветствуют тебя!Это были Красномураш, Раймонд и Рогатка. Прежде чем пойти на работу, Красные

муравьи каждое утро являлись в крепость, так же как и после работы первым деломприходили сюда.

— Снова Луи все еще нет?— Он придет позже.— А не надоест ли им вот так торчать в крепости? — размышлял Раймонд. — Когда я

охранял, мне за один-единственный день тут стало так скучно, что…— Верные слова! — счел атаман. — Следует хотя бы на один день сменить Волчью

Лапу и Луи.— Нет! — строптиво возразил Волчья Лапа. — Я останусь до конца! А Луи можете

взять с собой.— Не фыркай, Волчья Лапа! — обрезал атаман.— Ребятам все-таки здорово повезло, — рассуждал Раймонд, — констеблевы парни хотя

и приходят на разведку, но всякий раз у них смелости не хватает.— Тонкие шельмы! — похвалил Рогатка. — Как было с этой метательной машиной.

Налаживают, налаживают, а потом выкинут такую шутку, что и не предположишь.— Хм, а Луи все не идет? — нервничал Красномураш. — Каждое утро Волчья Лапа

один. И вечером, когда ни приди, Луи уже нет. Следовало бы его проучить!— За что? — Волчья Лапа выступил на защиту Луи. Затем заметил строптиво: — По

мне, так он вообще мог бы и не приходить!— Ну-ну, Волчья Лапа! — предупредил его атаман. — Ты не слишком задирай нос!— Или вы тут сцепились между собой? — поинтересовался Рогатка.Волчья Лапа словно бы и не слышал вопроса. Лишь смотрел сосредоточенно поверх

вала.— Завтра назначу к знамени новую охрану, — решил атаман. — Не удивительно, если

тут кое у кого нервы не выдержат. Пошли, ребята, время не ждет!— Будь стоек! — Рогатка помахал Волчьей Лапе из кустов своей большой рукой. И

Волчья Лапа — хотя слова атамана его не обрадовали — улыбнулся.Противника Волчья Лапа заметил через полчаса после ухода Красных муравьев.

Поначалу Мейнхардовы вояки не обращали на крепость внимания — видно было, что онизанимаются в кустах какими-то своими делами. Но что это не обычная разведка — ВолчьяЛапа догадался почти сразу.

Дожди нанесли урон боезапасу крепости. Зольные бомбы намокли и стали непригодныдля употребления в бою. Красные муравьи запаслись новыми, и, хотя изготовить новуютрехкилограммовую не удалось, да и других было теперь меньше, чем раньше, при разумномиспользовании имевшихся в наличии боеприпасов должно было хватить для обороны.

Волчья Лапа приготовил все, чтобы было под рукой. И стал ждать, храбро не обращаявнимания на усиливающееся перед боем волнение.

Войско противника выглядело так, словно оно собирается не на штурм, а на карнавал.Каждый из них надел себе на голову бумажный мешок из-под цемента с прорезаннымиотверстиями для глаз, которые в свою очередь были залеплены целлофаном. Чтобы мешкинадежно держались на голове и не мешали двигать руками, они были разрезаны по бокам доплеч. Так все четверо походили на каких-то средневековых крестоносцев или накуклуксклановцев из южных штатов США. Строй продефилировал вокруг крепостинесколько раз. Наконец Мейнхард стянул мешок с головы, его примеру последовалиостальные, и все четверо, усмехаясь, наслаждались впечатлением, которое произвел этотстранный маскарад.

Волчья Лапа на знаменном бастионе озабоченно покусывал губу.— О-ла-ла! — Мейнхард улыбнулся и махнул рукой. Все четверо снова скрылись в

кустах.Немного погодя трое, снова в мешках, вышли из кустов, а следом за ними плелся Мати, с

рукой, готовой к броску, держа под мышкой корзину, наполненную шишками. Троица вмешках — двое впереди и один позади — несла на заостренных шестах над головойприличного размера мат, сплетенный из веток. Прежде чем Волчья Лапа сумел сообразить,что, собственно, происходит, все трое бросились напрямик к крепости. Плотно прижав краймата к валу крепости, противник спрятался под ним и принялся вбивать шесты острымиконцами в мягкую от дождя землю.

Волчью Лапу бросило в жар. Прежде чем он успел что-либо предпринять, противникуже установил прикрытие и со всех ног пустился наутек. Мгновение спустя они уже

выходили из кустов с новым матом.Волчья Лапа схватил зольную бомбу.— Внимание! — завопил Мати. — Зола! — И пустил в ход шишки.Волчья Лапа швырнул свой двухкилограммовый пакет с золой в ноги атакующим. Они

пробежали сквозь облако золы, словно ничего и не случилось, и приделали второй матвплотную рядом с первым.

Волчья Лапа метнул в противника четыре зольных бомбы. Но было ясно, что все этобессмысленно. А осаждающие уже и с другой стороны крепости успели пристроитьприкрытие из двух матов.

Затем Мейнхард и Рихард принесли лопаты и скрылись, каждый под одним изприкрытий.

Сколь тяжелые и сложные сражения ни представлял себе Волчья Лапа, сколько быкрови и орудийных выстрелов ни нагромождала его фантазия, но вышло, что в столь жуткоеи бесславное положение, как теперь, его не заносила даже самая безудержная фантазия. Онподнялся на знаменный бастион и дунул в свисток. Протяжно, во всю силу своих легких.

— Ага, теперь тебя проняло! — злорадствовал констеблев Мати.Хуго тоже был теперь без защитного мешка, и оба они обстреливали часового на

бастионе шишками.Свисток на бастионе дребезжал вовсю. Затем и сам свистун догадался, насколько это

глупо и бессмысленно. Кто из своих мог его услыхать? Никто! Ни Красномураш, ни Раймонд,ни Рогатка не могли услыхать свиста Волчьей Лапы. И Луи не мог. Потому что Луи ВолчьяЛапа сам прогнал с поста у флага. Он сразу же, как только Луи заступил на свою вахту,атаковал его самыми обидными словами, какие сумел придумать; он не мог простить Луи,что тот торговался. Оскорбленный Луи покинул крепость и вернулся лишь на следующийдень, но и тогда Волчья Лапа не позволил ему занять свой пост. Потому-то сегодня, как и всеэти дни, Волчья Лапа был в крепости один. И сейчас мимо его головы свистели шишки. Однабольно ударила его в лицо, и он, словно споткнувшись, спустился с бастиона.

Снаружи, с двух сторон, слышались глухие удары лопат в крепостную стену. Тяжелые инеизбежные, как судьба. Волчья Лапа сидел на корточках посреди крепости и кусал губы.Крепость — оплот силы и уверенности — превратилась сейчас в мышеловку.

Волчья Лапа пришел в ярость. Он снова поднялся на стену и швырнул на служащиеукрытием противнику циновки три оставшиеся у него зольные бомбы. Удары лопат в стенупрекратились, и оба землекопа выбежали из-под своих крыш. Они работали уже беззащитных мешков, но бомбы не нанесли им большого урона. Все четверо весело ржали.Когда ветер отнес облачко золы в сторону, оба землекопа вернулись в укрытия. И сновапослышались глухие удары лопат о стену крепости.

Град шишек согнал Волчью Лапу с вала. Он поразмышлял, затем взял запасное древко иснова поднялся на стену. Древком он попытался столкнуть защитные крыши. Они шатались,но поддерживавшие их шесты словно успели пустить в землю корни. К тому же конец древкапроткнул циновку, снизу за него ухватились, и потерявший равновесие Волчья Лапа едва неперевалился через стену.

В этот момент что-то в кустах привлекло его внимание.— Хей! — крикнул он и снова сунул свисток в рот.— Что там такое? — всполошился Мейнхард и вылез из-под укрытия.Все пятеро молча смотрели в кустарник.

— Осмотреть кусты! — приказал Мейнхард и снова скрылся под крышей. С ещебольшей яростью он принялся орудовать лопатой.

— Никого нет! — доложили вернувшиеся вскоре Мата и Хуго. — Вся улица пустая. — Икрикнули Волчьей Лапе: — Скули теперь, скули! Можешь свистеть! Настоящий свист ещевпереди!

И все же Волчьей Лапе не померещилось. И это укрепило его волю к борьбе. Яростнобомбардировал он циновки кусками дерна. Запас дерна кончился, а защитные крышидержались по-прежнему.

Тут он вспомнил про манерку из-под килек с водой.— Чертов придурок! — Мокрый Мейнхард выскочил из-под циновки. Затем рассмеялся.— Спасибо! — отвесил он поклон Волчьей Лапе. — Земля у вас хорошо утрамбована,

аж в пот вогнала! Будь добр, освежи еще разок! — И перебросил пустую манерку через вал вкрепость.

Волчья Лапа, закусив губу, хмуро смотрел в кусты, а четверо внизу смеялись. Это былсамый оскорбительный смех — злорадный, самодовольный, самоуверенный.

Волчья Лапа не считал, сколько раз в него попадали. Он боролся теперь так яростно, какчастенько представлял себе — последний на бастионе. И изранен он был так, как это частопредставлял себе, потому что врагов было двое и они нападали на него один спереди, другойсзади. Но зато он никогда не мог представить себе, с какой отчаянной надеждой в подобныйчас станет он смотреть туда, куда теперь с ожиданием поглядывал каждый миг.

И тут дрогнула стена крепости.У Волчьей Лапы опустились руки.— Пошло, ребята! — слышался уже сквозь вал победный голос Мейнхарда. — Сюда,

мужики!Волчья Лапа стоял и чувствовал, как кровь застывает у него в жилах.— Мужики, дрогнула! — воскликнул Мейнхард. — Грудью! Ур-р-ра!Но все же углубление в стене было слишком мало.— Выдерни пару кусков дерна, обвалится сама, — поучал пришедший взглянуть Рихард.— Следите за Волчьей Лапой! — распорядился Мейнхард. — Чтобы он не сбежал!Волчья Лапа стоял на бастионе и выдергивал из земли древко.— Убирает флаг, гад! — завопил Хуго и вместе с Мати открыл ураганный огонь по

Волчьей Лапе. Но флаг уже был у него в руках, и он скрылся в крепости.— Следите внимательно! — предупредил Мейнхард. — Следите! Займите свои места!Мати и Хуго заняли свои места, а оба землекопа старались протолкнуть последние слои

дерна внутрь крепости. Они изо всех сил давили на лопаты, и неожиданно стена поддалась.Потеряв опору, Риахрд упал на четвереньки в образовавшееся отверстие, а его лопатапровалилась сквозь дыру в крепость. С грохотом обсыпались куски дерна, и несколькомгновений спустя в стене крепости зазияла дыра, через которую вполне можно былопролезть внутрь. Пока Рихард барахтался в отверстии, Мейнхард выскочил из-под укрытия.

— Сдавайся, Волчья Лапа! — заорал он. — Один-единственный выстрел и ты —покойник!.. Ясно?

Из крепости не отвечали.— Ты слышишь!? — потребовал Мейнхард. — Никакого сопротивления, иначе тебе не

поздоровится!Ответа все еще не было.

Мейнхард ждал. Затем плюнул. Затем сунул голову в пролом в стене. И, остолбенев,застыл на месте.

— Что там такое? — забеспокоились остальные.Мейнхард пролез в пролом. Рихард последовал за ним. В крепости они с недоумением

уставились друг на друга.Волчьей Лапы не было.— Вы, проклятые бездельники! — воскликнул Мейнхард и со всей быстротой, какую

только позволяла дыра в стене, выбрался наружу. — Где Волчья Лапа?— А ты что, сам слепой, что ли? — спросил Мати.— Ты последний лентяй! — старший брат схватил младшего за чуб. — Позволил ему

смыться! Последний бездельник!Младший брат давно не получал такой взбучки от старшего.— Сумасшедший! — завопил он. — Псих ненормальный, ай-яй-яй! Отпусти, псих!— Он должен быть внутри! — утверждал Хуго. — Снял флаг и забился в угол, честное

слово! Он должен быть в крепости!— Чего вы еще ждете! — проревел главарь Мейнхард. — Обыскать! Обыскать все кусты!

Живо!Вокруг крепости началась суета.На можжевеловый куст, закрывавший потайной ход, наткнулся Рихард. Он раздвинул

ветки — куст оказался внутри пустым и сумрачным, словно беседка, оплетенная хмелем.Здесь, хотя укрытие представлялось прекрасным, никого не было. Рихард отпустил ветки, иони, как бархатный занавес, снова уютно закрыли пустоту. Но на какую-то долю секундычто-то привлекло внимание Рихарда. Он снова раздвинул ветки. И понял, что насторожилоего — свежевыкопанная земля. Он посмотрел внимательнее и испугался.

— Ребята, сюда!Несколько мгновений спустя все рассматривали чернеющее отверстие норы, содрогаясь

от любопытства.— Мейнхард, стой здесь! — воскликнул вдруг Рихард. — Мати, пойдем со мной! — И

бросился, как ошалелый, в крепость.— Стереги здесь! Ни шагу с места! — возбужденно приказал он Мати. — У меня есть

предположение. — Он снова выбежал наружу. — Охраняйте! — сурово предупредил ондругих. Затем вернулся в крепость и принялся старательно изучать одну из стен и пол. Здесь-то и обнаружил он конец толстой веревки. Он дернул за него и — тайна Красных муравьевбыла раскрыта.

— Ишь ты! — улыбнулся Рихард и приподнял замаскированную дерном крышкулюка. — Чертовски здорово придумано. — Потом взглянул на Мати и велел: — Полезай!

— Чокнулся, что ли? — выпучил тот глаза.— Полезай! — потребовал Рихард. — Или позвать сюда Мейнхарда?Мати вздохнул и подчинился.Рихард оказался прав — Волчья Лапа действительно сидел в потайном ходу. Он полез

сюда вперед ногами, потому что иначе не смог бы закрыть за собой люк. Ему и так далосьэто не без труда, однако в конце концов он прекрасно со всем справился. Затем отвязал флагот древка и спрятал его за пазуху. И пополз.

Возбужденные голоса и топот доносились с поверхности сюда, под землю. Ноотдаленно и приглушенно. Ползти, пятясь, было непросто и требовало гораздо больше

времени, чем обычно. А временем он не располагал, надо было быстро скрыться и спастифлаг.

И вдруг он ясно услышал крик Рихарда: «Ребята! Сюда!» А это означало, что он, ВолчьяЛапа, не успел! Но он еще не сдался. У него возник новый план. Пришлось ползти обратно всторону крепости. Так он двигался гораздо быстрее. Удастся ли ему незаметно скрыться?

Но и впереди уже подняли люк!Волчья Лапа снова начал пятиться. Но куда еще ползти? Для Волчьей Лапы война была

проиграна, а флаг… На этом его размышления оборвались. Впереди слышалось пыхтениеМати.

— Кто идет!? — спросил Волчья Лапа. Его голос звучал приглушенно, загробно. Судя подолгой паузе, Мати сильно испугался.

— Т-ты, Волчья Лапа? — послышался наконец такой же приглушенный и хриплыйголос.

— Ползи обратно! — сказал Волчья Лапа. — Я сам вылезу.Потому что еще не все было потеряно!Враги всей ватагой ждали его в крепости.«А что если все-таки поползти в кусты можжевельника?» — подумал Волчья Лапа. Но

эта мысль мелькнула у него слишком поздно. Ободранный и испачканный, стоял он ужеперед врагами, а на лице его было выражение гордой независимости, и голову он держалвысоко.

Войско Мейнхарда смотрело на него молча и внимательно. Мейнхард накапливал слюнудля плевка. Но не плюнул, сглотнул слюну и сказал:

— Знамя! Давай сюда знамя!Волчья Лапа молчал.— Знамя! Знамя, парень!Никакого ответа.— Так, стало быть! — Мейнхард усмехнулся, криво, сочувственно, затем приказал

своим: — Обыщите его!Волчья Лапа сопротивлялся, насколько хватило сил, но перевес был на стороне

противника. Они обыскали его с основательностью, которая бы сильно унизила и менеечувствительную натуру, чем Волчья Лапа.

Знамени у Волчьей Лапы они не нашли.— Свяжите его! — сказал Мейнхард. Сдержанный тон выдавал, с каким напряжением

он держит себя в руках.— Я все-таки сторонник… — начал было Рихард.— Свяжите его! Свяжите так, как связывали своих врагов индейцы!Они связали его — сначала руки: запястья вместе, затем просунули колени между

связанными руками, а под согнутые колени продели запасное древко. Едва ли найдется болеебеспомощное существо, чем подобным образом связанный пленник!

Мейнхард ткнул пленника ногой. Тот повалился на бок и, словно кусок шашлыка навертеле, остался лежать у стены крепости.

Военная хитрость Волчьей Лапы не удалась.— Конечно, он нас ловко провел! — воскликнул вдруг Рихард, обращаясь к своему

главарю, погруженному в хмурое молчание. — Честное слово, он чертовски сообразительнаяшельма. Но если проанализировать… Разроем потайной ход! Надо обшарить каждый

сантиметр.Волчья Лапа еще не терял надежды, хотя надеяться было уже не на что.— Ну и вымазал ты его, как поросенок, — глумился Мейнхард, помахивая перед носом

Волчьей Лапы действительно сильно запачканным флагом.Глаза Волчьей Лапы наполнились влагой.— Ничего, парень! — усмехнулся Мейнхард, тряхнул флаг раза два об икру и небрежно

сунул в карман.— О-ла-ла! — крикнул он своим соратникам.— Так, мужики, теперь разрушим крепость! — объявил Мати.— Это еще зачем? — изумился Рихард. — Она уже и без того достаточно пострадала.— Все захваченные крепости сравнивают с землей! — подтвердил Хуго. — Честное

слово!— Сравнивают! — передразнил Рихард. — Кто сравнивает? Варвары! А мы не варвары!Все вопросительно смотрели на главаря. Тот молчал. Затем сплюнул и сказал:— Рихард прав. Пусть остается как есть. Айда!— А пленник? — спросил Рихард.Пленник, не отрываясь, смотрел туда, куда смотрел и во время сражения. Он снова кого-

то заметил там. Или, может быть, ему показалось?— Пленник? — усмехнулся Мейнхард и посмотрел прямо в глаза своему товарищу. —

Ну что ж. В такой день я готов согласиться и с более дурацкими принципами… Можешьразвязать его!

10 Волчья Лапа, обхватив руками голову, с набухшими от слез веками, все еще сидел,

скрючившись, в углу крепости. Он словно бы и не замечал товарищей, молча смотревших нанего.

— Та-ак… — сказал наконец атаман Красномураш. Они осмотрели все — защитныематы у стен крепости, продырявленные валы, разрытый потайной ход. Безмолвныесвидетельства борьбы.

Будто и не о чем было спрашивать. Да и охоты не было. Они стояли-сидели вразгромленной крепости и не знали, с чего начать и что делать. То, что произошло здесь,казалось нелепым и неправдоподобным. К этому требовалось еще привыкнуть. Так обычнослучается с людьми, которых постигает неожиданный удар судьбы.

Но разве же все это было каким-то ударом? Разве не было все это по большей части

игрой, такой же игрой в войну, в какую они играли не раз, может быть, только чуть болеезатяжной, более интересной и захватывающей, чем раньше. А в прежних играх всегда былипобедители и побежденные. Побеждали более сообразительные и сильные, это было

естественно и ясно. Потому что так и должно быть, ради этого и велась игра.Конечно, теперь, когда они назывались Красными муравьями, они организовали отряд.

Но и этот отряд прежде всего был игрой. Новой, еще неиспробованной игрой. По правилам,теперь игра была окончена. Завтра они, наверно, будут действовать заодно с сегодняшнимипротивниками, бок о бок. И того, что было, словно бы и не было. Или начнут какую-нибудьдругую, новую игру.

Правила останутся неизменными — побеждает более ловкий и смелый, а зла не держати не делают упреков.

Было все это так? Или не совсем так? Была ли на сей раз только игра ради игры? Едвали кто-нибудь из них сумел бы сейчас ответить на подобные вопросы. Но в той или иноймере мысли всех были заняты этим.

— Ничего! — хлопнул себя по колену ладонью Рогатка. — Крепость возведем заново.Полностью, как ни в чем не бывало!

— Плевать нам на этот флаг! — оживился Раймонд. — Обзаведемся новым. Ещеполучше!

— Неужели тебе не стыдно! — Волчья Лапа впервые поднял свое заплаканное лицо. —Так говорить о нашем знамени!

— Да, знамя — не носовой платок, — хмуро согласился атаман. — За честь знаменишли даже на смерть.

Это были верные и тяжкие слова. Замечание атамана придало ходу мыслей мальчишек,до сих пор колеблющемуся и неопределенному, верное направление. Иллюзия нереальностиразвеялась и сменилась гнетущим чувством уныния. Беда казалась им, пожалуй, болеесуровой, чем была на самом деле. И проступок виновника бо́льшим.

— Если бы тут было двое часовых, крепость, пожалуй, удалось бы отстоять…Это прозвучало как обвинение.— Что-то не верится, — встал на защиту Волчьей Лапы Рогатка.— Но второй часовой смог бы вовремя вызвать подмогу!В этом атаман, пожалуй, был прав.— Не знаю… — с сомнением начал Красномураш. Но как атаман, он должен был все

знать. И поэтому сказал: — Я думаю, если бы на месте Волчьей Лапы в крепости осталсякто-нибудь другой, всего бы этого не случилось.

Больно доставалось Волчьей Лапе и от своих.— Да… надо устроить суд. Я считаю, так будет по закону. Или кто думает иначе?Суд! Сейчас это слово обрело новое звучание. Оно звучало мрачно, величественно,

возвышенно. Суд! Это слово как бы облагораживало все, придавало всему новое обличие исмысл. Суд!

— Говори, Волчья Лапа! — потребовал атаман.Волчья Лапа поднял глаза, но тут же еще больше ссутулился и снова закрыл лицо

руками.— Если бы ты не прогнал Луи, он дежурил бы с тобой в крепости. И все могло бы выйти

иначе. А сегодня он наткнулся на констеблевых лишь тогда, когда они уже возвращалисьотсюда. Он-то и прибежал к нам с сообщением.

Луи сидел на высоком бастионе, свесив ноги и положив руки между колен, и смотрел наребят внизу каким-то странным взглядом святоши.

— Я думаю, тебе достаточно говорилось, что одного человека для защиты крепости

мало. Но ты упрямился. Ни слова не сказал нам обо всем. Есть у тебя, что возразить?Волчья Лапа неподвижно сидел на корточках в своем углу.— Сейчас ты даже не слушаешь! — ворчал атаман. — Ты все время был упрямым, но

теперь это тебе даром не пройдет. И не надейся, что на нас подействует, как ты теперьприкидываешься шестилетним.

— Никем я не прикидываюсь, и я виноват, — произнес Волчья Лапа, не поднимаяголовы. — Но я жду.

— Чего?— Чтобы поступили честно.Более странного заявления в положении Волчьей Лапы сделать было, пожалуй,

невозможно.— Кто же, по-твоему, нечестен? — возмутился атаман. — Я, что ли, нечестен?— О тебе я не говорю.— О ком же?— Тот сам об этом знает. Потому что я не был один. Был еще кто-то из наших. С самого

начала.— Ты несешь чушь! — только и смог сказать атаман.— Действительно! — покачал головой Рогатка.Луи по-прежнему сидел на бастионе, но беззаботно болтать ногами прекратил. Луи

упрямо смотрел поверх голов, и лицо его, казалось, еще более посмуглело.И Волчья Лапа тоже не шевелился.— Ну черт! — разъярился Красномураш.— Все-таки! — воскликнул Раймонд. — Он прав. Это, наверное, были мальчишки Кеза.

Юло и Атс! Славная история, право!Впервые после сражения в крепости раздался громкий, хотя и нервный смех.— Ладно, пусть! — Волчья Лапа встал. — Я виноват, и вы назначьте мне наказание. Но

ты, Луи, — он глянул сверкающими глазами на бастион, — ты — трус! Или ты можешь мневозразить?

Луи не возражал. Он смотрел себе на ноги и молчал.— Так вот как… — протянул атаман горько. — Вот как, стало быть… Слезай с

бастиона, Луи!Луи исполнил, что от него потребовали, и остался стоять рядом с Раймондом и

Рогаткой. Но они отошли от него в сторону. Красномураш изучающе смотрел в глазаобвиняемому: Луи не выдержал его взгляда. Он стоял понурившись и уголки его губвздрагивали.

— Полевой суд из трех человек, — вынес решение атаман. — Виновные пусть выйдут иподождут, пока их не вызовут.

Обвиняемые молча вышли — Волчья Лапа первый, Луи следом за ним. В кустах ВолчьяЛапа остановился. Он издал долгий вздох и рассеяно принялся мять ветки крушины. Луи унего за спиной кашлянул. Он, казалось, не услышал. Луи снова кашлянул. Затем спросилгрубо:

— А где ты меня видел?Волчья Лапа оставил вопрос без ответа.— Ты, может быть, думаешь, что я струсил? — горячился Луи. — Нет, парень, уж я-то не

растерялся!

Молчание Волчьей Лапы было для Луи страшно оскорбительным. Злыми глазами Луиколол спину Волчьей Лапы.

— Я не сдрейфил! — объявил он озлобленно. — Я видел все с самого начала. Один раз ядаже стоял так близко позади Мати, что мог врезать ему по шее. Я уже думал, что приду тебена помощь или позову ребят. Но потом посмотрел, как ты там психовал, и у меня родиласьдругая идея. Потому что ты гордый, Волчья Лапа, слишком гордый и самоуверенный, исчитаешь, что ты всегда прав. И хочешь быть лучше других. Вот тут-то мне и пришла мысль,что так тебе и надо. Будь еще после этого гордым! Именно поэтому, Волчья Лапа, я и непришел тебе на помощь.

— Тогда ты негодяй! — с отвращением сказал Волчья Лапа, оборачиваясь. — Негодяй иподлец!

— Ага — теперь тебя проняло! — хрипло произнес Луи.Это были те же самые слова, которые злорадно сказал Волчьей Лапе во время боя

констеблев Мати. Но в устах Луи они прозвучали во сто крат горше и сразу же вызвали вглазах слезы. — Теперь ты ругаешь меня? Ругай! Ругай! Но задирать нос, ты, сопляк, большене будешь!

— Замолчи наконец! — крикнул Волчья Лапа со слезами в голосе и отошел от Луиподальше. Тот усмехнулся ему вслед, но тут же помрачнел и вздохнул.

Их позвали.Красномураш, Раймонд и Рогатка ждали их в крепости. У всех троих были одинаково

озабоченные, сосредоточенные лица. Они не спешили со своим приговором. Глядя наобвиняемых, они как бы еще взвешивали.

Луи взирал на трех судей исподлобья и нервно усмехался в полрта. Волчья Лапа стоял,вытянув руки по швам, но понурившись.

— Встать! — скомандовал Красномураш, хотя все и без того стояли. — Объявляюприговор полевого суда.

Бумаги с приговором не было. Красномураш произносил его просто наизусть. Сначалавполголоса и подыскивая слова, но обретая уверенность, громко и вдохновенно.

— Приговор полевого суда Красных муравьев… по делу… Красных муравьев ВолчьейЛапы и Луи.

Параграф первый.Член отряда Красных муравьев Волчья Лапа во время своего дозора позволил

противнику захватить флаг Красных муравьев… потому что он не защищал его какполагается, поскольку не оставил себе в крепости подчаска, а ведь тот мог бы отнести своимсообщение об атаке противника, но Волчья Лапа хотел отличиться и не думал о знамени.Поэтому Волчья Лапа приговаривается к смерти, и его следует расстрелять у крепостнойстены из рогатки с шести шагов. Стрелять следует хорошими сосновыми шишками ицелиться в грудь, и стрелять так, чтобы было достаточно больно, но не слишком. И если внего попадут и он упадает, значит, убит. И это пусть будет уроком, что знамя — не носовойплаток, ибо знамя надо защищать не щадя своей жизни.

Параграф второй.Красный муравей Луи приговаривается к смерти таким же образом, потому что он не

пришел на помощь Волчьей Лапе, хотя и знал, что Волчья Лапа один против врагов и в беде.И своим он пришел сообщить лишь тогда, когда все было кончено, и это дело следовало быеще расследовать, только это больше не имеет смысла, потому что Луи уже трус, что

является самым большим позором. А от труса нельзя требовать, чтобы он соблюдал законотряда, который гласит, что Красные муравьи держатся вместе, как муравьи, всегда инесмотря ни на что.

Параграф третий.Приговор полевого суда Красных муравьев следует немедленно привести в исполнение.

Расстрелянные Красные муравьи — больше не Красные муравьи, потому что они изгоняютсяиз отряда. Никакого помилования не будет.

Параграф четвертый.Расстреливающий определяется жребием.Это все.Приговоренные к смерти смотрели в землю. Лицо у Волчьей Лапы было бледное, веки

покраснели. Луи кусал губы, пока не сказал:— Я виноват, но я не трус.Смертельно серьезные Красные муравьи не ответили ему. Они конались на запасном

древке.— Я не трус! — упрямствовал Луи.Жребий определил в стрелки Раймонда.— Приговоренные к смертной казни — к стене! — скомандовал атаман.— Я не трус! — гневно утверждал Луи.Красномураш отмерил предусмотренные приговором шесть шагов.Вооружившись рогаткой и шишками, Раймонд занял свое место.— Смирно! — скомандовал атаман.— Ха! — воскликнул Луи победно. — А как же будет с крышей? Я ведь тоже в доле!— Был, Луи! А больше не в доле! — ответил Рогатка.— Известное дело! Теперь расстреляете и выгоните из отряда.— Раймонд, труса расстреляй первым! — с презрением приказал атаман.— Я же говорю, что я не трус, — гневался Луи. — Это была месть, а вовсе не трусость.— Стой смирно, Луи, трус и торговец! — сурово потребовал атаман. — Стой смирно и

молчи в последнюю минуту. Огонь!Раймонд поднял рогатку. Он не был сентиментальным, этот Раймонд, но он все еще

находился под впечатлением возвышенной суровости судопроизводства. Может быть, вовремя этого необыкновенного и неумелого судопроизводства он впервые ощутил великийсмысл человеческой жизни — нечто большее, чем сытый желудок и охота за сентами. Ипочему-то Раймонд вдруг почувствовал, что до сих пор он жил как-то легко и слепо и вообщебессмысленно, и даже, может быть, неверно. Потому что разве мало он отрекался от себя забутерброды, которыми угощал его Луи, или за тарелку супа, съеденную в кухне у Луи?! Развевсе это мало мучило его в последнее время! Но тяжкие и неопределенные мысли обрелитеперь вдруг в душе четкие и ясные контуры, и глухой голос Луи, стоящего у стены, вызвалнеожиданный взрыв ненависти к нему.

Раймонд поднял рогатку. Он целился хладнокровно, медленно сдвигая рогатку вверх-вниз, правее, левее… Он натянул резинки и увидел через развилку рогатки испуганные глазаЛуи и искривленное лицо. Это лицо и пугливая ссутулившаяся фигура еще больше обозлилиРаймонда. Он сжал зубы и натянул резинки насколько смог.

Луи вскрикнул душераздирающе и схватился за грудь двумя руками. Он подпрыгивал отболи, пока не вспомнил правила расстрела. И трагически закинув руки на голову, он

бросился на землю.— Раймонд! — предупредил атаман. — В приговоре сказано, как расстреливать! Огонь

по Волчьей Лапе!Раймонд помнил слова приговора: чтобы было достаточно больно, но не слишком!

Сейчас он — слыша сдавленные всхлипывания Луи — немного сожалел о своейвспыльчивости. Но он был справедлив, и чувство справедливости не позволяло ему делатьразличие, если обоим вынесен одинаковый приговор. Он лишь уберег Волчью Лапу отдолгого издевательского прицеливания.

Волчья Лапа вздрогнул, но не подал голоса. И продолжал стоять.Красные муравьи ждали.— Падай на землю, Волчья Лапа! — поучал Рогатка. — Тогда ты убит.Волчья Лапа не шевелился.Раймонд вопросительно смотрел атаману в лицо. Тот был растерян и в свою очередь

уставился на Волчью Лапу.— Бросайся на землю! — сказал наконец Красномураш. — Ты же понял, как было

сказано?Волчья Лапа стоял и молчал.— Придется… стрелять снова, — решил атаман. Он подождал, пока Раймонд зарядил

рогатку, и подал команду: — Огонь!Волчья Лапа поднял руку к «простреленной» груди. Но не упал.Раймонд растерянно покусал губу, но зарядил рогатку в третий раз. Он смотрел в глаза

Волчьей Лапе. Они были мокрые и не отвечали на его взгляд. Они глядели далеко поверхголов — большие серо-зеленые глаза на бледном лице со следами слез и плотно сжатымигубами.

— Огонь!После пятого выстрела Волчья Лапа всхлипнул. Его губы искривила плаксивая гримаса,

но он все не падал.У Раймонда защипало в горле.«Это больше не игра», — понял он.

— Огонь! — крикнул Красномураш странным, высоким и ломающимся голосом.Раймонд целился, и рука его дрожала. «Слабые нервы!» — укоряла мысль где-то в

подсознании. «Слабые нервы! Слабые нервы!» Разозленный и огорченный, Раймонд натянулрезинки так сильно, как только мог.

Рогатка сгорбился, словно стреляли в него. Волчья Лапа всхлипнул и подавленновздохнул. У Рогатки задрожали губы. Он отвернулся от остальных и протяжно шмыгнулносом.

— Волчья Лапа! — голос атамана звучал обрывисто и хрипло. — После того как ты такстоял!.. Теперь было бы… я думаю… не стыдно даже Мстителю… было бы не стыдно упастьна землю!

— Волчья Лапа… Если он не сумел уберечь свое знамя… — всхлипывал ВолчьяЛапа. — Умереть он сумеет!

Его грудь вздымалась и опускалась. На лбу его жемчужинами выступили капли пота,бледное лицо искривила гримаса боли, но она не смогла скрыть гордости, гнева, отчаяния наэтом лице.

— Но это не по правилам, Волчья Лапа! — взывал атаман.Разве правила были здесь еще действительны? Разве это все еще была игра?— Ты ведь знаешь?! Ты должен упасть замертво! Поверь, Волчья Лапа!

Отчаянные глаза Волчьей Лапы глядели далеко поверх голов.— Ладно, пусть! — атаман вздохнул с каким-то слепым гневом. — В седьмой раз по

Волчьей Лапе — огонь!Волчья Лапа споткнулся. Он растер слезы кулаками по лицу и оперся спиной о

крепостную стену. Стоять так было удобнее и надежнее.— Огонь!И вдруг Раймонд с отвращением посмотрел на оружие у себя в руках. В неожиданном

порыве гнева он швырнул рогатку далеко в кусты. Глядя в землю и расслабленно свесив руки,он сошел со своего места и устало сел у ног Волчьей Лапы.

— Да, — пробормотал атаман и посмотрел рассеянным взором вокруг. — Да… — Нотут, словно проснувшись, крикнул уверенно и громко:

— Отряд, стройся! Стань в строй! — Он указал Волчьей Лапе место рядом с собой. — Встрой, Красный муравей Волчья Лапа!

Волчья Лапа, пошатываясь, занял место в строю.Они стояли, и никто не мог ничего сказать.— Да… — сказал наконец атаман. — Пойдем, что ли. На работу… или просто так

побродим…И они зашагали — тяжело, неторопливо, погруженные в свои раздумья. Широко

раскрыв глаза, смотрел им вслед расстрелянный Луи. Затем он вскочил и окликнул их.Отряд остановился. Они поглядели назад и — зашагали дальше. А мальчишка, который

еще полчаса назад был Красным муравьем, упал ничком и уткнулся лицом в истоптаннуюземлю.

Он плакал громко и вздрагивал всем телом.

11 Проникнуть незаметно во двор Мюльсов было невозможно. В этом Волчья Лапа

убедился теперь окончательно. За воротами, во дворе, с одной стороны находились сад иогород, с другой — дом и единственное во дворе дерево, но — самое важное — сарайнаходился в дальнем углу двора. Стены сарая вплотную примыкали к соседским заборам.

Идею — проникнуть тайком в сарай и спрятаться там — пришлось выкинуть из головы.К тому же Волчья Лапа не смог узнать, заперт сарай или нет, но поскольку там хранилисьдоски и инструменты, было не исключено, что во время отсутствия Рихарда дверь сарая всеже запирается на замок.

Рядом с домом Мюльсов стоял дом господина Стейнберга. На дворе у Стейнберга, возлезабора, примыкавшего ко двору Мюльсов, была сложена высокая и длинная поленница,мешавшая каждому из соседей видеть, что делается во дворе у другого. Это обстоятельствовполне устраивало Волчью Лапу. Зато имелось и серьезное неудобство: поленница отличнопросматривалась из всех трех окон дома господина Стейнберга. Но прямо за одним краемполенницы за оградой сада Стейнбергов находился сарай Мюльсов.

Здесь-то и решил Волчья Лапа попытать счастья. Никем не замеченный, он перелезчерез ограду в сад к господину Стейнбергу и, сгорбившись, прокрался вдоль кустов и гряд ксараю Мюльсов. Между стеной сарая и поленницей тут оставалась маленькая щель, сквозькоторую было удобно заглядывать во двор к Мюльсам. А самого лазутчика скрывал от чужихглаз торец поленницы, за которым Волчья Лапа теперь и примостился с колотящимсясердцем. Он сидел на корточках и ждал. Он быстро освоился со своей новой ролью, и в грудивсе успокоилось. Настало время немного поразмыслить.

В последние два дня рассуждения Волчьей Лапы были не такими, как раньше. Полетбезудержной фантазии в эти последние дни сменился горестными размышлениями.

После суда и расстрела никто из ребят больше не упрекал Волчью Лапу в злосчастнойутрате знамени. О знамени не говорили, по крайней мере, в присутствии Волчьей Лапы, какне вспоминали даже и полусловом расстрелянного Луи. Красные муравьи приняли решениезаново возвести крепость и даже кое-что уже там сделали. Но крепость больше не охраняли.Да и что еще было там охранять?

На следующий после расстрела день Волчья Лапа отправился вместе с другими ладитькрышу сарая господина Сийма. Работы оставалось там не так уж много. Вообще-то работатьна крыше было славно и весело, и все много смеялись. Это был по-своему счастливый день.Потому что господин Сийм приходил осматривать сделанное и остался доволен. Задумчивопочесав двойной подбородок, он принес рулон толя. Ребята проложили на крыше два ряда.Для пробы, как сказал господин Сийм. После этого Рогатка ударил по рукам с господиномСиймом — договорились покрыть крышу толем. Зашла речь и о том, чтобы просмолить ее.

Волчья Лапа во время работы смеялся и озорничал, как и все остальные, но в то жевремя он был вроде бы сам по себе. Он как бы раздвоился. И мысли одного из этих двухВолчьих Лап все время обращались к знамени. Теперь он не предавался по этому поводувозвышенным мечтаниям. Нет, он перемалывал тяжкие будничные мысли.

Они-то и привели его сюда. Так размышляя, он сидел теперь в чужом саду заполенницей и ждал. Пожалуй, часа два он уже прождал тут. Но теми, кого он подкарауливал,на дворе Мюльсов еще и не пахло. Томительно тянулось ожидание, однако другого пути не

было.Действующее на нервы ожидание было нарушено совершенно неожиданным для

Волчьей Лапы обстоятельством. Господин Стейнберг, кругленький плешивый старикашка, стяпкой под мышкой вышел в сад. По всем признакам он, видимо, был в хорошем настроении.Деловитым шагом, переваливаясь среди кустов смородины и бубня под нос какую-тонезнакомую Волчьей Лапе мелодию, он двигался в сторону засады.

Хорошее настроение взрослых, особенно пожилых садовладельцев, обманчиво иизменчиво, как августовское небо в Эстонии. С этим садом Волчья Лапа был немногознаком, и сейчас спина у него вспотела, потому что господин Стейнберг, обходя кусты,подходил к нему все ближе.

Дольше таиться возле поленницы было невозможно. Волчья Лапа выбрал опасный, ноединственно возможный путь к спасению — на четвереньках стал он пробираться вдолькустов навстречу хозяину сада. К стыду Волчьей Лапы следует сказать, что он был не такимуж редким гостем в чужих яблоневых садах. И, бывало, выходил с честью из болеезатруднительных положений. Так и на сей раз. Папаша Стейнберг стоял так близко отВолчьей Лапы, что у того возникло опасное искушение развязать шнурок на ботинкепожилого господина. Но господин Стейнберг ничего не заметил, и чуть позже Волчья Лапауже перескочил через ограду на улицу.

Все же он пребывал в очень подавленном состоянии, этот Волчья Лапа. Потому чтоместо для засады в саду папаши Стейнберга следовало оставить. Там в самую решающуюминуту можно было оказаться разоблаченным. А о засаде Волчьей Лапы не должна былазнать ни одна живая душа. Не должно было даже возникнуть такого подозрения.

Озабоченный, он долго бродил по окрестным улицам. И наконец ему повезло. Спараллельной дому Рихарда улицы через двор он подобрался прямо к сараю Мюльсов. Здесь,позади сарая, тоже стояли поленницы. Правда, проникновение сюда также оказалось связанос риском, но зато здесь он был скрыт от любых взглядов.

Волчья Лапа пристроился за поленницей. Со двора Мюльсов доносилось постукивание.Что там делали, увидеть из засады не удалось. Впрочем, этого и не требовалось. Главное, онмог отлично слышать все, что там говорили и делали. Все четверо, кого он ждал, были сейчастам. Они явно мастерили что-то и говорили обо всем на свете.

Время шло, но Волчья Лапа был терпелив. Он и приготовился к тому, что придется бытьтерпеливым.

Награда за терпение заставила себя ждать, но все же пришла. Разговор во дворе уМюльсов обрел поворот, заставивший Волчью Лапу навострить уши.

— Послушай, Мейни, мне все-таки не до конца ясно, из-за чего началась у нас этавойна? — Голос принадлежал Рихарду.

— Ха-ха, Мейни придумал мировецкую шутку с мальцами Кеза… — Это был голосМати.

— Разве у тебя что-нибудь спрашивают? Ты — балаболка! Тьфу! — Это сказалМейнхард.

— Честное слово? — Это сказал Хуго.На некоторое время по другую сторону сарая воцарилась тишина. Затем разговор

начался снова.Рихард: Нет, действительно!.. Что этот Рыжик тут выяснял? О каком-то маленьком

мальчишке и о саде господина Маази?.. И об оплате каких-то убытков?

Мейнхард: Да так, нес всякую чепуху!Рихард: Знаешь, с тобой иногда нельзя ни слова нормально сказать.Мейнхард: Ну и не говори.Рихард: Но я хочу знать!Мейнхард: Ну и знай.Рихард: Послушай, Мейни, ты не воображай! Я все-таки ассистент знаменосца

дружины. Предо мной звеньевым не следует задирать нос.Вновь воцарилось напряженное молчание.Мейнхард: Послушай, господин ассистент! Вместо того, чтобы зря тявкать на других,

скажи лучше, что мы сделаем с этим чертовым знаменем?Спину Волчьей Лапы обдало жаром.Мейнхард: Теперь набрал в рот воды!Рихард: Какое мне дело до твоего знамени!Мейнхард: У меня есть хороший план. Устроим церемонию сожжения флага. Скауты

всегда так делают.Рихард: Точно по-твоему: коротенькая и жалкая забава! А того господин звеньевой,

конечно, не знает, что захваченные у врага эмблемы и военные знамена сохраняют еще сдревних времен.

Мейнхард: Военное знамя? Ну и придумал!Перепалка по поводу знамени Красных муравьев и знамен вообще продолжалась во

дворе еще долго. Наконец, успокоившись, разговор снова принял деловой характер. Ноединодушия они не достигли ни со второй, ни с третьей, ни даже с четвертой попытки.

— Ребята! — услыхал Волчья Лапа голос Хуго. — Ребята! Знаете, что мы сделаем сознаменем? Возьмем его в реликвии своего отряда! Отнесем его в штаб, честное слово! Пустьтогда другие видят!

Рихард: Это задумано на ясную голову.Хуго: Честное слово!Мейнхард: Парням было бы на что смотреть!Хуго: Честное слово!Мати: Парням?! Этим охламонам!Хуго: Честное слово! Не-ет, как же?Мати: Какое отношение имеет ваше звено к этому знамени? Разве звено его захватило?Хуго: Но ведь мы все трое из одного звена. Честное слово!Мати: А я не из звена. И уж я-то не собираюсь воевать за звено орлят!Мейнхард: Послушай, Мати, опусти нос — дождь может залить ноздри.Рихард: Знамя отнесем в штаб, ясно.Хуго: Честное слово! Хорошая мысль.Мейнхард: Я не оставлю знамя пылиться в шкафу. Я что-нибудь придумаю.Рихард: Звено с осени не собиралось вместе.Мейнхард: Созову. Завтра начну собирать парней.Рихард: Чтобы созвать сбор, надо иметь причину.Мейнхард: Причина найдется.Хуго: Честное слово!Рихард: У меня идея. Устроим игру в поиск.Мейнхард: Блеск! Устроим!

Хуго: Честное слово?Мейнхард: Вызовем другое звено. И знаете что? Выставим для поиска знамя!Рихард: Это самое?Мейнхард: Это самое! Лады! И пусть они со своей стороны тоже. И уговор будет на

знамя. Как дважды два! Тьфу!Рихард: На знамя? Значит, если мы захватим, останется нам?Мейнхард: Останется нам. На правах знамени.Хуго: Честное слово? А вдруг они завоюют наше?Мейнхард: Балда! Не завоюют!Хуго: Честное слово!Мати: Слабоумные!Рихард: Что?Мати: Слабоумные, говорю! Дарите завоеванный нами флаг! Лучше уж церемония

сожжения.Мейнхард: Церемония! Смотри, чтобы я тебе тут же не устроил церемонию — врежу по

шее!Мати: Я участвую в делах, и имею право на слово.Мейнхард: Сейчас тут сбор звена молодых орлят. Катись отсюда!Мати: Все эти ваши молодые орлята — зола! На такую банду пробкоголовых мне даже

плюнуть противно!Мейнхард: Ах, начинаешь задирать нос!.. Ах, начинаешь задирать нос!.. Ах, начинаешь

нос задирать! Ну как, заливает уже в нос дождь? Ну как, заливает уже в нос дождь? Ах,начинаешь нос задирать!

Судя по воплям и звукам возни, которые долго доносились до слуха Волчьей Лапы, умладшего сына констебля действительно не было оснований для особой любви к этим«патриотическим» драчунам. Но главное, что узнал Волчья Лапа — знамя было цело! Иникакого обряда над ним не свершат!

Волчья Лапа сидел, притаившись, за поленницей до тех пор, пока вся компания не ушласо двора Мюльсов. Ничего существенного он больше не услышал.

Более детальных планов предстоящей игры компания во дворе у Мюльсов разрабатыватьне стала. Но кое-что все-таки там обсудили. Так Волчья Лапа узнал, что игра будетпроводиться в парке у руин замка. Холм и парк будут разделены между играющими пополам.Игрок противника, которого осалят на чужой территории, остается на этом месте в качествепленника, до тех пор, пока своим не удастся его освободить, для чего кто-то из своих должендотронуться до попавшего в плен рукой. Знамя должно быть видимо с расстояния в десятьшагов, не должно находиться выше, чем в двух метрах от земли, и не дальше, чем ввосьмистах метрах от границы, разделяющей территорию сторон.

В самой игре ничего нового не было. В таких играх Волчьей Лапе уже доводилосьучаствовать. Но услыхав, что два мальчика из звена Мейнхарда останутся в засаде у знамении не должны отходить ни на шаг, он встревожился.

Новый дозорный пост Волчьей Лапы за сараем Мюльсов отнимал все его время. Крометого, распаленные нервы не позволяли ему по-настоящему выспаться, и порой у него бывалиеще более противные сновидения, чем у господина Маази во время одного уже известногопослеобеденного отдыха.

— Это все от бесконечного шатания по округе! — сердилась мама, склоняясь ночью над

постелью сына. Но, к счастью Волчьей Лапы, работа все никак не давала матери привести висполнение угрозы об ограничении его свободы.

В отряде Красных муравьев Волчья Лапа бывал теперь лишь мимолетно. Он радовалсявместе с ребятами, когда они кончили смолить крышу. Но против своей пятой доли заработкаон возражал изо всех сил.

Пожалуй, впервые ребята увидели, как злится Рогатка.После взрыва негодования Рогатки Волчья Лапа согласился принять крону и пять

сентов. Крону он отдал матери, а пять сентов отложил, чтобы разыскать Луи и возвратитьему свой долг за мороженое.

— Волчья Лапа! — Красномураш доверчиво взял его за пуговицу блузы. — Конечно,правда, ты всегда — я не думаю ничего худого — был немного не таким, как все. Только… Тына нас не сердишься?

— Почему ты так думаешь? — спросил Волчья Лапа. Тон, каким он задал свой вопрос,пожалуй, успокоил Красномураша больше, чем слова.

— Я думаю… — Он посмотрел в глаза Волчьей Лапе как-то по-мужски. — Забудем то,что было. Чепуха все! Главное, что… мы остались друзьями.

— Мы остались друзьями, — подтвердил Волчья Лапа полушепотом.Они никогда еще не говорили между собой о таких вещах, к тому же столь серьезно и

прямо. Поэтому обоим было теперь немного неловко, и каждый не находил слов, которыеможно было бы произнести после сказанного. Они стояли лицом к лицу и смотрели вскользьмимо друг друга. Но было заметно, что Красномураша продолжает еще что-то беспокоить.Видимо, он не все высказал.

— Но вдруг ты что-то все-таки имеешь… против Раймонда?Волчья Лапа отрицательно покачал головой.Говорить больше было не о чем.В тот же вечер Волчья Лапа узнал, какая половина парка досталась по жребию звену

Мейнхарда и когда состоится игра.

12 Волчья Лапа вместе с Юло и Атсом приближался к территории, занимаемой звеном

Мейнхарда, с внешней стороны участка.Городской холм с расположенным на нем заброшенным парком, кажется, нравился и

был хорошо известен каждому мальчишке в городе. Не было лучше места для игр и забав.Наверху руины с их пещерами и обвалившимися ходами, внизу, в бывшем крепостном рву,пруды с аиром, камышом и рогозой. Вокруг холмики и выемки — остатки валов, вековыелипы, дубы и клены, между ними большие густые кустарники, а местами даженепроходимые заросли.

Накануне игры Волчья Лапа исходил тут все заново. Он пытался разгадать, куда звеноМейнхарда сможет спрятать знамя. Таких мест было много. Слишком много.

Выклики, смех и шум впереди вдруг прекратились. Игра началась.Атс и Юло оглядывались немного испуганно. Может быть, в душе они теперь сожалели о

своем легкомысленном решении. Но как бы там ни было, они старались этого не показать.Лишь одних малышей Кеза и посвятил Волчья Лапа в то, что задумал. Было ли это самымразумным? Этого Волчья Лапа и сам сейчас не знал. Лишь одно было ему ясно: он потерялзнамя, он должен его вернуть. Должен!

Они крались, словно тени, от одного куста к другому. Они держались за кустами, иникто не смел их видеть. По крайней мере Волчью Лапу.

Неожиданно впереди раздался окрик и затем послышался гвалт. Малыши Кезавздрогнули и, словно по приказу, посмотрели в глаза Волчьей Лапе. Он улыбнулся имтревожно, его всего обдало волной жара. Но эти крики были ему на пользу. Прежде всего,стало ясно, откуда следует держаться подальше. И еще они означали, что на территориизвена Мейнхарда задержан первый пленник.

— Ребята, срочно начинайте собирать цветы! — подал он шепотом совет Юло и Атсу. —И внимательно смотрите по сторонам.

Сбор цветов Атсом и Юло входил в план операции Волчьей Лапы. Малыши сталиусердно рвать лиловые колокольчики и смолки с клейкими стеблями.

Снова послышались восклицания и галдеж. На сей раз издалека, видимо, с территориидругого звена.

По мнению Волчьей Лапы, он с малышами приблизился с внутренней сторонытерритории звена Мейнхарда к границе, разделявшей «земли» играющих звеньев. Где-тоздесь должно быть спрятано знамя. Весь приграничный район следовало обстоятельнопрочесать.

— Ну? Не сдрейфите? — шепотом спросил Волчья Лапа малышей.— Не сдрейфим! — похвалился Юло, хотя у самого глаза скакали по сторонам, словно

испуганные воробышки. Атс важно затряс головой.— Тогда — приступим! — решил Волчья Лапа. — Все помните, как надо? Главное — не

теряйте присутствия духа!План Волчьей Лапы был прост, но продуман. Не вызывало сомнений, что знамя будет

спрятано как можно дальше от границы, разделяющей «земли», чтобы противнику былотруднее унести знамя через чужую территорию к себе. И если знамя охраняет такой мощныйдозор, как двое часовых, то уж все остальные держатся возле разделяющей «земли» границы.

Игра и происходит главным образом вблизи этой границы. Одни подстерегают тутпротивника, а противник, в свою очередь, пытается проникнуть на чужую территорию,чтобы отыскать там знамя и захватить его. Конечно, тут возможны любые неожиданности, нопротив них помогает только одно — надо смотреть в оба и держать ушки на макушке.

Задача Юло и Атса была не из сложных. Им следовало двигаться внутри территориизвена Мейнхарда вдоль наиболее удаленной от противника границы, выходящей к ничейнойземле, собирать цветы и делать все, что вздумается. Они обязательно должны смеяться ивеселиться, только не слишком громко. И не может быть, чтобы охрана знамени — если ониокажутся вблизи места, где оно спрятано, — не погнала бы их оттуда. Но тем самым охранаобнаружит себя и выдаст место, где находится знамя, а Волчьей Лапе только того и надобыло.

Притаившись в кустах, Волчья Лапа сидел тихо, как мышь. Юло и Атс сорвали там-сям

несколько цветков и стали гоняться друг за другом. Они бросали один в другого цветами ихихикали, как ненормальные. Они играли свою роль лучше, чем Волчья Лапа мог надеяться.Вокруг было тихо, и малыши двинулись дальше. Именно таким и было их задание.

Чуть погодя, весь превратившись в огромный глаз и огромное ухо, Волчья Лапа, какзмея, переполз вперед в другие кусты.

Едва Волчья Лапа успел спрятаться в новых кустах, как у внутренней границы сноваподнялся шум. Можно было предположить, что там выследили целую группу. Это былоплохо. Но еще хуже было то, что малыши Кеза, которым сейчас следовало залезть в кусты,стояли посреди голой полянки, словно два мережных шеста, и, раскрыв рот, прислушивалиськ шуму.

Однако все обошлось. Гвалт вскоре утих и на долгое время наступила тишина. МалышамКеза снова вспомнились их обязанности, и Волчья Лапа, зажав рот рукавом блузы,облегченно вздохнул. И пополз дальше. От дерева к дереву, от куста к кусту. Со сторонывременами доносились оклики и галдеж, но здесь по-прежнему царила тишина, нарушаемаялишь смехом и веселой болтовней малышей Кеза.

Эта тишина вызывала теперь у Волчьей Лапы большую тревогу, чем крики и галдеж,раздававшиеся в отдалении. Двигаясь тайком за малышами Кеза, он обследовал ужедовольно большой участок территории звена Мейнхарда, однако не только не увиделзнамени, но не обнаружил даже малейших признаков его охраны. Неужели он просчитался?Или охрана знамени разгадала его военную хитрость? Неужели действительно его план такпросто потерпит провал?

Чем дальше переползал Волчья Лапа, тем больше впадал он в уныние. Где-то здесь,совсем близко, территория звена Мейнхарда граничила с ничейной землей, по которой могбеспрепятственно передвигаться каждый участник игры. Обычно играющие никогда нерискуют прятать свое знамя в непосредственной близости от границы.

В чем-то, должно быть, Волчья Лапа допустил ошибку.«Надо попытаться снова прочесать все, но дальше в глубь территории!» — озабоченно

решил он. Это было гораздо труднее и опаснее.Малыши Кеза, казалось, больше ни о чем не беспокоились. Они уже освоились с

ситуацией и теперь шалили просто от веселого настроения. И двигались все дальше идальше.

Окликнуть их? Или подняться и привести обратно за руку? Волчья Лапа не решился нина то, ни на другое.

— Эй, вы, там! — неожиданно послышался впереди приглушенный оклик.Волчью Лапу бросило в жар. Малыши Кеза ушли слишком далеко вперед. Волчья Лапа

потерял их из виду, но он был словно парализован и боялся пошевелиться.Кто-то из малышей что-то ответил. Волчья Лапа не разобрал слов.Следовало взять себя в руки. Требовалось хладнокровие. И надо было ползти дальше.— Уматывайте отсюда! — потребовали у малышей вполголоса.— Но мы тут играем! — раздался голос Юло. — И собираем цветы.— Играйте где-нибудь в другом месте. Тут нельзя!— А мама сказала, что можно!Они были отважны. Сверх ожидания отважны.Волчья Лапа успел подползти поближе. Теперь он уже видел малышей Кеза. Они стояли

рядом и глядели в один из кустов.— Уматывайте, уматывайте отсюда! — нетерпеливо потребовал голос из кустов. — А то

я вас заберу в плен.— За что? — возразил Юло в свою очередь.— А может, вы лазутчики? Вражеские шпионы? Вот за что!Теперь Волчья Лапа уже знал, из какого куста раздавался голос.

— Да гони ты их прочь! Что ты так долго торгуешься!Сердце Волчьей Лапы яростно заколотилось. Другой голос раздался совсем близко,

сверху, с дерева. Глянув быстро вверх, Волчья Лапа увидал загорелые икры и синие штанысидящего на дереве мальчишки.

Если бы часовой на дереве не следил только за малышами, он давно бы уже могзаметить Волчью Лапу. Но он даже сейчас не видел его.

Волчья Лапа теперь почти слился со спасительной землей и кустами.— А почему ты на дереве? — спросил у часового Атс.— Проваливайте! Живо! — набросился часовой с дерева. — Антс, выйди и шугани этих

карапузов как следует!— А это там ваш флаг? — крикнул Юло и указал рукой снизу на разросшуюся кривую

черемуху, тем самым лишь подтвердив догадку Волчьей Лапы. По расположению сторожевыхпостов он уже сообразил, что знамя должно находиться именно на черемухе.

Из куста теперь действительно вылез мальчишка, названный Антсом. Рыжеволосыйверзила, судя по всем признакам, ленивый и добродушный.

— Ну, цыплята! — Он по-стариковски растопырил руки. — Живо уматывайте отсюда!«Цыплята» переигрывали свою роль. Они крутились, как две карусели, вокруг

рыжеволосого, и тот в великой растерянности не знал, что делать. Часовой, сидевший надереве, спрыгнул на землю. Это был худощавый смуглый парнишка, по сравнению срыжеволосым сделанный как бы совсем из другого материала. Без долгих разговоров онвыломал в ближайшем кусте подходящий прут.

— Ну! — потребовал он.Малыши Кеза отступили. Но не убежали. Смуглый парнишка, размахивая хлыстом,

бросился за ними.Волчья Лапа увидел спины обоих сторожей и пятки убегавших малышей Кеза. Он еще не

успел ничего придумать, как уже был на ногах. Словно вытолкнутый пружиной, он бросилсяк черемухе и спрятался за ней.

«Схватить знамя и удрать!» — мелькнуло у него в голове. В поисках знамени он шарилвзглядом по веткам, но не находил. Может быть, выскочить из-за дерева? Может, повезет? Аесли не повезет? Мгновенно он перебрал в уме несколько возможностей и, как ящерица,шмыгнул в кусты под черемухой. Здесь валялись и сухие ветки, поэтому следовало соблюдатьособую осторожность. Он попал коленом на какой-то корень, который больно врезался вкожу. Но Волчья Лапа терпел, не осмеливаясь пошевелиться: совсем рядом с нимостановился один из сторожей знамени — сквозь листву были видны его икры.

— Шуты гороховые! — возмущался парнишка вполголоса. Затем ноги отошли отчеремухи и от Волчьей Лапы.

Судя по шелесту веток слева от себя, Волчья Лапа решил, что рыжеволосый сноваспрятался в свой куст. Так оно и было. Но несмотря на это, Волчья Лапа все еще неосмеливался пошевелиться.

Тяжело дыша, кто-то бежал сюда. Волчья Лапа увидал мельком между веток Хуго.— Что тут случилось? — спросил перепуганный Хуго.— Какие-то маленькие озорники! — пожаловался смуглый парнишка. Его голос

доносился уже сверху. — Как там у вас?— Сильно́, честное слово! — тяжело дышал Хуго. — Четырех человек мы осалили.

Наших задержано двое, троих мы снова освободили. Рикс и Мейни отправились вдвоем

вынюхивать их знамя. Жуткая буча, честное слово. Следите тут изо всех сил, я пошел! — Ивсе еще не отдышавшись, он исчез.

Шло время.— Интересно, как там теперь? — раздалось из куста.— Помалкивай! И сторожи! — ответили с дерева.Корень под коленом у Волчьей Лапы жег, как раскаленное железо. Рука и вторая нога

онемели. Волчья Лапа сжал зубы и попытался изменить позу. Сантиметр за сантиметром.Стало чуть легче, но было еще достаточно худо.

От постоянного поглядывания вверх шея окостенела. Но знамя он обнаружил. Противожидания, оно было с другой стороны. Со стороны ничейной земли. Конечно, это было тонкозадумано, но риск казался слишком велик.

Волчья Лапа обдумывал план дальнейших действий. Сидеть в кусте прямо под знаменембыло большой удачей. Но такое положение имело и свои недостатки. Возможностьдействовать была крайне ограниченной. Слишком многое зависело от случая. А две парыглаз неотступно сторожили место, где спрятано знамя. Волчья Лапа был уже далеко не ввосторге от своей излишней смелости.

Выбирая место для знамени, Мейнхард, как уже сказано, смело рисковал. Очень смело.Трудно предугадать, чем все это кончилось бы для него. Во всяком случае, противникприблизился к знамени именно со стороны ничейной земли. Разведчиков было двое.Заметили ли они знамя, этого Волчья Лапа так и не узнал. Он сначала вообще ничего невидел и не понимал. Только слышал, как рыжеволосый с треском высочил из куста. Смуглыйпарнишка тоже шумно спрыгнул с дерева. Затем началась борьба.

Волчья Лапа весь напрягся, как пружина.Защитники знамени сражались как львы. Обоих вражеских лазутчиков в конце концов

осилили тут же, совсем близко от знамени. Но трудно описать выражение лиц этихдоблестных парней — защитников знамени, когда у них наконец появилась возможностьвзглянуть на черемуху…

Знамени на черемухе больше не было.

13 Над бастионом крепости вновь развевался флаг. Потрепанный, застиранный и

вылинявший трехцветный лоскут, привезенный каким-то моряком из города, в которомрусский царь Петр Великий когда-то учился строить корабли.

Дул свежий ветер, и флаг парил и взметывался, как чайка.Под флагом на бастионе сидел Волчья Лапа и болтал ногами. А остальные Красные

муравьи были заняты установкой какого-то столба.Тут-то и подошел к ним нерешительно парнишка с задумчиво-озабоченным лицом и

цыпками на ногах.— Здравствуйте! — сказал он.Они разглядывали его молча.— Ты кто, парень? — спросил атаман Красномураш.— Неужели не узнаете? — парнишка поднял глаза. — Я — Луи!— Луи? У нас тут был один Луи, но он оказался подлецом, и мы его расстреляли.Луи снова опустил глаза. Затем сказал:— Тот Луи… он умер.— Ну что же! — Атаман протянул ему вырезанную из подходящей ольхи рогатку. —

Тогда держи!Они работали молча.— Ребята, Красные муравьи! — воскликнул Луи. — Я встретил вчера госпожу Кеза.— Как она поживает?— Хорошо. Она спросила, как мы поживаем?— И что ты сказал?— Я сказал, что… тоже хорошо.Это был тяжелый столб, и с ним пришлось повозиться.— Госпожа Кеза сказала, что господин Маази шлет нам привет, — продолжал Луи. —

Она встретила его на рынке. И еще она сказала, что господин Маази приглашает наспоработать у него в саду.

— Ладно, — согласился атаман. — Если он будет платить нам по справедливости, мыможем пойти.

— Ребята! — крикнул Волчья Лапа сверху. — Сюда идут чужие!То были Рихард Мюльс и сын констебля Мейнхард.— О-ла-ла! — Мейнхард помахал рукой. — Мы пришли с миром!Они подошли и оперлись спинами о крепостную стену. О ту самую стену, к которой

всего несколько дней назад приделывали укрытие, чтобы пробить в ней брешь.— Устраиваете волейбольную площадку? — заметил Рихард.— Да, — подтвердил атаман. — С войнами покончено.— Так, стало быть, вы живете…— Так и живем…Возникла пауза.— Честно говоря, — Рогатка почесал икру, — у нас тут где-то есть одна лишняя

мортира!— Да? — оживился Рихард. — По-моему, это довольно удачная модель, только кое в чем

требует небольшой доработки.— Что верно, то верно, — согласился атаман. — Пойди, Раймонд, покажи им, где она.Раймонд и Рихард ушли. Мейнхард по-прежнему опирался о стену. Словно над чем-то

задумался.— Ну, — спросил он, — а как поживают эти мальцы, что живут в доме госпожи Сикк?— Да так… — ответил Рогатка неопределенно и пожал плечами.— Раньше они ходили собирать шишки за садом господина Маази, а теперь их там что-

то не видно.— Да ведь шишки не только в этом ельнике водятся, — заметил Красномураш.— Так-то оно так, но там они самые крупные. Не мешало бы сказать им об этом, они

ведь шишками топят.Пожалуй, обсуждать тут было нечего.— Интересно, старик Маази все еще требует с них этот долг? — вспомнил Мейнхард.— Какой долг? — удивился Красномураш.— Они вроде бы лазили к нему в сад?!— А-а-а! С этим они давно в расчете.Мейнхард стал насвистывать себе под нос какую-то песенку. Он отошел от стены, сунул

руки в карманы и — слегка ссутулившись и сгорбившись — прошелся немного. Затем сноваоперся спиной о стену.

— Чепуха! — Он вскинул голову. — Я могу выпросить у констебля эти семь крон. А?— Семь крон? Немалые деньги! — произнес Красномураш. — И что ты с ними

сделаешь?— Болтают такую чушь, будто я затащил этих мальцов туда в сад!— Ха! Свидетелей-то нет! — напомнил Красномураш. — А то, что говорят сами

мальцы, в счет не идет!— Верно! — согласился Мейнхард и плюнул. Затем он снова отошел от стены.— Ерунда! Все равно выпрошу! Не такое уж это трудное дело!— Не стоит! — сказал Волчья Лапа сверху.— Думаешь, не возьмет? Ха!— Конечно, не возьмет, — сказал Волчья Лапа очень серьезно.Воцарилось молчание.— Да я бы и не пошел предлагать!.. — попытался отшутиться Мейнхард. — Просто так

болтал!Ему не ответили.Вернулся Рихард.Он был парень догадливый.— Пойдем, — сказал он Мейнхарду.И они отправились восвояси. Волчья Лапа, держа древко, смотрел им вслед.В кустах Мейнхард обернулся.— О-ла-ла! — Он помахал рукой.Ему виден был Волчья Лапа, стоящий на бастионе.Над головой Волчьей Лапы развевалось знамя.И Мейнхард не получил ответа на свой прощальный жест.

Еще от автора Волчью Лапу я снова встретил два года спустя. Это было в 1940 году. Тогда на шее

Волчьей Лапы уже красовался пионерский галстук. И он носил его как знамя, за которое онтак храбро сражался.

Теперь, когда я встречаю девочек и мальчиков в пионерских галстуках, мневспоминается этот парнишка — Волчья Лапа. И я хотел бы, чтобы вы, пионеры, служилисвоему пионерскому галстуку с такой же великой любовью, самоотверженностью и отвагой,как Волчья Лапа — своему знамени.

Таллин, 8 сентября 1963 г.

Данная книга была скачана с сайта: mega-gold.org

.